Была у
них в жизни запретная тема: отец никогда не рассказывал о матери. То есть,
совсем никогда, ни словом не вспоминал. А когда Цыганочка сама пыталась
выспрашивать - хмурился и сердито обрывал. Что-то таилось за этим, но что?
Впервые, в бреду, отец немного проговорился: раз речь о дочке - значит, о
ней, о Цыганочке. А с кем он еще мог об этом разговаривать, кроме матери?
Если так, то значит, звали ее Летеста. Или зовут. Но чего такого могло
между ними случиться, что отец вспоминает о ней в бреду?
А она ведь помнила мать - настолько, насколько возможно это в
трехлетнем возрасте. Мать была красивая, с черными как ночь волосами и
блестящими темными глазами. Глядя на себя в зеркало, Цыганочка думала
иногда, что похожа на нее. Но что же могло случиться между родителями?
Вопросов было много, а ответов - ни одного. Цыганочка просидела у
постели всю ночь, и лишь под утро у отца наступило улучшение: чуть
порозовели меловые щеки, дыхание выравнялось - он уснул. Тогда она тоже
решила поспать, проснулась к обеду и, обругав себя засоней, поспешила к
отцу.
Он лежал на спине, глядя задумчиво в потолок.
- Ой, пап, прости - я заснула...
- Ничего, - Учитель улыбнулся. - Ты у меня замечательная сиделка. Так
хорошо ухаживала...
Цыганочка положила ладонь на его лоб:
- Как ты себя чувствуешь? Нигде не болит?
- Нет, уже лучше. Вот только поесть бы.
Она занялась стряпней, потом заштопала и постирала одежду, в которой
Учитель вчера был на площади, и только после всего вспомнила, что
собиралась увидеть Сметлива. Сказав отцу, что сходит ненадолго в город,
пошла в постоялый двор Грымзы Молотка, где узнала, что постояльцы уже не
живут. И вся любовь, - подумала Цыганочка, но поглядела на перстень с
черным лавовым стеклом, в глубине которого чуть просвечивали крохотные
серебряные искорки, и улыбнулась: Сметлив обязательно вернется...
А вечером невзначай спросила у отца:
- Да, кстати - кто такая Летеста?
Учитель посмотрел на дочь тревожно и ответил вопросом:
- А откуда ты знаешь это имя?
- Ты сам говорил, - беззаботно сказала Цыганочка. - Когда бредил.
Он покашлял, отвел глаза:
- Это... так... знакомая одна.
- А где она теперь?
- Где надо, - Учитель рассердился. - Зачем тебе знать?
- Ну как же, - Цыганочка лукаво прищурилась, - всякому интересно
знать... про собственную маму. Ты не сердись, пап, - она взяла его руку, -
мне же правда интересно.
Он досадливо поглядел на нее и нехотя ответил:
- Не знаю я, где она. Жили мы в Семихолме, я там учился. А потом... А
потом мы с тобой сюда перебрались. Что с ней теперь - не знаю.
- А почему мы с тобой оттуда уехали?
- Значит, надо было. И все... И хватит об этом.
Цыганочка вздохнула, но продолжать разговор не стала: очень уж
несчастный был у отца вид.

Прошло два дня, Учитель почти совсем поправился, жизнь потекла
обычным порядком. Но разговор с отцом не шел у Цыганочки из головы. Что же
за этим за всем скрывается? А тут, как на грех, увидела она вечером на
площади вереницу телег, затянутых плотной парусиной. И узнала, что завтра
отправляется во Всхолмье соляной обоз - оказывается, архигеронт прислал
специальных послов с просьбой не прерывать торговлю и обещал выплачивать
деньги сполна. Вот и случай, - подумалось ей.
Сначала она даже сама испугалась: какой такой случай? Для чего
случай? Но кто-то внутри поддразнил: а для того случай - съездить и все
разузнать. - Так отец же болеет, как его оставить? - Отец уже не болеет.
За неделю с ним ничего не случится, - ответил кто-то. - А что ты Сметливу
скажешь, если спросит - кто твоя мать? Цыганочка заколебалась. Плата за
проезд с обозом пустяковая - можно взять из шкатулки, отец и не заметит. А
ему записку оставить, чтобы не беспокоился. Может, рискнуть?
В молодости все решается просто. И на следующий день Цыганочка уже
сидела в тряской телеге рядом с возницей, молодым симпатичным парнем по
имени Приварок и болтала с ним как обо всякой всячине, так и ногами. Он
говорил ей приятные, утешительные вещи: что до Семихолма они доберутся дня
за четыре, лишь бы без задержки проскочить болота, а назад, налегке - и
того быстрее. Рассказывал, какие места их ждут впереди, пугал про Болотное
Ботало. Цыганочка смеялась и ничуть не боялась - их же много, пусть Ботало
боится. Кони шли бодрой рысью, погода стояла чудесная - и думала
Цыганочка, как правильно она сделала, что поехала: назад приедет, а скоро
и Сметлив. Он же говорил - дней на десять уходит. Вот как раз все и
выйдет...
И правда, все получалось как нельзя лучше. Даже дорога через болота
оказалось нетрудной - недавно расширенные и укрепленные ради пушки мостки
позволяли ехать довольно быстро. Как всегда, смущали людей своим жалобным
видом кусты-глазастики, но уж с этим ничего не поделаешь - только терпеть.
А как выехали на Переметное поле, дорога и вовсе пошла отличная, до самого
Семихолма.
Цыганочка ничуть не устала, на ночь Приварок устраивал ее заботливо,
отдавал свое одеяло, за едою подсовывал лучший кусок. У нее было
прекрасное настроение, когда на четвертый день к вечеру показались
островерхие ржаво-красные крыши Семихолма, столицы славного государства
Всхолмского. Цыганочка без конца вертела головой, разглядывая чудные
строения с ажурной деревянной резьбой на фасадах, убегающие вверх по
холмам лесенки, прозрачные бассейны, наполнявшиеся из родников. Большое
мрачноватое здание Высшей Школы напомнило ей слова отца, что здесь, в
Семихолме, он учился. А она здесь родилась, и была безмерно счастлива, что
родина ее - этот красивый, разбросанный по холмам город-гавань, выросший
на берегу узкого морского залива.
Возле дворца архигеронта Всхолмского, Грубича седьмого Мягкое Сердце,
Цыганочка попросила Приварка остановить. "Смотри, - сказал он ей, - завтра
утром отсюда же и отправимся. Не опоздай!" Она подумала, что времени
маловато, а успеть надо много. Хорошо еще, что всхолмский язык - почти то
же самое, что пореченский. Только окончания немножко другие, да некоторые
слова. Благо, отец в свое время научил ее.
Остановив первого же прохожего, Цыганочка спросила, где у них
ярмарка. Там, решила она, проще будет узнать все, что нужно. Получив
объяснения, быстро нашла шумную, пеструю, многоголосую - совсем, как в
Белой Стене, - ярмарку. Походила немного, не зная, к кому обратиться, и
вдруг увидела цыган. Они сидели кучкой - двое мужчин, заросших до самых
глаз, старуха в заношенном цветастом платке и парень с маленькой курчавой
бородкой. К ним то и дело подходили молодые девушки и дети, передавали
что-то и опять ныряли в толпу. Один из мужчин бренчал тихонько по гитарным
струнам, независимо поглядывая вокруг.
- Здравствуйте, братья, и ты, мать, - сказала Цыганочка, подходя.
- Здравствуй, сестра, - ответил за всех волосатый мужик без гитары. -
Только сестра ли?
- Меня и зовут-то Цыганочкой, - засмеялась она.
- А гадать умеешь?
Цыганочка улыбнулась, подняла лежавший около них на земле бубен и
зазвенела в него, и запела, смеясь и приплясывая, гадальную песню, а
второй мужик на гитаре ей подыграл:
Камешки гадальные
из-за моря дальнего,
из-за моря синего -
пестрые, красивые,
веселей кружите -
правду мне скажите.
Катитесь, камешки, по блюдцу:
как вы скажете - так и сбудется.
Нагадайте свадьбу влюбленным,
нагадайте крышу бездомным,
бедняку - чтоб стал похитрее,
богачу - чтоб стал подобрее,
морякам - чтоб в море ходилось,
рыбакам - чтоб рыба ловилась,
пахарю - чтоб хлеб уродился,
знахарю - чтоб сам излечился.
Катитесь, камешки, по блюдцу:
как вы скажете - так и сбудется...
Допела Цыганочка, волосы со лба откинула, бубен положила. Цыган
подобрел:
- Ты кто ж такая будешь, красавица? Откуда?
- Из Поречья, из Белой Стены я.
- И за каким же к нам делом? Или так просто?
- Нет, не просто. Ищу я женщину одну... - Цыганочка замялась, не
зная, стоит ли объявлять вот так, всем сразу. Но цыган ее подбодрил:
- Говори, говори - не бойся. Если знаем, поможем.
- Ее зовут Летеста. Или звали так раньше...
Странно подействовало на цыган произнесенное Цыганочкой имя. Они
разом насторожились, все взгляды скрестились на ней, как клинки смертельно
острых цыганских ножей.
- А зачем тебе Летеста, красавица? - прошамкала старуха. - Не ходи к
ней. Злая она, недобрая...
- Почему? - теперь уже насторожилась Цыганочка.
- Трудно объяснить, да и не поверишь, - вступил в разговор волосатый
мужик с гитарой. - Только верно мать говорит: не ходи.
- Но мне очень нужно.
Волосатый мужик покачал головой:
- Ни за какой нуждою ходить к ней не надо, красавица.
- Да почему? Можете вы объяснить?
Старуха сказала что-то на незнакомом языке, мужик с гитарой ответил.
Парень тоже что-то проговорил, гортанно и быстро. Мужик махнул на него
рукой. Цыганочка слушала их разговор, и чувствовала, как зреет в ней
страх. Может, бросить все, пока не поздно? Но тут к ней вновь обратилась
старуха:
- Ты скажи, красавица, что тебе нужно? Может, без Летесты поможем?
Цыганочка медленно покачала головой и сказала:
- Без нее нельзя. Это мать моя.
Цыгане прямо-таки отшатнулись. Старуха даже рукою прикрылась.
Цыганочка смотрела на них с ужасом, ничего не понимая. Наконец мужик без
гитары сказал ей медленно:
- Вот что, красавица. Поешь ты хорошо, просто замечательно - но
уходи. Подальше уходи. Оставь нас.
- Да я уйду, - Цыганочка уже не рада была, что обратилась к ним, - вы
только скажите - куда? Где искать ее?
- В Гнилую балку иди. Это там, там! - старуха потыкала пальцем через
плечо.
Но тут вдруг вскочил на ноги молодой цыган, заговорил что-то на том
же незнакомом языке запальчиво и с укором. В ответ мужик без гитары
заворчал недовольно и покрутил пальцем у виска, а старуха покачала головою
в цветастом платке.
- Пойдем, я провожу тебя, - отрывисто сказал парень Цыганочке и
торопливо зашагал туда, куда указывала старуха. Цыганочка последовала за
ним. "Не ходи, Радич! Не ходи-и!" - крикнул им вслед кто-то из мужиков, но
парень только зло мотнул головой.
Солнце уже валилось за крыши домов, и тени быстро наливались соками
темноты. Радич шел быстро и деловито, так что Цыганочка едва поспевала.
Она испугалась некстати: идет одна, на ночь глядя, с незнакомым цыганом в
какую-то Гнилую балку - кто знает, что у него на уме? Но выбора не было,
оставалось надеяться на его честность. А он, словно услышав ее опасения,
заговорил:
- Ты не бойся. Здесь не очень далеко. Вот только за город выйдем - и
через мост, через рощу, а там за холмом и Гнилая балка... - он вдруг
остановился. - А зачем спешка такая? Может, лучше завтра?
- Завтра обоз соляной отъезжает. Мне с ним надо...
- Вон оно как. Ну, пойдем.
Они вышли за город, когда солнце уже закатилось, но небо еще
оставалось светлым и теплым. Цыганочка спросила:
- Послушай, а почему ее так боятся?
Радич долго раздумывал на ходу, потом нехотя сказал:
- Трудно объяснить. Говорят, она чужими жизнями живет.
- Это как?
- А так. Отнимает время у тех, кто рядом окажется.
- И... что они?
- Стареют быстро. А она всегда молодая...
Навстречу им показалась согбенная фигура древнего старика с длинной
седой бородой. Когда разминулись, Радич, оглянувшись украдкой, продолжил:
- Вон, видела? Он ей хлеб носит, лет пятнадцать уже. Говорят, ему
сорока еще нет.
- А зачем же он... если знает? - ужаснулась Цыганочка.
- Любовь... - процедил сквозь зубы цыган.
Они вошли в мрачноватую дубовую рощу. Холодком тянуло из-под дремучих
крон, но куда чувствительней был другой холодок, залетевший в душу от
всего услышанного.
- Она что, колдунья?
- Да нет вроде. А то бы от нее совсем спасу не было. Потому ее
убивать и не стали, прогнали только...
- А меня-то твоя братва чего испугалась?
- Подумали, раз дочка - значит, тоже...
- А-а...
За пологим холмом в последних отсветах дня показался длинный
извилистый овражек, сплошь заросший буйной зеленью, которая казалась
сейчас грудами черного хлама.
- Вот она, балка Гнилая. Значит, так: я тебя подожду где-нибудь
здесь... - да вот под этим деревом. А ты иди по тропинке - дойдешь, куда
надо. Но долго не задерживайся. Я понимаю: мать, все такое... Ты ее не
видела никогда, что ли?
- В три годика.
- Я так и понял. Но все равно, не задерживайся. Если что - я приду
тебя вытаскивать, - Радич широко зевнул и сел, удобно прислонившись спиной
к стволу. - Ну, иди скорее. Я жду.
Цыганочка поглядела на него и чуть было не сказала, что передумала.
Неохота было идти. Страшно. Но неудобно стало - зря, что ли, человек
тащился? Она пошла по тропинке, путаясь волосами в ветках и оберегая глаза
руками, и вскоре увидела на прогалине черную хижину, крохотное окошко
которой смутно подсвечивал изнутри слабенький огонек.
Она не стала подавать голос, нашла дверь и вошла без стука,
оказавшись неожиданно сразу в комнате. Впрочем, комнатой это назвать было
трудно. В темном грязном помещении стояло некое подобие стола, на коем
тускло коптил масляный фитилек, угадывалась у стены полуразвалившаяся
печка, рядом с ней - грубая широкая скамья с наваленным тряпьем: видимо,
кровать. Вот и вся обстановка. А в дальнем углу, прямо напротив двери,
сидела на ветхом стуле женщина - красивая, молодая, - может, чуть постарше
самой Цыганочки, - но вся подстать этой комнате: спутанные черные волосы,
нечесаные, кажется, много лет, лохмотья вместо одежды и потухший,
безжизненный взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36