И ты, благородный, обвинен, ты любимец Константинополя, ты, простодушный добряк, щедрой рукой отсыпавший деньги императору. Вот благодарность!
- Поэтому я и уезжаю!
- Уезжаешь? Невозможно! Весь Константинополь с тобой. Ты с триумфом возвратишься с суда.
- Эпафродит стар, ему не нужны триумфы. Пусть сухие бумаги славят победу. Теперь ты понял условия купчей?
- Ты смотришь вперед на десять лет.
- Пергамен у тебя с собою?
- Да, и деньги тоже. Пересчитывай!
- Я верю тебе. И желаю счастья. В полночь все станет твоим. Но молчи то тех пор, пока я не исчезну. Пусть душа твоя радуется этому легко приобретенному богатству. Документы в порядке, к ним не придерется ни один законник.
- Да хранит тебя ангел Товия!
Абиатар простился. Взгляд его ласкал колонны и наслаждался красотой дома и сада.
Солнце в этот день словно не желало тонуть в Пропонтиде. Эпафродит волновался, но в сердце своем чувствовал железную решимость. Все в нем каждый нерв, каждая мысль - было натянуто как могучая тетива, - вот сейчас сорвется с нее стрела и вонзится в самое сердце. Он взволнованно ходил по атриуму, прощаясь с прекрасным перистилем; останавливался перед статуей Афины, с бьющимся сердцем поглядывал на Меркурия, печально бродил по саду.
Прислуга праздно слонялась, испуганная, смущенная. Гнетущее настроение воцарилось в доме, в саду, на пристани. Все ожидали чего-то, всех томили предчувствия. Радован, высунув длинную бороду в отворенную дверь, смотрел на солнце, шептал молитвы, вновь и вновь обещая богам принести жертвы под липою в граде Сваруна, и трепетал в тоске и ожидании.
Постепенно море стало багровым. Огромный солнечный диск коснулся волн, погрузился в них и мгновенно исчез. Тогда Эпафродит созвал рабов в просторный перистиль. Глаза их светились преданностью, лица выражали печаль и сочувствие: ведь они видели своего господина в одежде обвиняемого.
Эпафродит встал. Лицо его торжественно, взгляд полон любви.
Легкой рукой он расправил глубокие складки плаща, в правой его руке сверкал крест, усыпанный драгоценными камнями. Ярким пламенем горели все светильники, так что померкли первые звезды в небе над имплювием.
Никогда еще не выглядел Эпафродит столь величественно, никогда не казался таким высоким и сильным - ни дать ни взять апостол! Таинственная сила, страх и надежда согнули колени рабов, они склонились и опустились на землю. И тогда Эпафродит поднял правую руку с крестом:
- Во имя Христа, на заре завтрашнего дня все вы станете свободными!
Люди онемели. В их сердцах медленно рождался вздох, словно только теперь начала дышать грудь, освободившаяся от тяжести каменной глыбы. На коленях подползли они к Эпафродиту. Слезы капали на его ноги, поцелуи покрывали его обувь.
Нумида горстями оделял их серебряными статерами.
3
Близилась полночь.
Эпафродит сидел у себя в спальне, на мягком бархате, облачившись в торжественную одежду. Тело его было умащено, и аромат проникал сквозь драгоценный виссон, голова была причесана - теперь Эпафродит не выглядел обвиняемым. Все на нем было великолепно, все сверкало, словно он собирался к самому императору. Грек прекрасно понимал, что близится либо его торжество, либо гибель, но и победу и смерть он хотел встретить в блеске, сопутствовавшем ему уже долгие годы.
Он напряженно вслушивался, стараясь не пропустить пьяные, разгульные голоса солдат, возвращающихся из кабаков. Ровно в одиннадцать часов солдаты должны были появиться у его дома. Перевернув песочные часы, Он разволновался. Тревога нарастала с каждой минутой. Он был у цели, впереди победа или смерть! Один миг, одно непродуманное слово, приказ офицера, которому вздумалось бы отозвать или переменить караул, назначенный на эту ночь, могли разрушить его план, и с вершины он рухнул бы в бездну и уже вряд ли смог бы когда-либо осуществить свой план.
Минуты уходили, его стоическая душа и могучий дух изнемогали. Он встал, взял темный плащ, шелковым платком обмотал голову, поверх него натянул капюшон и вышел в атриум.
- Идут! - шепнул Нумида.
Эпафродит был настолько возбужден, что не услышал доносящихся издалека смеха, пения, шагов.
- Это шум с площади!
- Нет, светлейший! Площади давно стихли.
Вскоре Эпафродит и сам смог различить веселые вопли подгулявших солдат.
- Ты не заметил, куда делись соглядатаи, что торчали возле дома?
- Дремлют у ворот советника Иоанна.
"Отлично, - подумал Эпафродит. - Солдаты незамеченными проникнут в мои конюшни".
Смех, крики, шутки, песни, нетвердые шаги пьяных гуляк приблизились уже к самым воротам. Кто-то с размаху налетел на них так, что они загудели. Эпафродит и Нумида различили слова, сопровождаемые общим хохотом:
- Этого он тоже в руках держит!
- Старик - славин. Хорошо играет, - подмигнул Эпафродит.
Постепенно голоса удалились и наконец совсем затихли.
Эпафродит и Нумида пошли в сад. Раб поспешил вперед и через несколько минут бегом вернулся:
- Славины седлают коней, господин! Их никто не заметил!
- Лодки готовы? Оружие? Мечи? - лихорадочно спрашивал грек.
- Все готово, господин!
Они спустились по тропинке к морю.
Маленькая лодка, которой управлял сильный раб, легко скользила по волнам. На некотором расстоянии за ней бесшумно двигалась ладья побольше.
Когда они вышли в Пропонтиду, укутанный в темный плащ Эпафродит взмолился:
- Господи, помоги, спаси его!
Гребцы осторожно, без малейшего шума и всплеска, погружали весла в воду. Таинственными тенями скользили лодки по безмолвной пучине, которая словно замерла в страхе, исполненном ожидания.
Звезда над куполом святой Софии указывала полночь, когда они пристали к садам императора. Большая ладья укрылась в густых зарослях лотоса, в ней никто не шевельнулся. Из маленькой лодки на берег вышли Нумида и Эпафродит.
На площадке мраморной лестницы из тени кипарисов выступила темная фигура. Сердце Эпафродита заколотилось.
Человек махнул рукой, и они последовали за ним по извилистым тропинкам между пиниями, кипарисами, пальмами и миндальными деревьями.
Тень замерла, поджидая Эпафродита.
- Стоп. Дальше не пустят! Стража!
- Вперед! - прошептал Эпафродит и решительно направился к неподвижному, словно статуя, палатинцу.
Спиридион юркнул за олеандр.
При виде Эпафродита палатинец отвернулся и пошел прочь, словно смотрел на пустое место.
Спиридион был изумлен. Испуганно последовал он за греком и, склонившись к нему, произнес голосом, в котором звучал ужас:
- Ты волшебник, о господин!
- Да, но только на эту ночь! Караул околдован. Он не видит нас!
Спиридион обрадовался. Всей душой уверовав в волшебную силу Эпафродита, он смелее пошел вперед, трепеща перед греком. Скажи тот сейчас, что он, Спиридион, не получит ни гроша, евнух не осмелился бы возразить волшебнику и безропотно, с покорностью выполнил бы любое его желание.
Скоро они приблизились ко второму караулу, что стоял у ворот, ведущих из сада во дворец.
Матово отсвечивал шлем в безлунной ночи. Серой тенью поблескивал меч в руках воина.
Спиридион открыл дверь так тихо, что не скрипнули петли. Солдат не двинулся с места, не поднял свой меч и не преградил им путь. Каменным изваянием застыл он на месте.
Теперь Спиридион окончательно убедился в волшебных чарах Эпафродита.
В страхе перед Эпафродитом и в то же время осмелев под защитой могущественного грека, он быстро повел обоих по мрачному лабиринту коридоров, лестниц и кривых переходов к последней двери, которая вела в жилище тюремщика.
Здесь Спиридион остановился.
- Господин, ты заколдуешь тюремщика?
- Нет, его не могу.
- Мы пропали! - застонал евнух.
- Открывай! - приказал Эпафродит.
- Пропали, пропали! - причитал евнух и быстро крестился, отодвигая засов.
- Зажги факел!
Нумида высек под плащом крохотный огонек и зажег факел.
Спиридион указал пальцем на вход и, весь дрожа, сжался у стены за влажным от сырости столбом.
- Я подожду, я подожду, идите одни!
Нумида ударил в дверь.
- Открывай!
- Нет, никому.
- Великий властелин земли и моря приказывает тебе!
Серая физиономия тюремщика появилась в дверях, освещенная светом факела. Эпафродит распахнул плащ, и тот остолбенел, потрясенный сверканием роскошного одеяния.
- Ты большой человек, - поклонился тюремщик, - но ты не самодержец! Не могу.
- Читай!
Эпафродит извлек из серебряной трубки пергамен с подписью Юстиниана, содержащий императорское дозволение видеть Ориона.
Плохо умел читать тюремщик, однако руку деспота он узнал.
Он поклонился до земли и снял ключи.
- Чтоб ты не сомневался, вот тебе еще одно доказательство! Узнаешь перстень?
- Августы? - разинул тот рот и поклонился снова, на сей раз перстню.
Заскрипели резные ключи, загремели засовы, завизжали первые двери, заскрежетали вторые и третьи.
- Только ты, господин, иди один, о нем, - он указал на Нумиду, - не написано.
- Хорошо, пойду только я, - ответил Эпафродит и взял факел у Нумиды, многозначительно посмотрев на него.
Душа грека замерла от волнения. Тонкий нос его даже не ощутил жуткого смрада, хлынувшего из темницы. Один шаг до победы, одна минута, быстрая и решающая. Эпафродит вдруг почувствовал силу в своей старой и дряблой руке, он готов был схватить нож и вонзить его в грудь любому, кто встанет на его пути.
Увидев Истока, грек побледнел. Губы его задрожали, глаза защипало от слез. Грохнула цепь, - это исток шевельнулся, чтоб посмотреть на вошедшего. Тьма была в его глазах, жалкое безумие отражалось в них.
Эпафродит встал посреди темницы, факел трепетал в его руке, он не мог выдавить из себя ни единого слова.
В этот момент за дверью раздался шум, на пол рухнуло что-то тяжелое. В темницу вбежал Нумида, его туника была в пятнах крови.
Исток встрепенулся, он узнал Нумиду, узнал Эпафродита. Сложив на груди окованные руки, он поднялся и глухо, как из могилы, произнес:
- О боги! Спасите меня! Помогите, молю богом вашим Христом!
Когда Нумида увидел своего любимого господина, прикованного к кормушке, разглядел его изможденное и потемневшее лицо, он зарыдал во весь голос, повалился к его ногам и стал целовать окровавленные лодыжки, рассеченные железной скобой.
- Быстрей, Нумида! - командовал Эпафродит.
Привыкший к шелку и бархату, к мягким перинам и благовонным покоям, грек опустился на колени в нечистоты возле Истока. Нумида извлек из-за пазухи и проворно размотал сверток со стальным инструментом.
Заскрипели, заскрежетали пилы. У изнеженного торговца по умащенному лицу заструился пот. Но он не прекращал работы. Гремело и скрежетало железо на обручах вокруг запястий, на лодыжках. Медленно вгрызались в металл пилы, нехотя поддавались оковы, с дикой силой разрывал их Нумида; вот уже освобождена одна нога, правая, потом левая, за ней руки. Исток поднял и вытянул их. Захрустели застывшие и онемевшие суставы. Принялись за обруч на шее. Он был слишком толст. Время летело.
- Оставьте обруч! - сказал Исток.
В нем пробудились силы, которые порождает борьба не на жизнь, а на смерть. Он взялся за ослабевшую теперь цепь, которой был прикован к кормушке, онемевшие было мускулы на ногах ожили и напряглись, он согнулся, жилы на шее вздулись.
- Не выйдет, перепиливай цепь! - крикнул Эпафродит.
И тогда раздался треск, слабое звено уступило, и Исток вырвался на середину каземата, держа в дрожащей руке обрывок цепи, идущей к обручу на шее. Колени его подогнулись, и он рухнул на сырой пол.
Снова полез Нумида за пазуху, теперь за флаконом с арабской водкой. С трудом Исток поднес ее к губам и выпил. Силы вернулись к нему, и он быстро встал без чьей-либо помощи.
- Бежим! - воскликнул Эпафродит, хватая факел, укрепленный на грязном полу.
Он поспешил по каменной лестнице, Исток за ним, придерживая рукой цепь, чтоб она не громыхала. У дверей все осторожно обошли лужу крови. Лишь Эпафродит бросил беглый взгляд на труп тюремщика, лежавшего на спине с выпученными глазами. В груди его торчал нож Нумиды. Ужас охватил грека, и он побежал так быстро, что чуть не погасил факел.
Когда они добрались до того места, где в страхе жался к стене Спиридион, Эпафродит крикнул:
- Запирай!
- Не успею! Бежим!
Как испуганное животное, чуть ли не на четвереньках мчался Спиридион по кривым переходам и лестницам. Эпафродиту показалось, что обратная дорога длиннее, коридоры - уже, а ступеньки - более скользкие. Он испуганно взглянул на евнуха.
- Ты ошибся, Спиридион! Это не тот путь.
- Не бойся, он укромнее и безопаснее.
Тут только грек заметил тяжелый мешок на спине евнуха. Он собирался было спросить, что в мешке, но не успел.
Совершенно неожиданно они очутились за стеной, в густой заросли миртовых кустов.
Спиридион взял факел, рукой погасил пламя и швырнул его в кусты.
- Где мы? - спросил Эпафродит.
Спиридион приложил палец к губам, потом поднял его и прошептал:
- Феодора!
Потайными путями он вывел их под самое окно императрицы, выходившее в сад.
Несколько бесшумных шагов, и они снова на знакомой тропинке у двери, через которую вошли. Солдат, стоявший как изваяние, заметив их, тихо повернулся и последовал за ними. Они подошли ко второму часовому, тот тоже присоединился к ним. И трижды еще, пока они пробирались к берегу, от темных кустов отделялись тени и послушно, словно их направляла колдовская сила, следовали за беглецами.
В темноте засветились белые колонки на лестнице, ведущей к воде, Эпафродит вполголоса произнес:
- Слава тебе, Христос-спаситель!
Но в это мгновение раздались громкие шаги, в темноте сверкнул меч, и по саду разнесся голос начальника стражи:
- Стой! Кто идет!
Они наткнулись на офицера, который в неурочный час вышел в сад проверять караулы.
Эпафродит отскочил в сторону, меч просвистел в воздухе, никого не задев. Молнией взвилась ослепительная стальная лента, чтоб поразить Истока, который в одной тунике шел за Эпафродитом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59