Но из кустов мгновенно выросли темные фигуры рабов Эпафродита, которые, приплыв в большой ладье, на всякий случай ожидали в засаде. Они напали на офицера и сбили его с ног.
- Скорей! - крикнул Эпафродит и потянул за собой по ступенькам Истока. Вместе с ними в лодку вскочили Нумида и Спиридион.
- Навались!
Лодка заплясала на волнах.
Начальник стражи звал на помощь. Беглецы слышали топот солдат, спешивших к нему с разных концов обширного сада. Зазвенела сталь, хрустнули шлемы, раздались вопли, треск, послышались звуки падающих тел, всплеск воды. Пятеро воинов-славинов, которые впустили Эпафродита, а потом последовали за ним, чтоб бежать вместе с Истоком, пришли на помощь храбрым рабам.
Исток дрожал от желания самому вмешаться в схватку. Пальцы его правой руки судорожно сжимались, будто искали рукоятку меча, но натыкались лишь на обрывок цепи, свисавшей с шеи.
Все молчали в тревоге. Эпафродит прислушивался, пытаясь по звукам определить исход боя. Удары доносились реже, крик утих, до его ушей долетели лишь громкие стоны.
- Победа! - первым произнес Нумида.
- Греби! - резко приказал Эпафродит.
Нумида схватил весло и стал помогать могучему гребцу.
Лодка помчалась, как речная форель.
Когда все затихло, Исток склонился к руке Эпафродита и поднес ее у губам. Горькие слезы выкатились из глаз воина.
- Господин, долг мой велик!
- Я просто заплатил тебе свой!
Исток еще раз поцеловал ему руку, помолчал и дрожащим голосом спросил:
- А где Ирина?
Вся душа его, вся жизнь стояли за этими словами.
- Она спасена, Исток! Ее нет в Константинополе!
Колени Истока коснулись дна лодки, и он положил голову на мягкую одежду Эпафродита.
- Христос пусть заплатит тебе, я принесу за тебя жертвы богам - сам я не в силах тебя отблагодарить!
Грек растрогался. Обеими руками он приподнял голову юноши.
- Исток, как родную дочь я люблю Ирину, как жемчуг буду беречь ее для тебя. Не спрашивай, где она. Ибо сердце твое позабудет обо всем и ты последуешь за ней - на погибель. Клянусь Христом, ты скоро обнимешь ее. Верь Эпафродиту. Она достойна божьей любви, и ее хранит господь!
- Ее хранит господь... - задумчиво, и веря и сомневаясь, повторил Исток его последние слова.
Они умолкли. На лицах их было выражение таинственности и надежды.
Лишь один Нумида радостно улыбался и внимательно следил за большим челном.
Наконец они подошли к пристани Эпафродита. Нумида смотрел назад, пронзая взглядом ночную тьму.
- Подходят, - громко произнес он, пока остальные высаживались на берег.
Только тогда зашевелился на дне лодки скорчившийся там Спиридион. Зубы его стучали от пережитого испуга, он судорожно прижимал к себе мешок с деньгами.
- Плати, господин! - были первые его слова.
- Как ты теперь вернешься? Зачем ты сел в лодку?
- Плати, господин, плати, и я убегу!
- Убежишь? - изумился Эпафродит.
- Не могу я возвратиться назад, не смею. Пока ты освобождал Истока от цепей, я увидел смерть. И побежал за деньгами, которые накопил с таким трудом. - Он теснее прижал к себе мешок. - Да, я убегу! Заплати мне, господин! Тысячу, как ты сказал, тысячу золотых!
- Ты получишь их, получишь даже больше. Хочешь ехать со мной?
- Окажи мне милость, с охотой!
- Нумида, посади Спиридиона на парусник! Там ты получишь деньги.
Подоспел большой челн, который гребцы гнали с бешеной скоростью. Несколько рабов погибло. Из воинов-славинов никто не был даже ранен.
- Быстрее на коней!
Все поспешили к конюшням. Там их уже поджидали пятнадцать отборных палатинцев-славинов в великолепном убранстве. Двадцать два оседланных и взнузданных коня храпели и рыли копытами землю.
Среди всадников был и Радован. На голове его сверкал позолоченный шлем, на груди сиял серебряный доспех.
Эпафродит весело улыбался старику, увидев его в боевом снаряжении.
Заметив Истока, бледного, в истлевшей тунике, с цепью на шее, Радован кинулся к нему и слабыми руками прижал его к сердцу; задыхаясь от слез, он шептал:
- Исток, Исток, сын мой! Как трудно было мне спасти тебя...
Не прошло и несколько минут, как на Истоке уже были доспехи магистра педитум, золотой орел горел на его груди, а на поясе рядом с мечом висел маленький мешочек с камешками из шлема Хильбудия. Хоть и торопился Исток, но не позабыл про него.
По граниту Средней улицы зацокали подковы, а у Адрианопольских ворот Исток, магистр педитум, прокричал пароль, который сообщили ему бежавшие с ним палатинцы.
Часовые распахнули створки ворот, отдали честь, и всадники бешеным галопом вырвались из Константинополя на свободу.
В тот же час поднялись паруса, ветер расправил, наполнил их, и торжествующий Эпафродит вышел в открытое море.
4
Уже на заре следующего дня всколыхнулся весь Константинополь. Словно пожар в степи, раздуваемый вихрем, полыхала весть о таинственных событиях минувшей ночи. Она обожгла клиентов у дверей почтенных консуларов и преторов, богатых сенаторов и лукавых купцов. Точно ревущий дракон, достигла она форумов, докатилась до лачуг сброда на Золотом роге, овладела толпами народа на широкой Месе. "Исток, Эпафродит!" - в ужасе шептали увядшие губы именитых горожан, едва они пробуждались от сна. "Исток, Эпафродит!" - вопила толпа, влюбленная в эти имена. Исток - прославленный воин, блестящий центурион; Эпафродит - самый щедрый благодетель на ипподроме! Толпа понимала, что навсегда лишилась славина Истока и неизменно щедрая длань Эпафродита. Ослепленная корыстной любовью к своим кумирам, толпа позабыла о Византии, позабыла о костлявой руке всемогущего деспота, который страшно мстит за любое бранное слово, направленное против него либо против сверкающего нимба священной августы. Толпа неистовствовала. Оборванная, полуголая, она кишела на грязной улице, соединяющей Рабский рынок с форумом Константина, она валила по Царской дороге под аркады Тетрапилона на форуме Феодосия. Зеленые подослали к ней хорошо оплаченных подстрекателей; те возмущали народ против императрицы, угрожали дворцу кулаками, вопя при этом: "Убийца!"
Шум нарастал; толпа, будто полая вода, затопила мраморную площадь Константина, подступив к громаде императорского дворца. Людской вал вздымался все выше, крикуны вырастали будто из-под земли. Многим из них не было никакого дела до Истока и Эпафродита, просто подвернулся случай дать выход накопившейся злобе, и они открыто проклинали императрицу и деспота, зло издевались над ними.
Только что проснувшийся дворец пришел в волнение. Асбад на рассвете узнал о том, что произошло ночью. Он примчался во дворец, наорал на офицеров, избил солдат и, наконец, выделил отряд герулов и германцев, чтобы схватить и бросить в казематы всех ночных часовых. Асбад боялся императора и Феодору и во что бы то ни стало хотел спрятать концы в воду. Однако услыхав, что ночью скрылось двадцать лучших воинов-славинов, что конница промчалась через Адрианопольские ворота, одурачив караул, он растерялся; вопя, он отдавал приказ за приказом, и сбитые с толку офицеры не знали, какой из них прежде выполнять. И вдруг еще этот бунт на улицах! Придворные дамы дрожали в испуге, евнухи скользили как тени, скрюченные, трясущиеся. Все зажимали уши и жались по коридорам. А снаружи набегали волны, крики воодушевляли толпу, бешеные удары сотрясали ворота Большого дворца.
Феодора проснулась и позвала Спиридиона. Ударила молоточком из слоновой кости по диску один раз, второй, третий, - молоточек сломался. Евнуха не было. Вбежали перепуганные рабыни, с воплями повалились на колени.
- Восстание! Бунт! Ужас! Чернь разгромит дворец!
Феодора побледнела, закусила губу, черные стрелы бархатных бровей переломились.
- Асбада ко мне!
Рабыни разбежались, Феодора осталась одна. Она стояла посреди комнаты, распущенные волосы темными волнами сбегали по спине и по взволнованно вздымающейся груди. Мелкая дрожь сотрясала тело, но взгляд сверкал мужеством и самообладанием.
В мгновение ока Асбад оказался у ее ног, ища губами белую туфельку. Но императрица одернула ногу, пренебрегая дворцовым этикетом, топнула по мягкому ковру и приказала:
- Бей их! Чего ждешь?
- Светлейшая августа, море людей, караул невелик! - бормотал он прерывающимся голосом, не осмеливаясь взглянуть на женщину с поднятым кулаком, возвышавшуюся над ним, словно амазонка.
- Бей, сказала я! Руби, пробейся сквозь этот сброд, ищи помощи в казармах! Ступай!
Асбад тут же распорядился освободить связанных палатинцев и всеми силами ударил на бунтовщиков. Его красивый жеребец, когда он направил его на толпу, заржал и поднялся на дыбы. Могучие геруклы выставили копья, их острия открыли родники крови; толпа расступилась, дикий вой разнесся над просторной площадью. Асбад размахивал своим сверкающим мечом, лезвие которого едва не задевало головы людей. Толпа узнала Асбада, град камней и кирпичей, заготовленных для сооружения храма святой Софии, посыпались на него. Клин герулов и германцев врезался в толпу. Но сзади напирали новые и новые тысячи бунтовщиков, податься в сторону было невозможно, и толпа вплотную подкатила к палатинцам. Остервеневшие люди выхватывали копья у солдат и ломали их, обрывали поводья лошадей, резали ремни. Асбад рубил уже сплеча, кровь брызгала фонтаном вокруг. Жеребец испугался и обезумел. Самые дерзкие оборванцы, ухватившись за стремена, тащили Асбада за ноги с криком:
- Долой прелюбодея! Он - любовник Феодоры! Он бросил Истока в подземелье! Он погубил Эпафродита! Смерть ему!
Руки Асбада дрогнули, левая пыталась ухватиться за гриву разнузданного коня. Асбад был превосходным наездником, но сейчас с трудом держался в седле; правда, он еще выкрикивал слова команды, но солдаты не могли прорваться к нему. Люди пустили в ход зубы, ломали копья, в тесноте многим не удавалось даже выхватить меч из ножен. Асбаду стало страшно при мысли о смерти. А что, если его стянут с лошади, растопчут и задушат? Изо всех сил вонзил он шпоры в бока своего коня. Благородное животное заржало от боли, рванулось и поскакало по телам и головам людей, словно его несли морские валы.
И тут внезапно загремели трубы тяжелой конницы. Народ замер. На Царской дороге сверкали доспехи.
- Велисарий, Велисарий! - завопила толпа и бросилась врассыпную.
Бешенство сменилось страхом; ближайшие улицы, Долина слез, Рабский рынок мигом вобрали в себя спасавшихся людей, и Велисарию даже не пришлось обнажить меч. Через несколько мгновений площадь опустела; толпа исчезла столь же неожиданно, как и появилась.
В полдень Управда созвал на совет самых высокопоставленных сенаторов, пригласил и Велисария с Асбадом. Присутствовала и Феодора.
- Сегодня утром вы видели, как дерзкая толпа бунтовщиков бросилась на дворец святого самодержца. Я кормил народ, как господь кормит птиц небесных; и птицы благодарят Создателя, народ же восстал и возводит хулу на властелина земли и моря. Говорите, где таится источник зла, кто главарь, возмутивший толпу? Клянусь святой троицей, он умрет!
В глубоком смирении сенаторы долго хранили молчание. Этим своим молчанием они дали понять, сколь святы для них слова, вышедшие из уст деспота. После паузы поднялся седовласый сенатор; поклонившись до земли, он произнес:
- О святой самодержец, покоритель Африки! Бунт поднял Эпафродит!
Сенаторы затаили дыхание, глядя на Юстиниана, как на бога.
- Эпафродит? Обвиняемый? Тот, что под custodia libera? Асбад, магистр эквитум, позаботься о том, чтобы смутьян сегодня же был в тюрьме!
Сенатор, склонившись перед троном, глазами молил разрешения продолжать.
- Говори, почтенный старец!
- Пусть великий деспот милостиво позволит рабу своему передать ему эти бумаги, которые сегодня утром принес мне раб Эпафродита!
Он полез за пазуху и вынул связку пергамена.
- Прими и прочти, силенциарий!
Секретарь распечатал письмо, адресованное Управде.
- "Всемогущий деспот..."
Он умолк, руки его задрожали. Юстиниан не сводил с него пронзительных глаз, сухие пальцы его крепко сжимали подлокотники кресла.
- Читай же, силенциарий! Я знаю, что из письма услышу собачий лай. Это не беспокоит меня! Читай дальше!
- "Всемогущий деспот, ненасытная пасть, кровопийца!"
Сенаторы прижимали руки к груди, затыкали уши и размашисто осеняли себя крестным знамением. Лицо Феодоры побледнело, диадема ее покачнулась на голове, пурпур затрепетал на взволнованной груди.
- Прекрати! - крикнула она силенциарию.
- Читай! - твердо повторил Юстиниан. - Пусть убедится всемогущая августа в том, что ее осенила божья мудрость. Если бы я внял ее советам и схватил Эпафродита, этот смрад не исходил бы из его уст. Прости, августа!
Силенциарий стал читать.
- "В канун своей смерти я пришел к тебе, изверг рода человеческого, чтоб проститься. В беззаветной преданности, глупец, я бросал миллионы для деспота. В награду ты преследуешь меня. Почему? Потому что тебя оплела своими интригами блудница из блудниц, дочь сторожа медведей. Ей я тоже преподносил дары, дабы она вкушала из чаши величия - за мой счет. Когда я вступил с нею в бой, когда я спас непорочную, как Сусанна, Ирину, когда Христос Пантократор осенил варвара Истока и он оттолкнул от себя грязную Феодору, она дала обет погубить меня. Тогда я и принял это решение. Но прежде вырвал из подземелья Истока и дал ему возможность вернуться к своему народу. А сегодня толпа показала тебе, чего стоит Эпафродит и кого она больше любит: тебя или меня. У тебя - меч, у меня - любовь. Исполненный этого чудесного сознания, я заканчиваю свой путь. Душа моя, рожденная на греческой земле, земле прекрасного искусства, не в силах переносить неслыханное надругательство. Когда ты будешь читать это письмо, знай, что я потонул в греческих водах на лучшем своем паруснике со всеми богатствами. Если богатства мои влекут тебя, приходи за ними. А имущество мое год тому назад в соответствии со священным правом продано купцу Абиатару. Я поступил так из жалости к тебе, дабы ты не осквернил своих алчных рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59