Колька шмыгнул носом, жалко улыбнулся и стал целиться. Лидочка тихо ойкнула, увидев зазубренный наконечник боевой стрелы.
— Гм, — сказал Колька. — Неудобная штука…
— Быть может, вы предпочли бы арбалет? — издевательски улыбаясь, сказал Магистр.
— Да нет, что вы, что вы, я и из лука могу.
Колька принялся целиться в третий раз. Лидочка снова ойкнула и прикрыла рот рукой. Колька целился мучительно долго, и Магистр начал терять терпение.
— Ну-с, молодой человек?
— Да что я, убийца, что ли? — сказал Колька, опуская лук. Лидочка громко выдохнула.
— Мда… — сказал Магистр. — Придется самому. — С этими словами он раздвоился, второй Магистр взял у обалделого Кольки лук и стрелы, бесцеремонно отодвинул его, прицелился и выстрелил. Стрела коротко просвистела. Лидочка вскрикнула. Второй магистр исчез, а первый стоял, приколотый стрелой к классной доске и победно улыбался.
— Ну что, — сказал он ядовитым голосом. — Я же говорил, что это эффектный фокус! Он постоял еще минуту, наслаждаясь нашим удивлением, потом отошел от доски. Стрела свободно проходила сквозь его тело. Оставив стрелу торчать в доске, Магистр снова победно оглядел нас и обратился к Кольке:
— Вам, молодой человек, вовсе не стоило бояться стрелять. Это абсолютно безопасно. Более того, это абсолютно безопасно даже с огнестрельным оружием, правда, не так впечатляет.
— И после этого он утверждает, что магии не существует, — пробормотал Колька себе под нос. Но Магистр услышал. Он триумфально улыбнулся и сказал:
— Да-с, молодой человек. Я готов повторить это тысячу раз!
— Ну зачем же тысячу, — сказал Колька. — Одного раза будет вполне достаточно.
Магистр попыхтел, попыхтел, но потом решил, что на этот раз связываться с задирой-Колькой не стоит, и продолжил:
— Так вот, дети, я прав. Никакой магии в обычном понимании слова.
— А в необычном? — снова встрял Колька.
— И в необычном тоже. Невежественным людям обыкновенные законы физики кажутся магическими, — Магистр пожевал губами и заорал:
— Но вы-то не обычные люди! — Он успокоился и сказал нормальным голосом:
— Я просил вас подумать на досуге над первым постулатом. Кто-нибудь дал себе труд подумать? А? — Он оглядел нас сверкающим взором. — Что молчите? А вы, молодой человек? — он повернулся к Кольке.
— А я что? Я ничего, — сказал Колька, пожимая плечами. — Чуть что, сразу я.
— Ага! — обрадовался Магистр. — Значит, никто не пошевелил своими извилинами? Ну что ж, я попытаюсь растолковать вам первый постулат. Время — это четвертая координата пространства. То есть вдоль линии времени можно точно так же ходить, как вдоль линии ширины. Или длины.
Магистр сделал эффектную паузу, в которую тут же влез Колька:
— А вдоль высоты?
— И вдоль высоты, молодой человек, — миролюбиво согласился Магистр. Сегодня он был удивительно покладист. — Идите сюда, барышня, — неожиданно он поманил к себе Лидочку.
Лидочка испуганно встала и обреченно побрела к доске. Магистр наклонился к ней и с минуту что-то шептал ей на ухо. Лидочка кивнула и задорно посмотрела на нас.
— А сейчас мы продемонстрируем так называемый фокус с исчезновением. Исчезни! — приказал он Лидочке, и та исчезла.
Мы раскрыли рты, а Магистр сказал:
— Вы что же, думали, что я разжую вам все от начала до конца? Думайте! Шевелите мозгами! — Он скорчил свирепую физиономию и заорал:
— Если они у вас есть!
С этими словами он тоже исчез и тут же прозвенел звонок. Мы вышли во двор и увидели Лидочку, сидящую на скамейке. Она радостно улыбалась. Мы окружили ее и молча ждали.
— Что? — спросила Лидочка, и улыбка медленно растворилась у нее на лице. — Что?
— Рассказывай, — сурово сказал Колька.
— Да чего рассказывать? — засуетилась Лидочка. — Когда он сказал «Исчезни», вы вдруг застыли как каменные, а я просто вышла из класса, и все.
— И все? — так же сурово спросил Колька.
— И все, — Лидочка совсем растерялась.
— Да ладно тебе, — миролюбиво сказал Джонни. — Не обращай на Кольку внимания.
— Как это не обращай? — возмутился Колька. Он подхватил Лидочку под руку и увел ее. Урмас выдохнул дым и сказал:
— Ну что? Будем думать?
— Вот еще, — ответил Джонни. — Думай не думай…
— А сто рублей — не деньги, — закончил я. Мы улыбнулись друг другу и разошлись. Однако через минуту меня окликнул Джонни.
— Слышь, а ведь есть еще, по крайней мере, один постулат, — сказал он, заговорщически подмигивая. — Или еще несколько. Каково, а?
«Да уж, — подумал я. — Действительно, каково?» Нет, все-таки интересное это место — наша школа.
Профессиональный друг

Дюк заглянул мне через плечо и с неудовольствием сказал:
— Опять в чате сидишь.
— Сижу, — отозвался я, — а что?
— Да ничего. Зря проводишь время.
— Почему зря? Общаюсь с людьми.
— Меня тебе мало? — Дюк насупился и отвернулся.
— Да ты ревнуешь?! — ахнул я.
— Ревнуешь, ревнуешь, — проворчал Дюк. — Мо-орнам не свойственно чувство ревности.
— Как же не свойственно, когда ты ревнуешь? Причем напропалую! — Я повернулся к нему всем телом, с интересом всмотрелся в его лицо. Дюк насупился еще больше и сказал:
— А может быть, ты сдашь меня назад? Зачем я тебе? Чатиться будешь себе, и все дела.
— Ну Дючок, ну не ревнуй, ну пожалуйста, — я протянул руку, чтобы погладить его, но он увернулся. Он всегда уворачивался, даже когда был повернут ко мне затылком. Я подозревал, что он видит всей поверхностью тела, а глаза — это так, для людей, нарисованные. Говорят, еще никому из людей не удавалось ударить моорна, как некоторые ни старались — они всегда успевали увернуться. Более того, их никто не мог просто потрогать, поэтому и ходили дурацкие слухи о том, что температура тела у моорнов — многие сотни тысяч градусов.
— Да я не ревную, — вздохнул Дюк, подплывая поближе. — Ты вот лучше вспомни, какая сегодня дата.
— Дата? — я принялся старательно вспоминать. — Дата, дата… А какая сегодня дата?
— Два года назад ты взял меня к себе.
— Ба! — я хлопнул себя по лбу. — Действительно, двадцать девятое августа. Извини, друг, забыл.
— Забывчивы вы очень, молодой человек, — ворчливо сказал Дюк.
— Так у нас сегодня праздник? Давай выпьем водочки?
— Моорны не пьют, ты же знаешь, — укоризненно вздохнул Дюк.
— Зато люди пьют, — сказал я и пошел на кухню. В холодильнике стояла значительно початая бутылка водки. Я взял огурец, из шкафа достал две рюмки, вернулся в комнату, налил себе полную, а Дюку плеснул чуть-чуть. — Это так, чисто символически. Русские не пьют в одиночку. Ну, за годовщину!
— Алкоголик, — проворчал Дюк. — Лучше бы ты сегодня не пил. Точнее, сейчас не пил, выпил бы позже.
— Ммм… нет. Никакой я не алкоголик, и ты это прекрасно знаешь. Хорошая штука огурец, не хочешь попробовать?
Дюк отвернулся.
— Да, я знаю, кроме того, что моорны не пьют, они еще и не едят. Питаются святым духом.
— Не святым духом, а солнечным светом, воздухом и твоим настроением, — поправил Дюк.
— Моим настроением?! — притворно ахнул я, — Так вы энергетические вампиры?!
— Сам ты вампир! — гордо сказал Дюк. — У нас и ротового отверстия-то нет.
— Везет же вам, — вздохнул я. — Солнечным светом они питаются, видите ли. А мы вот добывай себе пищу, в поте лица своего. Так, значит, два года уже прошло? Слушай, срок приличный, а мы с тобой ни разу еще не поссорились по-настоящему.
— Для тебя нет никакой необходимости ссориться, — ответил Дюк. — Вот я знаю одного моорна, он живет у джентльмена преклонного возраста…
— Нет, чтобы проще сказать, — перебил я, — у старика. Любишь ты витиевато выражаться.
— Так вот, — продолжал Дюк, — они ссорятся пять раз на день. И старик чувствует себя великолепно. А тебе это не пойдет на пользу.
— Много ты понимаешь, — проворчал я, — что мне пойдет, а что мне не пойдет.
— Если бы у меня были плечи, — сказал Дюк, — я бы пожал ими в ответ.
— Хорошо, что у тебя нет плеч, — радостно парировал я, — а то ты ими только и пожимал бы целыми днями.
Дюк улыбнулся, выплыл на кухню, я услышал звук открываемой хлебницы.
— У тебя хлеба нет, — сообщил он, возвращаясь. — Сходить бы надо.
— Вот и сходи, — буркнул я.
— Кому нужен хлеб? Мне?! — ахнул Дюк.
— Мне, — сказал я. — А ты бы сходил, не развалился.
— У меня нету рук держать авоську, — светски улыбнулся Дюк. — И потом, куда я положу деньги? А без денег мне не дадут.
— Как авоську держать, у него рук нету, а как в хлебнице шариться, у него руки есть. Как ты открыл хлебницу?
Дюк не удостоил меня ответом. И правильно сделал — он все равно не смог бы объяснить, как он открыл хлебницу, а я не смог бы понять. Когда-то он пытался объяснить. Больше не пытается. Наверное, ему просто лень.
— Давай, давай, сходи за хлебом, — настойчиво повторил Дюк.
— Вот пристал! — огорчился я. — Ладно, будет тебе хлеб.
Я встал, взял деньги и пошел к двери.
— Стой! — сказал Дюк. — Ты что, в таком виде и пойдешь?
— А что? — я оглядел себя: спортивные штаны, футболка, тапочки. — Что тебе не нравится?
— Переоденься! — приказал Дюк. Именно приказал!
— Ты что это, родной? — опешил я. — Выйти за хлебом — и переодеваться?! До магазина два шага! Вид как вид, вполне приличный.
— Не хочешь, не надо, — неожиданно согласился Дюк. — Только потом чур на меня не пенять.
— Какой-то ты сегодня не такой, — озабоченно сказал я, протягивая руку, якобы для того, чтобы потрогать Дюков лоб. Дюк привычно увернулся. — Вроде не очень жарко, а перегрелся.
— Пошли, пошли, — Дюк был уже у двери, нетерпеливо покачивался на уровне моей головы.
— Ну, пошли, — я снял авоську с вешалки, открыл дверь.
Дюк выплыл первым. Я пожал плечами и последовал за ним. Что это он так торопится?
До магазина было действительно два шага — он помещался на углу моего дома. Как говорил Дюк — с крыльца упал и уже там, даже не интересно. В магазине было пусто — только продавец скучал за прилавком. Я купил булку хлеба, причем Дюк сопроводил покупку загадочным замечанием: «Впервые тот факт, что ты ешь так много хлеба, пойдет тебе на пользу!», и собрался выходить, когда в дверях столкнулся с девушкой небесной красоты. Светлые коротко остриженные волосы, серо-голубые глаза… У ее плеча висел добродушный моорн. Я вышел из магазина какой-то обалдевший и уставился на девушку сквозь стеклянную дверь. Стройная, худенькая блондинка…
— Что, понравилась? — прошептал Дюк. — Давай, познакомься с ней!
— В таком-то виде? — сказал я.
— А что вид? — спросил Дюк. — Вид как вид, вполне приличный, — передразнил он меня.
Девушка вышла из магазина, наши взгляды встретились, она едва заметно улыбнулась и скрылась за углом. Моорн, выплывший следом, скосил на меня глаза и улетел.
— Ну что стоишь как пень? — сварливо сказал Дюк. — Пошли домой.
— Слушай, — ахнул я, — ты знал?! Скажи, ты знал?!
— Как интересно, — задумчиво отозвался Дюк. — ее моорна тоже зовут Дюк. Советую обратить на этот факт пристальное внимание. Слушай, ты почему назвал меня Дюком?
— По кочану! — буркнул я и пошел домой. Однако Дюк не собирался сдаваться и дома опять пристал ко мне с вопросом о своем имени.
— Почему, почему, — сказал я. — У Грина есть такой рассказ «Капитан Дюк». Мне он очень нравится. И капитан там как живой, этакий просоленный морской волк. Вот и назвал. Хотя ты, конечно, далеко не капитан. И не волк.
— Да-а-а, — протянул Дюк. — Бывает же!
— Что бывает?
— Медведь с горы летает! — огрызнулся Дюк и уплыл в дальний конец комнаты.
— Ты бы лучше сказал, как девушку зовут. Какое мне дело до ее моорна?
— Я тебе что, сваха? Сам узнавай.
— Какой же ты, — сказал я обиженно, — Друг называется.
Дюк ничего не ответил. А я подумал, что мне все-таки есть дело до ее моорна. Вообще-то девушке было не больше двадцати лет, а в таком возрасте девушки редко заводят моорнов. В таком возрасте девушки заводят собак и мягких пушистых кошек. Ну, еще бывает — каких-нибудь хомячков. Ее моорна тоже зовут Дюк, и мой Дюк советует обратить на этот факт пристальное внимание. Интересно — почему?
— На часы посмотри, — неожиданно сказал Дюк, и я вздрогнул.
— Ну, посмотрел.
— Который час?
— Половина восьмого. А что?
— А ничего, — ответил Дюк, — запомни время.
— Зачем?
— Зачем, зачем, — проворчал Дюк. — Запомни и все. Пригодится.
Выспрашивать дальше не имело смысла — все равно не скажет. Ладно, запомним, не сломаемся. Я посмотрел на экран компьютера — там мелькали строчки сообщений, на жаргоне — «мессаги», люди чатились вовсю. Надо бы выключить модем, деньги капают… Мне вдруг стало грустно. Девушка ушла, и я могу ее больше не увидеть. И почему Дюк не настоял на том, чтобы я переоделся, если знал? Знакомиться с девушкой, будучи одетым в спортивные штаны и стоптанные тапочки… Моветон… Хотя, возможно, что я слишком старомоден. Проще надо быть, проще, безнадежно сказал я себе, понимая, что проще-то как раз я быть и не могу.
— Слушай, Дюк, — сказал я задумчиво. — А если я тебя сдам и возьму другого моорна, ты будешь по мне скучать?
— Паша, — проникновенно ответил Дюк, — я же тебе объяснял…
Да, он объяснял. Что моорны общаются между собой мысленно, что-то вроде телепатии, что они вообще составляют единый организм, и если даже Дюк вернется на Моорн, он может видеть, слышать и осязать меня точно так же, как если бы находился рядом, а пришедший ему на смену моорн будет точно таким же, как Дюк, и я даже не замечу подмены. Профессиональный друг. И, как справедливо замечено Дюком, в этом словосочетании нет ничего оскорбительного. Быть другом — его профессия, и это единственное, что он умеет делать хорошо.
— Дюк, а что вы делали до того, как мы вас открыли?
— Ну, во-первых, не вы нас открыли, а мы.
— Это как же? — опешил я.
— Открыли бы вы нас, если бы мы этого не захотели!
— Ну хорошо, а во-вторых?
— А во-вторых, мы ничего не делали.
— Совсем ничего?
— Ну как тебе объяснить? Вот что ты сейчас делаешь?
— Как что?! С тобой разговариваю.
— Я имею в виду — физиологически.
— Физиологически? — я задумался. — Живу.
— Вот и мы до вас — жили. И сейчас живем.
— Понятно. А скажи мне… Вот будущее вы можете провидеть?
Дюк покосился на меня, поморщился, ничего не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29