Надо бы отговорить его. Да уж пробовал - не получа-
ется. Улыбается только, по голове гладит, а не соглашается. Мысли Си-
меона переключились на учеников. Ему не нравился Фома. Но к Фоме он
уже привык, Фома - заядлый спорщик, его хлебом не корми, дай поспо-
рить. Может ли Фома замыслить что-то плохое? Едва ли. Все чаще и чаще
глаза Фомы делаются такими же, как у Учителя. Он раздумывает. Он си-
лится поверить. Нет, Фома не опасен. А вот Иуда... Этот тип примкнул к
группе самым последним, а Учитель сразу же доверился ему, поручил ему
все хозяйственные дела. Иуда - бывший меняла. Он всю жизнь имел дело с
деньгами, казалось бы - что тут раздумывать - поручи ему деньги. Денег
у них было мало, можно даже сказать, вообще не было. Но иногда деньги
все же появлялись. И тогда Симеон замечал в глазах Иуды горячечный
блеск. Иуда всегда стремился глаза свои спрятать, просто невозможно
было уловить его взгляд, глаза его соскальзывали в сторону, а когда в
руках у него оказывались деньги, он становился другим. Он выпрямлялся,
словно начинал чувствовать себя человеком. Он мог встретиться с тобой
взглядом. И он любовно поглаживал монеты пальцами, и пальцы при этом
слегка дрожали. Симеон понимал, что единственное, что Иуда может лю-
бить на этом свете - это деньги. Симеон предупреждал Учителя, но Учи-
тель только улыбался и говорил, что Симеон, как всегда, преувеличива-
ет, что он, Учитель, любит Иуду не меньше, чем Симеона, и что Симеону
следует оставить свои страхи. Симеон горячился, отстаивал свое мнение,
уверял, что он печется только о безопасности Учителя, и что он согла-
сен полюбить Иуду всем сердцем, как проповедует Учитель, но все же бы-
ло бы лучше, если бы Иуды рядом с ними не было... Все было бесполезно.
В конце концов Симеон махнул рукой и отступился, но положил себе глаз
не спускать с бывшего менялы.
Еще у них в компании был бродячий поэт, певец и музыкант. Звали его
Лука. Он был единственный среди учеников, кто знал грамоту. Его котом-
ка была набита свитками пергамента и письменными принадлежностями. Ед-
ва у них появлялись деньги, Лука принимался выпрашивать монету-другую
на новый кусок пергамента. Он записывал. Но записывал как-то странно.
Когда Учитель говорил, он сидел и слушал, а записывать начинал по про-
шествии некоторого времени. Симеон однажды спросил у него напрямик,
почему он записывает не сразу. Лука улыбнулся и ответил непонятно:
- Если записать сразу, поэма не получится.
Поэма ему... Однажды глубоким вечером Симеон подкрался к Луке сзади
и вырвал пергамент.
- Зачем тебе? - удивился Лука, - Ты же неграмотный.
- Пойдем к Учителю, он разберет.
Лука не сопротивлялся. Они пришли к Учителю. Ешу взял пергамент,
склонился к пламени свечи, несколько минут разбирал корявые строки,
потом протяжно вздохнул и молвил:
- Прав был отец.
Он вернул пергамент Луке, улыбнулся ему. Лука ушел. Симеон открыл
было рот, но Ешу остановил его.
- Знаю, - сказал он. - Знаю все, что ты хочешь сказать. Ты хочешь
сказать, что его писания равносильны доносу, что это опасно и так да-
лее. Но ведь мы не совершаем ничего противозаконного. Поверь мне, не
его писаний следует опасаться. Пусть пишет.
- А чего? Чего следует опасаться?
- Ничего. Иди спать.
Вот так всегда. Ешу не слушает его, а у него нехорошие предчувс-
твия. Конечно, Ешу - сын Бога, и он знает, что произойдет, но поче-
му-то Симеону кажется, что произойдет что-то скверное, и Ешу знает,
что произойдет что-то скверное, но ничего не предпринимает. Симеон
отправился спать и долго еще ворочался на жестком ложе, пытаясь про-
никнуть в замыслы Учителя. И, как всегда, ему это не удалось.

* * *
Исполнитель.
Я упал в кресло и вытянул натруженные ноги. Грязный городишко Чер-
ноземск, пыльный. Надо принять ванну. Я закурил и стал вспоминать свои
похождения. Прежде всего я нашел улицу Котельщиков. Она была заасфаль-
тирована лет двадцать назад, и с той поры покрытие не ремонтировали.
Несчастные автомобили ползли по дороге на пониженной скорости, объез-
жая выбоины. По краям тротуаров росли могучие тополя, на которых про-
бивались молоденькие листочки. Дома на улице Котельщиков были сплошь
деревянные, двухэтажные, в такие дома подается только холодная вода,
остальные удобства - на улице. Дворы огорожены тяжелыми крепкими забо-
рами, за которыми кое-где густо лаяли матерые цепные собаки. Словом -
заштатная улица заштатного города. Ворота дома N 32 были открыты, в
глубине двора виднелась полуразобранная "Победа", сарай, поленница,
дощатый сортир, покрытый облупившейся голубоватой известкой и массив-
ная собачья конура, возле которой грелось на солнышке чудовищных раз-
меров лохматое создание, привязанное цепью к длинной проволоке. Возле
"Победы" сидел в глубокой задумчивости мужик в замасленной телогрейке
и ватных штанах, заправленных в сапоги и курил.
Во двор я не зашел, прошел дальше по улице, остановился около ларь-
ка (стандартный набор: пиво, вино, газировка, сигареты, жвачка), спро-
сил бутылку "Кока-колы", прислонился к стенке ларька и стал наблюдать.
Никто не входил во двор и никто не выходил. "Кока-кола" кончилась, я
закурил сигарету. Когда кончилась и сигарета, мне пришлось уйти - не
следовало мне долго торчать на одном месте. Я побрел по улице. Где-то
здесь должна быть школа N 4. Школу мне удалось обнаружить только через
полчаса на параллельной улице. Это было кирпичное двухэтажное здание,
оштукатуренное и выбеленное розовой известкой. В школьном дворе я уви-
дел баскетбольную площадку, турник и полосу препятствий. Двор был
пуст. Я посмотрел на часы - было без четверти одиннадцать. Урок,
по-видимому, только начался. Далее я обследовал прилегающие улицы. Они
были похожи на улицу Котельщиков как близнецы. На улице Коммунаров я
обнаружил здание под снос: оно было не жилое, отсутствовали стекла и
забор и крыша была разобрана. Впрочем, может быть оно было и не под
снос, может быть его готовили к ремонту для превращения в современный
провинциальный супермаркет. Очень удобно для моих целей. Я постоял
несколько минут, размышляя. Пятнадцать лет - не такой возраст, чтобы
лазать по заброшенным зданиям, да и интересы моего подопечного лежат
совсем не в той сфере, но все же попробовать стоило. Здание было древ-
нее, кирпичное, такие здания ломать - одно мучение. Именно в таком
здании хорошо обнаружить что-нибудь интересное. Например книгу под
названием "Магия". На латыни. Да. Эту идею надо обдумать. Обдумывая
идею, я оказался у школы именно тогда, когда прозвенел звонок. С мину-
ту было тихо ("Звонок не для вас, а для учителя" - вспомнилось мне), а
затем школа взорвалась. Из двустворчатых дверей вывалилась ватага сор-
ванцов, девчонок, но это все были малолетки, а ребята постарше вышли
позже. Я не знал Геннадия Семакова в лицо, но почувствовал, что именно
он появился в группе подростков в количестве пяти человек. Они вышли
из двора, завернули за угол, и закурили. Я разглядывал Объект - 1
из-за укрытия в виде кирпичного столба школьной ограды. Белобрысый
мальчишка в сереньком пиджачке, линялых джинсах и стоптанных кроссов-
ках. И зачем же этот паренек понадобился Магистру в лице Организатора?
Что ждет он от него? Ладно, положим, это не мое дело. Мое дело - вы-
полнить задание и не рассуждать. Мое дело - организовать контакт Объ-
екта - 1 с Объектом - 2 двенадцатого мая 19... года.
Диспозиция мне была ясна. Контуры плана действий очерчены. Дело за
тем, чтобы спрятать книгу где-нибудь в стене заброшенного дома, зав-
лечь Объект -1 в этот дом именно двенадцатого мая и сделать так, чтобы
книга вывалилась из стены под ноги Объекту. И чтобы комар носа не под-
точил. Я еще долго бродил по окрестностям, вынашивая план действий,
пока не почувствовал усталость. Хватит. Я пообедал в ресторане под
названием "Казино", выяснил, что по вечерам ресторан превращается
именно в казино, подивился этому, и отправился в гостиницу.

Глава 8. Богоубийство.

Симеон очень боялся за Ешу, потому что тот стал говорить совсем уж
крамольные речи. Так, сегодня он спорил с Фомой о государственной
власти.
- Любая власть, - говорил Ешу, - является насилием, и, следователь-
но, может рассматриваться только как зло. Другое дело, что без власти
люди жить не могут и анархия, то есть отсутствие всякой власти приве-
дут к кровавому хаосу. Таким образом, - говорил Ешу, - мы должны расс-
матривать власть как неизбежное зло. Фома горячо возражал:
- Как же может власть быть злом? Так устроено Богом! Бог помазывает
властителя на царство...
- Бог не помазывает властителя на царство, - с улыбкой возражал
Ешу. - Уверяю тебя, что ни один из властителей никогда не общался с
Богом. Это придумано людьми. Любой властитель ничем не отличается от
обычного человека, и оказывать ему почести как помазаннику просто
грешно.
- Но это ты так утверждаешь! - горячился Фома. - Так ли это на са-
мом деле? Мне трудно в это поверить! Конечно, я убедился, что ты мо-
жешь творить чудеса, Ты оживлял покойников, ты исцелял калек, ты ходил
по воде, ты накормил многотысячную толпу... Кстати, - вдруг остановил-
ся Фома, словно что-то вспомнив, - почему ты не накормишь нас? Ладно,
ладно, мы должны питаться духовной пищей, ладно. Чудеса делать ты уме-
ешь. Но являешься ли ты сыном Бога? Это вопрос. Может быть ты - просто
маг, кудесник, преуспевший на своем поприще больше других?
- Поверь мне, - отвечал Ешу, - я делал чудеса вовсе не для того,
чтобы доказать тебе или кому бы то ни было, что я - сын Бога. Это не
нуждается в доказательствах. В это нужно просто уверовать сердцем. Я
делал свои чудеса просто из жалости. Я жалел этих калек, которые счи-
тают себя наказанными Богом за какие-то свои грехи, и совершенно несп-
раведливо считают; я жалел родственников умерших, которые по-настояще-
му любили их; я жалел голодных... Вот ты ведь веруешь в Бога, которого
ни ты, ни кто другой на Земле никогда не видел? Почему бы тебе не уве-
ровать в Бога в образе человеческом?
- Потому что мне легче уверовать в то, чего я никогда не видел. Ну,
и потом, как же ты говоришь... Священники общаются с Богом...
- Это обыкновенный обман. Священники имеют больше прав называть се-
бя представителями Бога на земле только потому, что грамотны и грешат
незаметно, в отличие от других людей.
Симеону становилось то жарко, то холодно. Он обмирал, слушая этот
спор, однако не забывал зорко оглядывать учеников. Все слушали, разве-
сив уши, а Иуда просто поедал Учителя глазами. Ох, не нравится мне
это, - думал Симеон, - ох, не нравится! За Учителем ходили толпы обор-
ванцев, нищих, калек, они обращались к нему как к Богу, но Симеон
знал, что они любого назовут хоть Богом, хоть кесарем, если им подать
щедрую милостыню. Учитель же раздавал не милостыню, он раздавал себя,
раздавал свою любовь. Симеон помнил тот случай с калекой. Ноги у него
были высохшие и скрюченные, он передвигался на скрипучей тележке, от-
талкиваясь руками. Вид он имел действительно жалкий. Он протягивал
грязную руку, прося милостыню. Учитель остановился над ним, постоял
минуту, на лице у него были любовь и раздумье, и сказал:
- Встань!
Он сказал это властным, незнакомым голосом. Калека изменился в ли-
це, посерел, потом побелел как мел, судорожно глотнул, пошарил вокруг
себя, жалко улыбнулся и принялся вставать. Толпа взревела от восторга
и кинулась к Учителю. Ученикам стоило неимоверных усилий сдержать на-
тиск. А потом Симеон слышал, как Фома сказал:
- Зачем ты это сделал? Будучи убогим, он зарабатывал на жизнь своим
убожеством. Теперь он - здоровый человек. Раньше он ничего не делал, а
теперь ему надо будет работать. Он возненавидит тебя.
На лице Учителя снова появилось раздумье, и он ничего не ответил.
Что это Иуда так смотрит на Учителя? Что это у него за взгляд та-
кой? Симеон вдруг понял и поразился: Иуда смотрел на Учителя так же,
как он смотрит на деньги! Что это значит? Значит ли это, что Иуда воз-
любил Учителя в той же степени, в коей он возлюбил деньги? Или это
значит, что он видит в Учителе источник денег? Не замышляет ли он пре-
дательства? А Лука что-то чертит на своем пергаменте, усердно чертит,
а раньше он просто слушал, а записывал потом. Не замышляет ли чего
этот писака? Симеону становилось плохо от этих мыслей, он чувствовал,
всем сердцем чувствовал, что грядет нечто ужасное, и силился предотв-
ратить, и его слабых сил не хватало, и он понял, что не сможет ничего
сделать, что это ужасное все равно произойдет и никто и ни что не смо-
жет помешать ему произойти, и что сам Учитель знает, что что-то прои-
зойдет и ничего не делает, словно ждет этого, как нечто предопределен-
ное и неизбежное.
Слава Учителя обгоняла его, и когда они пришли в Иерусалим, его
встретили приветственными криками. Многие кланялись ему, многие смот-
рели с любопытством. В Иерусалиме всегда было полным-полно пророков,
ясновидящих, магов, фокусников, факиров, гадалок, их любили, их слуша-
ли, за ними ходили по пятам и толпа пришла посмотреть на нового проро-
ка, про которого говорили, что он и есть Мессия, предсказанный в древ-
них книгах. И они прошли вслед за Ешу, которого теперь называли полным
именем - Иисус, в храм, и Иисус начал проповедовать. Он говорил долго,
очень долго. Он говорил то, что Симеон уже слышал, говорил подробно,
пытаясь донести свои мысли до всех, самых непонятливых. Толпа жадно
слушала, потому что таких проповедей здесь никогда не слышали. В храм
набилось столько народу, сколько в нем не было, наверное, никогда. Все
было хорошо, пока Иисус говорил о любви, но когда он повел крамолу о
государственной власти, о священниках, о вере, в толпе раздались него-
дующие крики, толпа зашумела, заколыхалась, кто-то истерически заво-
пил, что сейчас Бог разгневается и в храм ударит молния, толпа сошла с
ума, поднялась паника, люди давили друг друга, их вынесло из храма
людским течением, и Симеон защищал Учителя от нападок обезумевших го-
рожан, а Учитель только грустно улыбался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12