Вскоре я собираюсь написать статью об этом.
- Скаутские правила - это твоя религия, если можно мне так
выразиться?
- Нет, - ответил Тимоти. - Но "бойскаута уважают". Однажды я
попробовал изучать вероисповедания и узнал, что такое истина. Я написал
письма пасторам всех вероисповеданий - всем тем, кого нашел в телефонном
справочнике и в газете. Когда я проводил свои каникулы на Востоке, я узнал
имена и по возвращению написал им. Я не мог писать тем, кто жил здесь, в
этом же городе. Я написал, что хотел бы узнать, какое вероисповедание было
истинным, и я ждал, что они напишут мне и расскажут мне о своих
вероисповеданиях, и поспорят со мной, ты понимаешь. Я мог читать
библиотечные книги, и все, что им надо было сделать, это посоветовать
некоторые, как я сказал им, а потом немного написать мне о них.
- Они написали?
- Некоторые из них ответили, - сказал Тим, - но почти все они сказали
мне пойти к кому-нибудь рядом со мной. Несколько из них написали, что они
очень заняты. Некоторые дали мне названия нескольких книг, но никто из них
не попросил меня написать снова, а... а я был лишь маленьким мальчиком.
Всего девяти лет, так я и не мог ни с кем поговорить. Когда я думал над
этим, я понял, что не смог бы принять какое-либо вероисповедание, будучи в
таком юном возрасте, если только это не было вероисповедание моих бабули и
дедули. Я продолжаю ходить здесь в церковь - это хорошая церковь, она
много учит истине, я уверен. Я читаю все, что могу найти, поэтому, когда я
буду достаточно взрослым, я буду знать, что должен делать. Как вы
считаете, Питер, сколько лет мне должно быть?
- Университетский возраст, - ответил Уэллес. - Ты собираешься в
университет?
К тому времени любой из пасторов будет разговаривать с тобой, за
исключением тех, кто слишком занят!
- Действительно, это нравственная проблема. Имею ли я право ждать? Но
я должен ждать. Это как говорить неправду - я должен понемногу лгать, но я
ненавижу это. Если у меня есть нравственное обязательство принять истинное
вероисповедание, как только я определю его, ну и что же тогда? Я на могу
этого сделать до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать лет или
двадцать?
- Если ты не можешь, значит не можешь. Должен считать, что вопрос
решен. По закону ты несовершеннолетний, контролируемый своими бабушкой и
дедушкой, и, несмотря на то, что ты мог бы заявить о своем праве пойти
туда, куда ведет тебя твоя совесть, было бы не возможно оправдать и
объяснить твой выбор без того, чтобы полностью тебя не выдать - это совсем
как то, что ты должен ходить в школу, пока тебе не исполнится, по крайней
мере, восемнадцать, даже если ты знаешь больше большинства докторов
философии.
Это все часть игры, и тот, кто сотворил тебя, должен понимать это.
- Никогда я не скажу тебе неправду, - сказал Тим. - Я был так ужасно
одинок - мои друзья по письмам ничего не знали обо мне на самом деле. Я
сообщил им только то, что им надлежало знать. Малышам хорошо быть с
другими людьми, но когда ты подрастаешь, ты должен, по-настоящему иметь
друзей.
- Да, это часть становления взрослым. Ты должен понять других и
поделиться с ними мыслями. Ты, действительно, слишком долго был
предоставлен самому себе.
- Это было не то, чего мне хотелось. Ведь без настоящего друга это
был только обман и я никогда не мог позволить своим друзьям детства узнать
что-либо обо мне. Я изучал их и писал о них рассказы, и этого было
достаточно, но ведь это всего лишь крошечная частичка меня.
- Быть твоим другом, это такая честь для меня, Тим. Каждый нуждается
в друге. Я горжусь, что ты доверяешь мне.
Молча Тим минуту гладил кошку, затем взглянул с улыбкой.
- Как насчет того, чтобы послушать мою любимую шутку? - спросил он.
- Очень охотно, - ответил психиатр, напрягаясь почти при каждом
большом потрясении.
- Это записи. Я записал это с радиопрограммы.
Уэллес слушал. Он мало разбирался в музыке, но симфония, которую он
слушал, нравилась ему. Диктор очень хвалил ее в небольших вступлениях до и
после каждой части. Тимоти хихикал.
- Нравится?
- Очень. Я не вижу шутки.
- Я написал ее.
- Тим, это выше моего понимания! Но я все еще не понимаю шутки.
- Шутка в том, что я написал ее с помощью математики. Я вычислил, как
должны звучать радость, горе, надежда, торжество и все остальное, и - это
было как раз после того, как я изучил гармонию; ты ведь знаешь какая она
точная.
Потерявший дар речи Уэллес кивнул.
- Я разработал гармонию на основании разных метаболизмов - каким
образом вы действуете под влиянием этих эмоций; каким образом изменяется
скорость вашего обмена веществ, пульсация вашего сердца, дыхание и все
такое. Я отправил ее дирижеру одного оркестра, который не имел
представления о том, что это была шутка - конечно, я ничего не объяснил -
и сыграл музыкальное произведение. А я получил также приятный авторский
гонорар.
- Ты все же сведешь меня в могилу, - с глубокой искренностью произнес
Уэллес.
- Не говори мне больше ничего сегодня; я больше не в состоянии
воспринимать. Я иду домой. Может быть, к завтрашнему дню я и пойму шутку и
вернусь посмеяться. Тим, были ли у тебя когда-нибудь в чем-нибудь неудачи?
- Два шкафчика заполнены статьями и рассказами, которые не удалось
продать. Я страдаю из-за некоторых из них. Была сказка о шахматах. Видишь
ли, в игре "Сквозь зеркало", а это была не очень хорошая игра, трудно было
ясно понять связь сказки с ходами игры.
- Я вообще никогда не мог понять это.
- Я думал, что было бы забавно провести игру на первенство и написать
об этом фантазию, как если бы была война между двумя небольшими старыми
странами, в которой участвовали бы шахматные фигуры, кони, и пехотинцы.
Были бы укрепленные стены, ладьи, под охраной командиров, и епископы,
слоны, не могли сражаться так, как воины, и, конечно, королевы - это
женщины, их не убивают, не в сражении врукопашную, и... ну, понимаешь? Я
хотел разработать нападения и взятие в плен и сохранить людям жизнь.
Необычная война, как ты понимаешь, и сделать так, чтобы стратегия
игры и стратегия войны совпали, и чтобы все кончилось хорошо. И у меня
ушло так много времени на то, чтобы разработать это и записать. Чтобы
представить эту игру, как игру в шахматы, а затем преобразовать ее в
действия людей и их побуждения, и наделить их речью, которая бы
соответствовала разным типам людей. Я покажу это тебе. Мне понравилось
это. Но никто ведь не напечатает это. Шахматисты не любят выдумок, никто
не любит, кто занимается шахматами. У человека должен быть особый склад
ума, чтобы ему нравилось и то, и другое. И это было разочарованием. Я
надеялся, что эта сказка будет напечатана, потому что тому малому
количеству людей, которым нравятся вещи такого сорта, очень бы понравилась
эта сказка.
- Уверен, что мне понравится.
- Вот, если тебе нравятся такие вещи, так это то, чего ты всю свою
жизнь прождал напрасно. Никто другой этого не сделал, - Тим запнулся и
покраснел, как свекла. - Понятно, что имела в виду моя бабушка. Как только
начинаешь хвастаться, остановиться не можешь. Прости, Питер.
- Дай мне рассказ. Ничего не имею против, Тим, хвастайся передо мной
всем, чем хочешь, я пойму. Ты мог бы срываться, если бы никогда не выражал
своей законной гордости или удовольствия от подобных достижений. Что я не
понимаю, так это как тебе удавалось так долго скрывать это все.
- Я должен был это делать, - сказал Тим.
Рассказ был таким, как и утверждал юный автор. В тот вечер Уэллес
хихикал, читая рассказ. Он перечитал его и проверил все побуждения героев
и линию их поведения. Это было, на самом деле, прекрасное произведение.
Затем он вспомнил о симфонии, и на этот раз был в состоянии посмеяться. Он
просидел за полночь, думая о пареньке. Затем он принял снотворное и лег
спать.
На следующий день он отправился повидать бабушку Тима. Миссис Дэвис
любезно приняла его.
- Ваш внук очень интересный мальчик, - осторожно начал Питер Уэллес.
- Я прошу вас оказать мне любезность. Я провожу обследование разных
девочек и мальчиков в этом районе, их способностей и анкетных данных, и их
окружения, и особенностей их характеров, и все такое. Конечно, никаких
имен не будет упомянуто, сохранится только статистический отчет, в течении
десяти лет или больше, и некоторые истории болезней могли бы быть
опубликованы позднее. Можно было бы включить Тимоти?
- Тимоти такой хороший, нормальный мальчуган, я не вижу в чем состоит
цель его включения в подобное обследование.
- Вот в этом и все дело. В этом обследовании мы не занимаемся плохо
приспособленными детьми. Мы исключаем всех психически больных мальчиков и
девочек. Мы интересуемся теми мальчиками и девочками, которые успешно
решили свои юные проблемы и хорошо приспосабливаются к жизни. Если бы мы
могли обследовать группу подобных отобранных детей и проследить их
развитие в течении, по крайней мере, последующих десяти лет, а затем
опубликовать резюме полученных данных, без указания имен...
- В таком случае не имею возражений, - сказала миссис Дэвис.
- Не могли бы вы тогда рассказать мне немного о родителях Тимоти - их
прошлое?
Миссис Дэвис устроилась для хорошего длинного разговора.
- Мать Тимоти, моя единственная дочь, Эмили, - начала она, - была
очаровательной девушкой. Такой одаренной. Она прелестно играла на скрипке.
Тимоти похож на нее, лицом, но у него отцовские темные волосы и глаза. У
Эдвина были очень ясные глаза.
- Эдвин был отцом Тимоти?
- Да. Молодые люди встретились, когда Эмили училась в колледже на
Востоке.
Эдвин изучал атомную энергию там.
- Ваша дочь училась музыке?
- Нет. Эмили проходила обычный курс гуманитарных наук. О работе
Эдвина я могу рассказать вам мало, поскольку после их женитьбы он вернулся
к ней и... вы понимаете, мне больно вспоминать это, ведь их смерть была
таким ударом для меня. Они были так молоды.
Уэллес держал наготове карандаш, чтобы записывать.
- Тимоти никогда не говорили об этом. В конце концов он должен
вырасти в этом мире, а как ужасно этот мир изменился за последние тридцать
лет, доктор Уэллес! Но вы, очевидно, и не помните время до 1945 года. Вы,
без сомнения, слышали об ужасном взрыве на атомной станции в 1958 году,
когда проводилась попытка изготовить бомбу нового типа? В то время
казалось, что никто из работающих там не пострадал. Считалось, что защита
была достаточной. Однако спустя два года все они умерли или продолжали
умирать.
Миссис Дэвис печально покачала головой. Уэллес затаил дыхание,
наклонив голову, он быстро писал.
- Тим родился спустя точно год и два месяца после взрыва,
четырнадцать месяцев день в день. Все еще считали, что не было причинено
никакого вреда. Однако излучение уже оказало какое-то воздействие, которое
было очень медленным. Я не понимаю подобных вещей, Эдвин умер, а затем и
Эмили вернулась домой, к нам, с ребенком. Через несколько месяцев не стало
и ее.
- О, мы ведь не горюем так, как те, кто оставил всякую надежду.
Доктор Уэллес, это так тяжело потерять ее, но мистер Дэвис и я достигли
того периода жизни, когда можно смотреть вперед, чтобы увидеть ее вновь.
Наша надежда - это дожить до тех пор, когда Тимоти станет достаточно
взрослым, чтобы позаботиться о себе. Мы так волновались за него, но, вы
видите, он вполне нормальный во всех отношениях.
- Да.
- Специалисты проводили всевозможные тесты. Но с Тимоти все в
порядке.
Психиатр еще задержался немного, сделал еще несколько записей и ушел,
как только смог. Придя прямо в школу, он немного поговорил с мисс Пейдж, а
потом забрал Тима в свой кабинет, где он и рассказал ему все, что узнал.
- Ты считаешь, что я это - мутация?
- Мутант. Да, весьма вероятно, что это так. Я не знаю. Но должен был
рассказать тебе немедленно.
- Должно быть также доминирующий, - сказал Тим, - выходящий таким
образом в первом поколение. Ты считаешь, что могут быть еще? Что я не
единственный? - добавил он в большом волнении. - О Питер, даже если я
стану взрослым после тебя, мне не придется быть одиноким?
Вот. Все-таки он произнес это.
- Могли быть, Тим. В твоей семье нет ничего другого, чтобы могло бы
послужить объяснением тебе.
- Но я никогда не встречал никого, хоть сколько-нибудь похожего на
меня. Я бы понял. Другой мальчик или девочка моего возраста, как я, я бы
понял.
- Ты приехал с Запада вместе со своей мамой. А куда уехали другие,
если они существовали? Родители должны быть разбросаны везде, они
вернулись в свои родные места по всей стране, по всему миру. И все же, мы
можем проследить их. И еще, Тим, не показалось ли тебе немного странным,
что со всеми твоими литературными псевдонимами и разными контактами люди
более не настаивают на встрече с тобой? Люди не интересуются тобой? Все
делается по почте? Это почти также, как если бы редакторы привыкли к
людям, которые скрываются. Это почти также, как будто люди привыкли к
архитекторам и астрономам, и композиторам, которых никто никогда не видит,
которые являются только именами для передачи другим именам по абонементным
почтовым ящикам. Это удача, просто счастливый случай, обрати внимание, что
есть другие. Если они есть, мы найдем их.
- Я разработаю код и они поймут, - сказал Тим, лицо его сморщилось,
сосредоточившись. - В статьи я сделаю это, в некоторые журналы и в письма
я могу вложить экземпляры - некоторые из моих друзей по переписке могут
быть...
- Я разыщу учетно-отчетные документы, они должны быть где-то подшиты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33