Она придвинулась к нему, ее дыхание превращалось в слабый белый пар в
воздухе. Из-за узости ущелья, по которому теперь извивалась дорога, линии
сторожевых огней были теперь в дюжине шагов от края спящего конвоя,
окаймленные уступами гор, чьи вершины скрывались за башнеобразными мысами
гранита, поросшими черным сосновым лесом. Много раз за день Руди бросал
взгляд на высокие пики Крепостного Вала Больших Снежных гор, пронзающих
облака, как обломки гигантских зубов. Но большей частью он различал
предгорья этой неясно вырисовывающейся полосы, то, как они возвышались над
поворотами дороги и скрывали лежащее по ту сторону.
Голос Альды был спокоен и нежен.
- Будь глубина воды миллион миль или только шесть футов, тебе надо
лишь держать голову на поверхности, - сказала она. - Для чужестранца ты
держишься неплохо, - и ее рука обняла его за пояс.
Он улыбнулся и ответил горячим пожатием.
- Для чужестранца я держусь просто фантастически, - он подвинул руку
у нее на плече, чтобы взглянуть на татуировку на своем запястье.
Альда заметила это движение и тоже посмотрела.
- Зачем это? - спросила она.
Он усмехнулся.
- Подумать только. Одна знакомая девушка раньше тоже приставала ко
мне насчет этой татуировки. Это мое имя на знамени наискосок через факел.
Она говорила, я сделал это, чтобы вспомнить, кто я такой, если забуду.
- А тебе надо напоминать?
С минуту он смотрел в мучительную тишину чужой ночи, потом вверх на
горящие звезды. Его слух уловил далекий волчий вой. К нему пришли все
запахи неясно вырисовывающихся гор, кустов и сосен, скал и воды.
Рядом с правой рукой Руди лежала длинная рукоять смертоносного меча,
отражающего тусклый блеск костра точно так же, как заплетенные волосы
женщины, теплой и хрупкой, свернувшейся, как пойманная птичка, в кольце
его рук. Он вспомнил, словно в старинной легенде, свое залитое солнцем
калифорнийское детстве в ярком стиляжном костюме, раскраску фургона в
автомагазине. "Пожалуй, единственной общей вещью между прошлым и
настоящим, - думал он, - была татуировка".
- Да, - тихо сказал он. - Да, иногда надо.
- Я знаю, что ты чувствуешь, - прошептала она. - Иногда я тоже думаю,
что мне нужно вспомнить себя.
- На что это похоже, - спросил он, - быть королевой?
Она молчала очень долго, и он испугался, что причинил ей боль своим
вопросом. Но, посмотрев на ее лицо, чей профиль выделялся на фоне тусклых
розовых углей костра, он увидел в ее глазах, вместо какой-нибудь
мечтательной ностальгии, воспоминания, сладость которых перевешивает боль.
- Это было прекрасно, - наконец сказала она. - Я помню танцы и зал,
весь освещенный свечами, так что пламя покачивалось в унисон с одеждами
дам. Запах теплых ночей, лимонные цветы и пряные духи, прогулки вверх по
реке на королевской барже, водяные лестницы Дворца, освещенные, как
шкатулки с драгоценностями, золотые в темноте. Иметь собственный двор,
свои сады, свободу, возможность делать что хочу... - она положила головку
ему на плечо, свернутые кольцами косы удерживали ее волосы, гладкие, как
атлас, под его щекой и блестящие, как эбонит. - Все так бы и продолжалось,
независимо от того, за кого бы я вышла замуж, - тихо продолжала она. -
Может, имело значение не столько быть королевой, сколько иметь свое
собственное место в жизни, - ее голос был задумчивым. - Я действительно
очень счастливый человек, ты знаешь. Все, что я хочу - это воспринимать
жизнь как она есть, быть в мире с маленькими событиями, маленькими
радостями. Я не упряма, не капризна...
- О да, это так, - он поддразнил ее, прижимаясь крепче. Она
укоризненно подняла глаза. - И я люблю тебя в любом случае. Может, я люблю
тебя из-за этого. Я не знаю. Иногда я не думаю, что в любви есть
какое-нибудь "почему". Я просто люблю.
Ее руки конвульсивно обхватили его, она отвернулась, спрятав лицо у
него на плече. Немного спустя он почувствовал, что она плачет.
- Эй... - он повернулся под тяжестью плаща и нежно погладил ее
дрожащие плечи. - Эй, нельзя плакать на посту, - плащ соскользнул вниз,
когда он поднял руки и ласкал ее склоненную голову с блестящими
переплетенными косами. - Эй, что с тобой, Альда?
- Ничего, - прошептала она и стала тщетно вытирать глаза тыльной
стороной руки. - Просто никто не говорил мне этого раньше. Извини, я
больше не буду такой глупой. - Она нащупала упавший плащ, ее лицо было
отрешенным и мокрым от слез.
Руди твердо взял ее за подбородок, поднял ее голову и нежно поцеловал
в соленые губы.
- Я не могу в это поверить, - прошептал он.
Она шмыгала носом и по-детски терла глаза рукой.
- Это правда.
Голос Руди был мягким:
- А как же Элдор?
Ее глаза вновь наполнялись слезами, что сделало их лихорадочно
блестящими в мягком жарком свете костра. Какое-то время она могла только
беспомощно смотреть на него, не в силах говорить.
- Прости, - сказал Руди. Так много произошло, что он забыл, как
недавно все это было.
Она вздрогнула и расслабилась в его объятиях.
- Нет, - мягко сказала она. - Нет, все хорошо. Я любила Элдора. Я
любила его с тех пор, как была маленькой девочкой. Он был обаятелен, что
очень притягивало людей, жизненная сила, великолепие, наконец. Даже
простейшие вещи он делал так, словно они имели некоторую значительность, с
которой никто другой не мог сравниться. Он стал королем, когда мне было
десять лет, - она склонила голову, словно под грузом воспоминаний. Руди
обнял ее молча и надвинул плащ ей на плечи, чтобы укрыть от ледяного
воздуха. На черных скалах под дорогой опять завыли волки, отчаянный хор
охотившейся стаи, далекий и слабый в ночи.
- Я помню, как стояла на балконе нашего дома в Гее в день, когда он
шел на коронацию, - ее шепот был едва громче, чем шелест сосен над дорогой
или потрескивание огня: она воскрешала грезы. - Элдор прежде был в
изгнании - он всегда оставался в немилости у своего отца. Это был жаркий
день в разгаре лета, и радостные крики на улице были такими громкими, что
почти заглушали музыку процессии. Он был, как бог, как сияющий рыцарь из
легенды, принц крови из пламени и мрака. Потом он пришел в наш дом, чтобы
отправиться на охоту с Алвиром или повидать его по каким-то делам
Королевства, и я так боялась его, что едва могла говорить. Я думала, что
умерла бы за него, если бы он попросил.
Руди видел ее, застенчивую, худенькую, маленькую девочку с теми же
темно-голубыми глазами и черными косичками, в бордовом платье дочери Дома
Бес, прячущуюся за занавесями в зале, чтобы увидеть своего высокого
учтивого брата и этого темного блистательного короля, проходивших мимо. Он
едва сознавал, что заговорил вслух:
- Значит, ты всегда любила его.
Слабая улыбка озарила ее лицо.
- О, я все время влюблялась и разочаровывалась. Месяцев шесть я сохла
по Янусу из Вейта. Но это было другое. Да, я всегда любила его. Но когда
Алвир наконец устроил наш брак, я обнаружила, что... что отчаянно любить
кого-нибудь - не всегда значит, что и он будет так же любить тебя.
И Руди опять сказал:
- Извини.
Он думал об этом, хотя теперь видел, что призрак мертвого короля
всегда будет его соперником. Она так сильно любила, что было бы чудовищно
ранить ее, не ответив на любовь.
Молча Альда поблагодарила его пожатием руки.
- Он был таким... далеким, - сказала она через некоторое время, когда
снова овладела своим голосом. - Таким холодным. После того как мы
поженились, я редко видела его - не потому, что он ненавидел меня, я
думаю, просто потому, что иногда неделями он и не вспоминал, что был
женат. Оглядываясь назад, я, полагаю, должна была увидеть, что это его
великолепие было поверхностным, но... все было слишком поздно, в любом
случае, - она пожала плечами, жест, опровергнутый дрожанием ее голоса, и
опять вытерла слезы. - И хуже всего то, что я все еще люблю его.
На это нечего было сказать. Была лишь физическая нежность, близость
другого человеческого существа, подтверждение, что он здесь и не покинет
ее. Рядом с ней он чувствовал, как она борется, подавляя рыдания, и в
конце концов успокаивается, выплескивая накопившееся горе обратно в
глубины памяти. Он спросил:
- Значит, Алвир устроил твое замужество?
- О да, - ответила она, немного успокоившись. - Алвир знал, что я
люблю его, но не думаю, что это было единственной причиной. Видимо, он
хотел, чтобы Дом Бес породнился с Королевским Домом, хотел, чтобы его
племянник был Высоким Королем. Я не думаю, чтобы он заставил меня, если бы
у меня был кто-нибудь другой, но так как этого не было... Алвир очень
расчетлив. Он знал, что станет канцлером после того, как мы поженимся. Он
знал, что делал.
"Ты еще говоришь мне об этом, возлюбленная", - подумал Руди.
- Но при всем том, - продолжала она, - он очень добр ко мне. Под этим
сияющим великолепием одежд, - полушутливо продекламировала она, -
действительно таится много любви.
"О да? Любви к чему?"
Он осознавал, что в случае с Алвиром не было такого понятия, как
"любовь к кому".

От своего сторожевого костра в темноте Джил видела, как Альда встала,
плотнее закуталась в мягкое облако своего мехового плаща и осторожно пошла
по каменистому гребню земли назад, к темному силуэту ее повозки,
вырисовывавшемуся на фоне освещенного лагеря. Джил была встревожена, ночь
казалась ей полной опасностей, и она удивилась, как глупая девчонка может
оставлять свое дитя, даже в охраняемом лагере, и ходить флиртовать в
темноте с Руди Солисом. Джил была женщиной, которой не дано было любить, и
ее чувства к тем, кто любил, были смесью симпатии, любопытства и только
иногда страсти, которую она подавила в себе.
Обычно Джил не интересовалась, держатся ли Руди с вдовствующей
королевой лишь за руки и разговаривают или же предаются РАЗНУЗДАННЫМ
оргиям. Но сегодня - другое дело, сегодня она чувствовала присутствие
Тьмы, ту наблюдающую злобу, которая таилась в мрачных лабиринтах подвалов
Гея, тот хаотический сверхчеловеческий разум, приблизившийся так близко к
ней, что, несмотря на костер за спиной, она все время оглядывалась,
проверяя, не стоит ли кто позади.
В полночь ее сменил один из солдат Алвира, здоровый парень в алой
форме, сильно залатанной и испачканной. Она видела, как Руди, сдав свой
пост одному из Красных Монахов, теперь спускался по гребню холма к лагерю.
Из темноты, где она стояла, на полпути между лагерем и гребем Джил видела,
как он шел беглым шагом мимо повозок и тихо скользнул через борт той, что
была украшаю знаменами Дома Дейра.
Джил вздохнула и посмотрела назад на лагерный костер стражи. Но,
словно собака, она чувствовала неладное в продуваемой ветром темноте. Джил
продолжала вглядываться в ночь, лежащую по ту сторону лагерных огней,
ощущая, как холодную тяжелую руку, угрозу надвигающейся гибели.
Когда она вернулась в лагерь, большинство стражников уже спали,
завернувшись в одеяла и провалившись в глубокий изнурительный сон. Только
один человек бодрствовал, сидя у слабо мерцающего костра, как одинокая
скала; создавалось впечатление, что он пребывал там с начала времен. Джил
видела его сидящим так ночь за ночью, если он только не обходил по
периметру лагерь. Она не могла вспомнить, когда последний раз видела его
спящим.
Джил тихо приблизилась к нему:
- Что ты видишь?
Колдун отвел глаза от пламени, свет выхватил затененные шрамы его
лица, когда он улыбнулся.
- Ничего, - слабый жест его пальцев подразумевал угрожающее безмолвие
ночи. - Ничего, чтобы объяснить это.
- Ты тоже чувствуешь его, - тихо сказала Джил, и он кивнул.
- Мы должны дойти до Убежища не дольше, чем за три дня, - сказал он.
- Прошлой ночью я чувствовал это смутно и вдалеке. Сегодня это намного
хуже. Хотя за последние три ночи не было слышно о Тьме поблизости от пути
каравана.
Джил обхватила руками поднятые колени и смотрела на немое мерцание
света поверх своих избитых и распухших пальцев, покрасневших от холода.
- Есть ли Гнездо в этой части гор? - спросила она.
- Только то, о котором я однажды говорил Янусу. Это старое Гнездо,
давно замурованное. Ночь за ночью я искал его в огне и не видел признаков,
чтобы его трогали. Но каждую ночь я смотрю снова, - он кивнул в сторону
маленького костра. - Я вижу его сейчас. Оно лежит в широкой неглубокой
долине, может, в двадцати милях отсюда. Я вижу основание в самом конце
долины, сама долина засыпана листьями, наполнена теплом и темнотой.
В костре сломалось полено, и рассыпавшиеся угли изрезали его лицо
светом.
- Это место все время находится в какой-то тени. Нет никаких
отражений неба или звезд на том полированном камне. И в середине этого
мрака, как пасть могилы, еще более глубокий мрак самого входа. Но я могу
видеть, что он замурован и покрыт грудой земли и камней, поросших сорной
травой.
Глядя в огонь, Джил ничего не смогла увидеть - только игру цветов
топаза, розы и цитрина и вьющееся тепло, трепещущее на камнях, замыкавших
яму, показывающее призрачные рисунки ископаемых папоротников, как узоры
мороза, отпечатанные на глади скальной породы. Скрипучий голос Ингольда
породил в ее душе ощущение того, как темнота сгущается в тех слишком
плотно переплетающихся деревьях, движении в тенях горы, которое нельзя
было объяснить никаким ветром. Шепчущая ночь таила чувство
сверхъестественного ужаса.
- Мне не нравится это, - тихо сказала Джил.
- Мне тоже, - ответил Ингольд. - Я не верю этому видению, Джил. Мы в
трех днях пути от Убежища. Тьма должна предпринять свою попытку, и скоро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38