- Ну и что? - вопросил наконец Сметлив будто бы даже с вызовом, не
дождавшись продолжения речи.
Но кузнец только развел руками:
- Вот и все. Дальше вам решать... - и снова уставился в пол.
Первым поднялся Сметлив. Постоял немного, и молча направился к
выходу. За ним - Верен, последним - Смел. Вчерашний хмель и сегодняшний
облетел с них как листья по осени, пока продолжался рассказ. И вышли они
потому, что нечего было больше спросить, и нечего было сказать. А Скалобит
не стал останавливать.
Сметлив, шагая размашисто, думал так: это же верная гибель. Зачем он
впутался? Что искал? Хотя... нашел-то он много, но только - зачем? Чтобы
все потерять, не угодно ли? Да лучше бы сдохнуть ему на своем табурете,
чем обрести нежданное счастье, Цыганочку отыскать - и сразу утратить. А
отказаться - значит, признаться в трусости... Признаваться ему не
хотелось. Других слов не было. Потому Сметлив и молчал.
Верен же думал иначе. Он припомнил вдруг, что последняя весть о жене
его была именно из Овчинки. И случаются же совпадения! Гм-м... А если не
совпадение? Если это она? И при этом вопросе Верен лишь внутренне пожимал
плечами - ну и что? Он жену-то почти не помнил, а дочка, скорее всего, от
моряка того... (Не забыл Верен обиды за долгие годы, не простил.) Ну да
ладно. Не о том теперь надо думать. Надо думать, как бы кольцо добыть, да
не остаться камнем у дороги. Вот это была задача, а ответа - убейся! - не
было. Верен не любил говорить, если не знал, что делать. Поэтому он
молчал.
А Смел и вовсе не думал - не мог. Все одна и та же, одна и та же
мысль налетала разбойником из темного закоулка: это же дочка Верена! Это
же дочка его! - зная всю историю неудачной Вереновой женитьбы, Смел
почему-то уверен был в этом. - Неужели не понимает Верен, что дочка его в
беде? И поглядывал он на Верена - но тот, похоже, другое думал: шел,
пожимая чему-то плечами. Сметлив был мрачен и, видимо, взвешивал что-то в
уме, и прикидывал, хмуря брови. Смел решил, что они его не поймут. И тоже
молчал.
Так, молча, пришли в постоялый двор, разошлись по комнатам: Верен со
Сметливом, Смел - в свою одиночку. Лег он вроде бы спать, но уснуть не
смог: та же мысль налетала разбойником, отгоняя дремотный покой. И зрело
что-то в его голове, извлекая смысл из тумана тревоги. Наконец Смел не
выдержал - поднялся, оделся, и неслышно прошел коридором, чтоб не будить
других. Сначала будто бы просто прогуляться, но потом ноги сами понесли
его вновь к Скалобиту. А зачем - того Смел и сам не знал.

У входа в кузню он потоптался немного, не решаясь войти - ночь
все-таки. Потом чуть-чуть приоткрыл дверь, заглянул: в горне еще догорал
огонь, его красные блики скакали по комнате. Смел просунул голову внутрь и
увидел, что хозяин по-прежнему сидит на скамье, подперев кулаком тяжелую
челюсть. Но теперь Скалобит глядел не в пол, а на дверь, то есть, прямо на
Смела. Понял Смел, что выглядит дураком, и вошел, извинившись. Но
Скалобит, похоже, ничуть не удивился, а пробасил:
- Заходи, заходи... Давно уж я жду - кто же из вас вернется. Так
значит, ты это? Ну, добро...
Ничего не понявший Смел робко присел на край табурета. Скалобит
смущал его огромностью и какой-то недосказанностью: казалось, что он знает
много больше, чем говорит. Посмотрели они друг на друга, будто
прицениваясь. И сказал ему Скалобит просто и без всякого ехидства:
- Так ты, значит, и есть герой?
Смел смутился:
- Почему - герой?
- Потому что не всякий решится... Ты же ко мне вернулся зачем? Затем,
что тебе невтерпеж - хочешь Невесту расколдовать. Только вопрос - по тебе
ли задачка?
Смел глядел исподлобья, с вызовом и упрямством изрядным.
- Вижу, вижу, - успокоил его Скалобит. - Да... Вижу - есть в тебе
сила. Не знаю - откуда. Но есть. А помочь тебе... Я же правду сказал - не
знаю. Мелкий народец - он темный, до конца никогда ничего не скажет. Но
когда говорит о чем-то - значит, знает. А в записочке ихней сказано так, -
Скалобит полез в карман, выудил клочок пергамента и прочел непонятные
строки: - "Дождись того, кто один придет - он и есть посвященный в тайну.
Он и может снять заклятие Девы Долы". Да... - Скалобит опять призадумался
и пожал плечами: - Может, в этом что-то и есть, только что - не пойму. О
заклятии речь - ты припомни, что было там: "Сердце у тебя каменное - так
пусть же камни и будут тебе женихами... Имя твое да будет забыто, пусть
никто никогда не вспомнит, кто ты есть и откуда..." - при последних словах
Скалобита Смел едва не подпрыгнул, - он-то знал, кто она и откуда! - но
вовремя спохватился, подумав, что не вправе выдать чужую тайну. От старого
Скалобита не укрылось его движенье, но он вроде как не заметил. Сказал с
сомнением только:
- Не знаю, не знаю... Ничего такого я тут не вижу. Но, может быть, ты
видишь? - и хитро прищурился.
- А что там еще, в записочке? - ушел от ответа Смел.
- Да ничего... - с сожаленьем мотнул головою старый кузнец и
посерьезнел: - Однако вот что тебе скажу: если догадываешься о чем-то, но
сомневаешься - сто раз подумай, да сто раз взвесь. Ошибешься - лежать тебе
камнем. Вот и все, дружочек... Дальше сам решай. - И Скалобит сгорбился,
задумался, замолчал.
Смел встал тихонько, негромко пожелал доброй ночи и, услышав в ответ
короткое "свидимся", неторопливо вышел из кузни. Огромных усилий стоила
ему эта степенность - в мозгу как бабочка под сачком металась и билась
догадка: он разгадал тайну Невесты! Он уже одолел заклятие Девы Долы,
гласящее: "...пусть никто никогда не вспомнит, кто ты есть и откуда..." Он
- вспомнил! Он - понял! И хотелось ему теперь кричать и прыгать, но
холодной волною вдруг накатила мысль: "А Верен, он - понял? А если понял,
то почему молчит? Почему он молчит?" Чем больше Смел думал об этом, тем
меньше оставалось радости. И не стал он тревожить спутников, а так же
неслышно прошел в свою одиночку.

К утру Смел во всем разобрался. Страшноватая получалась вещь: идти
должен был только он, и непременно - один... Да, один. Потому что иначе
ходить вообще незачем - "Берегись, одинокий путник..." А почему именно он?
Очень просто: если Верен догадался и молчит - тут все ясно. А если молчит,
потому что не догадался... Тогда ничего нельзя ему объяснять. Получится,
будто Смел подставляет Верена вместо себя. По той же причине нельзя и
спрашивать - знает он, или нет. Словом, так повернулось дело - впору
волком выть. А сделать вид, - дескать, ведать ничего не ведаю, - поздно
уже, после того, как сходил к Скалобиту.
Да если бы даже никто и не знал - все равно поздно. Поздно стало уже
тогда, когда понял Смел, что речь идет о дочери Верена.
Целый день они просидели по комнатам, выходя только поесть, и глядели
хмуро, говорили нехотя. Сметлив был раздражен, Верен - подавлен, а Смел...
Смел все думал: "Ну почему - именно я?" Поглядывал на Верена с надеждой,
но тот так уныло смотрел на старую, заскобленную до колдобин крышку стола,
что надежда угасала как свечка. И отчаянье забиралось к Смелу под ребра,
леденило сердце, душу выстуживало. Как в полусне дожил он до сумерек. И
погода, кстати, была подходящая: после обеда появились высоко в небе
размазанные легкие облака, ветерок все сильнее разгуливался, а видимые в
окно его комнаты ледяные вершины украсились зловещими снежными флагами.
Эти знаки совсем доконали Смела: он, не веря себе самому, стал собираться.

Берегись, одинокий путник! Берегись, чтобы не застали тебя в горах
ознобные сумерки - это время, когда выходит Невеста на поиски. Того хуже,
если вдруг налетят свинцовые тучи, закрутит ветер, вздымая поземку из
колкого снега - это погода ее любимая. Она идет босиком по снегу, треплет
ветер ее серые лохмы спутанные и обрывки легкого платья. Это ее голос
слышен порой сквозь вьюгу, сквозь завыванья дикие, сквозь жалобный свист.
Как услышишь - берегись, одинокий путник! Ибо это она идет по дороге, все
ищет себе жениха, а находит лишь камни...
Камни, будь они прокляты. На дороге их было полно: Смел, пока одолел
первый крутой подъем, сбил все ноги. Но может, это и к лучшему: понятная
боль заставляла забыть о гнездящемся в сердце неведомом ужасе, выводила из
мерзкого оцепенения, не отпускавшего целый день.
Выше склон выполаживался, стало как будто светлее. И страшнее
одновременно: ветерок шевелил кусты, тенями черными тут и там
притаившиеся, и обрывалась душа у Смела, и сердце бухало изнурительно.
Потом уклонилась дорога в сторону, вышла на борт обрывистого ущелья,
достигла дна его и снова круто ввысь повела - по другому борту. И начал
Смел брумбучать тихонько под нос, чтобы показать самому себе, что не так
уж все страшно. Но тут где-то выше ветер завыл, зажаловался - и сразу
ознобом прошибло: это ее голос слышен порой сквозь вьюгу, сквозь завыванья
дикие, сквозь жалобный свист...
И усталость уже подкатила, стал чаще Смел останавливаться
передохнуть. Наконец вышел он из ущелья на широкое горное плато, полого
вверх уходящее - здесь ветер вовсю гулял, снег скрипел под ногами. Однако
от снега и от взошедшей луны прибавилось мертвого серебристого света.
Поземка мела понизу шипящими белыми струями, облака прозрачные в небе
летели, луну вуалью подергивая, и холодно стало, холодно...
Вспомнил Смел, что захватил с собой фляжку вина виноградного -
передохнуть решил, отхлебнуть для согрева. Присел он было на камень, но
как вспомнил, _к_а_к_о_й_ это может быть камень - подскочил, как
ошпаренный. Нет уж, лучше стоя. Отхлебнул хорошенько, стал фляжку в мешок
прятать. И тут краем глаза приметил он впереди и выше себя, в поземке
лютующей, движение некое. Что-то шло навстречу ему, ныряя в метельном
потоке, а что - разобрать не успел: прикрыл глаза, собираясь духом. Всего
на чуть-чуть. Но когда открыл - вздохнул облегченно, и тут же за нож
схватился: темными силуэтами шли на него друг за другом три снежных волка,
от которых нет спасения ничему живому. Только скробберу уступают дорогу
эти беспощадные звери. До боли стиснул Смел рукоятку и приготовился
драться. Хоть одного-то, - подумал, - я зарежу. А может, и двух, если
повезет. И мелькнуло еще: "Ни за что, дурак, пропадаешь".
Снежные волки заметили его, вожак замедлил бег, следующие за ним
разошлись по сторонам, держась чуть сзади: приготовились нападать. Они
трусили все медленнее, и наконец первый, приблизившись к Смелу на прыжок,
встал. Смел прикинул: "Если сразу удастся убить вожака - может, выкручусь.
Но едва ли", - и сосредоточился на волке, стоящем посредине. Тот
подбирался для броска, молча, но как-то нерешительно, будто к чему-то
прислушиваясь. Смел тоже готовился - соображал, как бы ловчее поймать его
влет на лезвие. Но вместо того, чтобы прыгнуть, волк, лязгнув стальными
клыками, вдруг мотнул башкой в сторону, взвыл леденящим, отчаянным воплем
и стрелою метнулся прочь с дороги, на кипящее снежное поле, огромными
прыжками уходя в обманчивый лунный свет. Двое других кинулись следом.
Смел, еще не поняв, что случилось и не успев перевести дух, глянул,
что могло так испугать волков, и увидел: сбоку от дороги, вытянув руки
вперед, как слепая, шла женщина. А может, девушка: при луне не поймешь.
Ветер рвал на ней обрывки легкого платья, трепал длинные волосы. И главное
- голос... Смел ощутил, что коченеет внутри: перед этим все прежние страхи
измельчали в мимолетный детский испуг. Невеста слепо шла мимо него, но
он-то, конечно, знал, что она его видит, и мимо не пройдет. Она и не
прошла - растаяла, хохотнув напоследок дико. Смел отчетливо увидел, как за
миг до исчезновения стала она бесплотной, и снежные струи неслись сквозь
нее.
Пропала, как не было. Смел постоял, все так же до боли сжимая
рукоятку ножа закостеневшей рукой, не замечая, что намело уже снегу за
ворот овчины, и тает он, соскальзывая на грудь ледяными струйками. Потом
осторожно повел глазами - никого не видать, - и, стараясь почему-то не
двигаться, стал страшно медленно, будто глыбы ворочал, думать окоченевшей
головою, что делать. Бежать? Все, наверно, пытались. Стоять? Холодно,
насмерть замерзнешь. Что еще придумать? Придумал: глотну напоследок из
фляги, а там...
Тут Невеста вновь появилась. Она шла теперь с той стороны, где
скрылись снежные волки, и опять как будто бы мимо, и опять исчезла шагах в
десяти от него. Смел подождал, пока откатила от сердца черная ледяная
волна, свободной рукою полез в мешок, зубами пробку из фляжки вырвал.
Приложился. Так. Хорошо. Подумал: а что, собственно, я стою? Может,
попробовать улизнуть потихоньку? Ни кольца ему уже было не нужно, ни
спасать никого... Оглянулся он воровато, повернулся к ветру спиною и
сделал один только шаг - или, даже, шажок...
И оказался с Невестой лицом к лицу. Тут он успел ее разглядеть: глаза
безумные, щеки впалые, острый нос. Губы бескровные искривлены рыдающим
хохотом. Руки тонкие и корявые к нему тянуться. Кольцо на безымянном
пальце. Мелькнула еще мысль: "Верена дочка..." - и пропало все, темнотою
сделалось и пустотою.
...Придя в себя, Смел обнаружил, что стоит точно так, как стоял,
когда попробовал "улизнуть". Сколько пробыл без памяти - неизвестно. А
может, он уже камнем стал? Глаза скосил - да нет, вроде руки-ноги на
месте. Медленно, осторожно снова к ветру лицом повернулся. Потянулся за
флягой заветной - и опять Невеста из поземки возникла. Подошла поближе к
нему - и растаяла. Страха у Смела уже поубавилось. Подумал даже: "Хо!
Поиграться ей хочется. Ну правильно - Невеста... Кокетничает". Еще
приложился к фляге, и понял вдруг с погибельной ясностью, что положение -
безнадежно. Уйти не удастся: пробовал, хватит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36