Он мастерил их в стиле племени «проколотые носы» (или нез-персэ, как их прозвали французы), в стиле лакота, в стиле ирокезов – какие угодно. Он считал, что единственный способ не утратить знание – пускать его в дело. Он мог пойти в лес с одним лишь ножом и смастерить себе каноэ из березовой коры.
– Правда, я только раз такое проделал, – пояснил он. – Две недели убил. Анне приходилось постоянно носить мне сумки-холодильники, забитые сандвичами с болонскими сосисками. А закончилось все инфекционной пневмонией.
Не слишком впечатляет, верно? Но каноэ он закончил, и оно по сей день лежит у него в гараже. Луки он изготовлял у себя в мастерской и без угрызений совести доводил на шлифовальном станке.
– Смысл в том, чтобы руки ремесло не забывали, а не в том, чтобы жить как пещерный человек.
Однако воспользоваться его луком я не мог, даже если захотел бы. Мне удалось его натянуть, но не удержать ровно достаточно долго, чтобы прицелиться. А еще я нервничал. Тетива была из перевитого конского волоса, и мне казалось, что она вот-вот порвется и на сверхзвуковой скорости хлестнет мне прямо в глазное яблоко. Джим прикончил ради меня пару тюков сена, а к тому времени домой вернулась Анна.

19

Остаток дня прошел за тупым физическим трудом. Выстелив дно мебельного фургона плотным полиэтиленом, мы высыпали на него горой цемент и гравий и перемешали. Потом я подыскал себе бар, чтобы расслабиться. Около половины двенадцатого я оторвался от игрового автомата, где гонял шарики, и позволил Алану с Фрэнком забрать себя на фургоне. Мы приехали к «Боунеру», нашли тупичок и задом подогнали фургон к канализационному колодцу. Остальное – самоочевидно. Мы подняли люк. Специального инструмента у нас не было, но силач вроде Фрэнка способен справиться с такой задачей при помощи долота и лома. Потом мы выстроились цепочкой: один в фургоне насыпал смесь гравия с цементом в мешки и передавал второму, а третий спускал их в канализационную трубу, пока она не заполнилась от стенки до стенки и снизу доверху. Потом повторили весь процесс, чтобы получилась двойная прокладка. Еще мы вбили несколько арматурных стержней, чтобы ее усилить. К тому времени труба наполовину закупорилась и между мешками сочилась диоксиновая слизь.
Меня стошнило, потому что я за игрой съел три десятка перченых куриных крылышек, – пришлось избавляться от них прямо в колодец. Вероятно, это не первая порция полупереваренных крылышек, которая посетила здешнюю канализацию.
Потом мы вооружились напильниками и наждачной бумагой и сняли всю ржавчину с люка и железного обода в асфальте, затем выдавили на них основательную дозу эпоксидного клея и намертво приклеили крышку, а после залили все слоем жидкого цемента и его раскатали. Поверх влажного цемента мы бросили лист фанеры и загнали на него задними колесами фургон. Мы спустили шины, вывинтили золотники, сняли крышку трамблера и в качестве завершающего штриха навесили на ворота завода несколько криптонитовых замков. Чтобы цемент успел затвердеть как полагается (а в этом заключался смысл всей операции), мы оставили Алана на часах, развернули в фургоне спальные мешки и заснули, вдыхая слабоканцерогенную цементную пыль.
Для ночной операции эта, с точки зрения эффектности для журналистов, удалась неплохо. Никто не знал, зачем мы здесь (мы решили, пусть сами догадаются), но в Буффало любят, когда растрепанные зеленые докучают «Боунер Хемикэлс». Первая бригада новостей явилась в семь утра с пончиками и взяла у нас интервью для утренней передачи по местному каналу. Затем настал черед шишек из «Боунера», которые потребовали, чтобы мы убрались с их завода, не то нас арестуют, и каждому мы повторяли, мол, мы не на их территории, а в общественном месте. Тогда потребовать от нас того же пригнали юристов, словно смена посланников что-нибудь даст. Несколько раз приезжали копы, которым мы показывали карты города, а еще напоминали, что нигде поблизости нет таблички «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА». Это их удовлетворило. Калифорнийские копы нас бы избили и обыскали наши анусы на предмет крэка, но эти считали нас бравыми симпатягами.
Потом стали появляться сами горожане и приносить нам еду. Два слоеных торта. Вишневый пирог. Семнадцать пакетов чипсов. Пять упаковок пива разных сортов. Еще шесть пакетов чипсов. В общем и целом сорок шесть пончиков. Снова чипсы. Фрэнк был в ужасе.
– Это же отрава, – кипятился он в фургоне, где его слов не было слышно с улицы. Но когда появилась дамочка с очередным пламенно-красным якобы вишневым тортом, он цветисто ее поблагодарил.
«Боунер» поставил своих охранников по периметру всего тупичка. О канализационном колодце начальство пока не догадалось. Просто считало, что мы устроили здесь базу для какого-то противозаконного нападения. Как ни глупо это звучит, именно так «Боунер» видит мир вокруг.
Как только стемнело, они выкатили большие прожектора и направили их на нас. Стало светло как днем, даже ярче. Тем, кто спал в фургоне, это не мешало, но раздражало того, кого оставляли на страже. Ну и ладно: мы надели солнечные очки. Я попросил Дебби привезти наш большой морской строб, и мы установили его на крыше фургона. Его вспышки были видны, наверное, даже сквозь каменную стену. Часовому в фургоне свет в глаза не бил, зато охранникам, которые не спали всю ночь и пялились на нас, наверное, показался смертоубийственным. К восходу логотип фирмы, у которой мы арендовали строб, намертво впечатался в их оптические нервы.
На второй день боунеровские шишки чуточку поумнели и позвонили в пожарную часть. На такое мы не рассчитывали. Прикатила самая обычная пожарная машина с мигалками на крыше, и из нее вышел, судя по всему, начальник местной пожарной охраны. К нему тут же суетливо подбежали юристы «Боунера» и пристроились с флангов, словно были с ним заодно. Он назвал себя, а я сказал, что я тут главный.
– Вы перегородили общественную улицу, – начал он.
– Никто ею не пользуется, – парировал я. – Это тупик. Ворота заперты, и администрация завода потеряла ключи.
– В обычных обстоятельствах я ничего не имел бы против, но иногда на заводе случаются пожары.
– Проклятие! Наверное, сущий ад их тушить.
– А?
– Там ведь столько всяких химикатов производят. Вы, должно быть, справочником пользуетесь, чтобы все опознать.
– Э-э… да. И позвольте заметить, когда нас вызывают на этот завод, радости от этого никакой, уж вы мне поверьте.
– Время пускать «Пурпурный К», а?
– В точку. – Официальная маска пошла трещинами. «Пурпурный К» – пенистое вещество, которое держат в аэропортах для тушения взорвавшихся «Боингов 747». Иногда оно помогает при химических пожарах.
– Но если пожар все же возникнет, – продолжал он, – нам нужно будет подъехать к воротам.
– Нет проблем. Мы тут круглые сутки. Если будет пожар, мы уберем машину.
– А как же ворота? Мне сказали, вы их заперли.
– Ключи по соседству. Если возникнут проблемы, мы в пять минут откроем ворота.
– Слишком долго.
– Тридцать секунд.
– Тогда ладно, – сказал начальник пожарной охраны, сел в свою машину и уехал. Святая правда. Адвокаты «Боунера» так и остались стоять, вцепившись в портфели.
В третий день ничего особенного не произошло. «Боунер» решил относиться к происходящему терпимо – как к глупой шутке. Руководство все еще понятия не имело о мешках с бетоном. А где-то на заводе токсичные отходы собирались в каком-нибудь отстойнике, но этого пока никто не заметил. Сегодня ночью мы уедем, и если у кого-то в администрации есть голова на плечах, он просечет, что крышка канализационного колодца исчезла.
После полудня мы с Дебби перебрались в апартаменты для новобрачных, где много говорили по душам и едва не занялись сексом. Я не желал слезать с кровати, просто лежал и смотрел под пиво «Магазин на диване» по местному каналу, заказывая микроволновые печи на кредитную карточку «Биотроникс» и посылая их по случайным адресам в Роксбери. Три дня в мебельном фургоне меня измотали. К нам заглянул Джим Грандфазер, и я убрал пиво, потому что ему мешал запах, и мы тихонько сидели, смотря футбольный матч без звука и слушая, как Дебби поет в душе.
Утром я принял ванну, позаимствовал у горничной фен и засушивал им волосы, пока не стал похож на заднюю шину мотоцикла после трансконтинентального броска. Потом надел благопристойный костюм-тройку и махровые гольфы, поверх которых натянул полиэтиленовые мешки, и сунул ноги в ярко-зеленые высокие кроссовки, испачканные и заляпанные всевозможными токсичными отходами. (Пока не настанет пора пустить в ход это оружие, я держу их в переносном холодильнике.) И в качестве завершающего штриха повязал галстук, изображавший дохлую форель. Джим отвез меня в центр на своем пикапе. Сам он направился на поиски ремня для стиральной машины, а я подошел ко входу в большое офисное здание.
Охранники уже меня ждали и отвели куда-то почти на самый верх. Мы провернули коронный номер с проскальзыванием, пролетев через лабиринт секретарей, а после они втолкнули меня в модный конференц-зал, где собрался высший эшелон «Боунер Хемикэлс».
Все было расписано заранее. Тут сошлись десяток богатых белых мужиков, и все против меня. На самом деле я тоже белый, но почему-то всегда про это забываю. Итак, белые мужики сидели полукругом, наподобие параболической антенны, в фокусной точке которой стоял одинокий стул, – чтобы они могли обрушить на меня всю свою мощь. Я же выбрал свободный стул в стороне, под окном. Заскрипела обувная кожа, поднялись невидимые облака одеколона и мартини, когда шишкам пришлось развернуться и переставить кресла. Кресла были массивными, поэтому передислокация потребовала немалых физических усилий. Я разрушил их четкий план, и теперь шишки расселись кое-как: одни чинуши оказались слишком далеко в стороне, другим пришлось выглядывать поверх накладных плечей в едва заметную полоску. И все они щурились на солнце – удачное совпадение. Я откинулся со стулом, чтобы спинка уперлась в подоконник, а мои зеленые кроссовки задрались почти на стол. Оглядывая нервную фалангу сливок общества перед собой, я вдруг подумал, ну и извращенная у меня работа. Дни напролет я живу и работаю с людьми, которые, если бы не «ЭООС», нанимающая их, вероятно, устраивали бы кукольные представления на улицах. С людьми, которые кладут под подушку кристаллы кварца, лишь бы избежать рака, которые считают, что день прошел зря, если им не удалось проскандировать перед камерой новую речевку протеста. А после я угрожаю советам директоров крупных корпораций. В выходные я ныряю с аквалангом в канализационных отходах. Моя тетушка неустанно спрашивает, нашел ли я себе приличное место.
Все представились, но имена и должности быстро вылетели у меня из головы. Менеджеры высшего звена не прикалывают беджики с именами к угольно-черным камвольным пиджакам. Большинство тут были боунерцами, но имелись и люди из «Баско».
– Мне очень жаль, что так вышло с вашим местом сброса диоксинов, – солгал я, – но не волнуйтесь. Проблема невелика, решается парой сотен фунтов динамита.
– Если думаете, мистер, что можете взять и заткнуть канализационную трубу Буффало, то ошибаетесь, – сказал шишка в очках размером с иллюминатор.
– Мне это с рук не сойдет?
– Да.
– Уже сошло. Переходим к пункту два. Одна маленькая птичка пропела нам про вашу тайную трубу на Ниагарском водопаде. Завтра мы покажем это место журналистам.
– Не знаю, о чем вы говорите, – заявил шишка, которого я мысленно окрестил «господин Трусло». – Нам нужно поговорить с отделом инженерного обеспечения.
– Пункт три. Вас, ребята, перекупает «Баско»?
– Подробности этой сделки хранятся в тайне, – заявил забальзамированный тип с выцветшими глазами.
– Не совсем, – отозвался я.
Еще один бонза (с эрекцией) неловко заелозил на стуле.
– К чему вы клоните?
Я присвистнул.
– Покупка акций лицами, обладающими конфиденциальной информацией, малыш. Первейший запрет Комиссии по ценным бумагам и биржевым операциям.
Правду сказать, последнее я придумал по ходу. Но я знал, что подобная передача акций имеет место. Она всегда имеет место. А этих типов до чертиков напугает сама мысль о том, что у нас есть шанс натравить на них КЦБ.
– Хотелось бы знать, мистер Тейлор, нельзя ли и мне внести пункт в повестку дня, – спросил улыбчивый яппи. Наверняка у него где-то стоит яхта класса IV, и вообще он слишком много времени проводит на тренажере «Наутилус».
Он мне усмехнулся – довольно неожиданный шаг в подобной ситуации. Шишки зашевелились, смеха его выходка не вызвала, зато дала возможность чуть расслабиться, вздохнуть свободно. Воздух в конференц-зале был настоенно горячим и отчаянно затхлым.
Я развел руками, мол, валяйте.
– К вашим услугам, мистер…
– Логлин. Знаю, столько имен запомнить трудновато.
Эта упоенная неформальность вытекала из точного расчета, но на верхних этажах офисных зданий я цепляюсь за любую, какую мне предложат. Опустив ножки стула на ковер, я принял общеамериканскую позу номер четыре: одна нога закинута на другую, одна зеленая кроссовка на полу, другая покачивается на уровне стола. Глотнув токсичного бескофеинового кофе «Боунер», я подавил потребность пустить ветры.
– О'кей, что у вас за проблема, Логлин?
Вид у него стал почти обиженным.
– Никаких проблем. Почему обязательно должны быть проблемы? Просто мне интересно было бы поболтать с вами в менее… – он обвел жестом комнату, – … клаустрофобичной обстановке.
– О чем?
– Ну, во-первых, повезет ли Сэму Хорну в глухой ситуации так же, как Дейву Хендерсону.
– Мир полон фанатов «Ред Сокс», мистер Логлин. Я всего лишь сплю с одной из них.
– Туше. Тогда о другом. У нас в «Биотроникс» есть кое-какие проекты, способные вас заинтересовать.
– Святой Грааль?
Тут он немного смешался.
– Про Святой Грааль я ничего не знаю.
– Выражение Дольмечера.
– Ах да! Он упоминал, что вы двое поболтали.
– Скорее это был словесный поединок. Вы работаете на «Биотроникс», Логлин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41