После полумрака казармы солнечный свет на улице ослепил римлянина.
Увидев толпу, окружившую тела Хемонда и его солдат, Хелвис отпустила руку
Скауруса и побежала им навстречу. Неожиданно оказавшись один среди чужого
народа, трибун вдруг почувствовал, что понимает одиночество Виридовикса.
Он нашел какое-то извинение и вернулся к своим солдатам.

Обливаясь потом, при всех регалиях, Марк стоял в центре
видессианского Амфитеатра и думал о том, что никогда в жизни не видел
такого моря людей, собравшихся в одном месте. Пятьдесят, сто тысяч - он не
мог сказать наверняка, сколько их было.
В течение трех дней глашатаи ходили по улицам, объявляя решение
Императора говорить со своим народом в Амфитеатре. Большая арена стала
заполняться людьми перед восходом солнца, и сейчас, за несколько минут до
полудня, она была забита так, что негде яблоку упасть. Единственное
открытое место было в центре арены и ведущей к ней лестницы, по краям
которой выстроилась императорская гвардия. Это свободное пространство
можно было считать открытым лишь отчасти. Его заполняли статуи из мрамора,
золота и бронзы, а в центре стоял высокий гранитный обелиск, уходящий в
небо своим острым шпилем. Вокруг него теснилась видессианская знать,
чиновники в пышных и нелепых одеждах, соответствующих занимаемой
должности, высшие жрецы в голубых плащах, отряды солдат из каждого уголка
мира, служившие Империи. Среди них был и Скаурус со своей манипулой. Его
отряд находился у самого рострума, с которого Император собирался
обратиться к народу.
Слева и справа от римлян стояли отряды рослых халога, неподвижных,
как окружающие их статуи. Казалось, однако, что вся воинская дисциплина
мира не в силах согнать с их лиц неприязнь. Почетное место, занятое
римлянами, всегда было их местом, и они не слишком обрадовались, когда их
оттеснили вновь прибывшие наемники - люди, которые даже не умеют правильно
приветствовать Императора.
Однако сегодня центральное место принадлежало римлянам по праву.
Новость о чародейских кознях и нападении Авшара на Скауруса, о смертельной
западне, которую Авшар устроил для него и акритай, пронеслась по городу,
как огонь по сухому лесу. Погоня за чужеземцем, которую видел вчера Марк,
была только началом волнений. Многие видессиане решили, что, если Казд
нанес удар в их собственной столице, то Фос дал им право отомстить любому
казду или даже любому чужеземцу, если уж на то пошло. Почти все подданные
Казда, которые находились в Видессосе, были купцами или торговцами, они
жили здесь еще с тех времен, когда западный сосед Империи назывался
Макураном. Они ненавидели захватнические набеги своих правителей больше,
чем сами видессиане. Но их чувства не имели никакого значения для толпы,
кричавшей "Смерть Казду!" и не задававшей никаких вопросов своим жертвам.
Чтобы утихомирить вспышки бунта, потребовались солдаты - видессианские
солдаты. Хорошо зная свой народ, Император был уверен, что один вид
чужеземных наемников, пытающихся успокоить видессиан, только добавит масла
в огонь Поэтому римляне, халога, каморы и намдалени оставались в своих
казармах, пока Комнос и его акритай наводили в городе порядок.
Марк одобрил четкие профессиональные действия своего видессианского
друга.
- А почему бы и нет? - сказал на это Гай Филипп. - У него, вероятно,
было достаточно времени, чтобы отточить свое мастерство на практике.
Но эти три дня не были совершенно спокойными. Имперский писец прибыл
в римскую казарму, чтобы получить от римлян информацию о том, как был
схвачен наемный убийца, посланный Авшаром. Другой писец, более высокого
ранга, попросил Марка описать по минутам, что произошло с ним и тем
кочевником, а также рассказать об Авшаре и заклинаниях, которые казд
использовал в оружейной кладовой. Когда трибун-поинтересовался, к чему все
эти допросы, писец пожал плечами и коротко ответил:
- Знания никогда не бывают излишними.
После чего возвратился к допросу.
...Шум и крики в Амфитеатре стали громче, когда двое слуг с зонтиками
вошли через Императорские Ворота. За ними последовала еще одна пара слуг и
еще одна - пока двенадцать белых зонтиков не проплыли по узкому коридору,
охраняемому отрядом акритай. Раденос Ворцез гордился тем, что по званию
ему полагалось двое слуг с зонтиками. Императора обслуживали двенадцать
таких слуг.
Приветственные крики толпы превратились в неистовый рев восторга: из
ворот вышел Император. Марк почувствовал, что арена дрожит под его ногами.
Шум стоял оглушительный. Его можно было только ощущать всей кожей, уши уже
отказывались воспринимать его.
Почетный эскорт возглавлял Варданес Сфранцез. Возможно, у Марка
разыгралось воображение, но ему показалось, что толпа отнюдь не
приветствовала его появление.
Патриарх Бальзамон пользовался куда большей любовью и уважением. По
рангу он был даже выше премьер-министра, и таким образом его место было
между Сфранцезом и императорской семьей. Слушая приветственные возгласы
толпы, толстый старый жрец так и расцвел, словно сирень на летнем
солнышке. Его острые глаза лучились в довольной улыбке, обе руки поднялись
в благословляющем жесте. Пока он шел мимо гудящего роя людей, многие
пытались прикоснуться к краю его одежды, и ему пришлось несколько раз
останавливаться, чтобы оторвать от себя чьи-то руки.
Туризина Гавраса в городе тоже любили. Каждому видессианину он
казался чем-то вроде младшего брата. Он был близок к простому люду. Если
бы Севастократор устроил драку в таверне или начал бы приставать к
служанкам, ему пришлось бы оплачивать счет, как всякому другому, несмотря
на его положение. Но Туризин, не несущий на себе бремени ответственности и
власти, умел наслаждаться свободой в полной мере. Он медленно ехал на
лошади с видом человека, облеченного высокой, но порядком надоевшей ему
властью и желающего закончить церемонию как можно скорее.
Его племянница, дочь Маврикиоса Алипия, появилась непосредственно
перед отцом. Она шла, гордо подняв голову, и, глядя на Принцессу, можно
было подумать, что в Амфитеатре никого нет, что она здесь совершенно одна.
В ту минуту, как и на банкете, от нее исходила спокойная гордость. Марк не
мог понять, было ли это ее природным достоинством, застенчивостью или
простым равнодушием. Лицом к лицу с собеседником она выглядела гораздо
более раскованной.
Трибуну казалось, что громче орать уже невозможно, но при появлении
Императора он понял, что ошибся. Шум причинял уже настоящую боль, как
будто кто-то сверлил его голову тупым сверлом.
Маврикиос Гаврас, возможно, не был идеальным императором для страны,
сотрясаемой социальными бурями. Долгие поколения правителей не закрепили
права его семьи на трон - он был всего лишь захватившим власть
военачальником, более удачливым, чем его предшественник. Правительство
Маврикиоса раздирали распри, многие из знати были настроены против него и
делали все, чтобы остановить любые преобразования, способные ослабить их
собственные позиции.
Но так или иначе, Маврикиос был Автократором Видессиан, и в тяжелое
время народ пришел к нему. С каждым его шагом шум в Амфитеатре поднимался
все выше, словно волны, вздымаемые ветром. Все вскочили с мест и громко
кричали. Несколько трубачей сопровождали Императора, но в таком грохоте
они не могли услышать даже друг друга. Следом за Севастосом, Патриархом и
членами своей семьи, император вошел в самый центр Амфитеатра. Каждый из
отрядов приветствовал его появление. Каморы и видессиане подняли луки,
халога - боевые топоры и, наконец, римляне и намдалени взметнули в воздух
копья.
Проходя мимо трибуна, Туризин Гаврас метнул на Марка взгляд, который
тот легко понял. Хищные мысли Туризина были просты - он хотел воевать с
Каздом, а Скаурус проложил ему путь, и потому Марк высоко поднялся в его
глазах.
Маврикиос был куда сложнее. Он сказал что-то Скаурусу, но вой толпы
унес его слова, и Марк не расслышал их. Сообразив это, Император с досадой
пожал плечами и продолжил свой путь к роструму. Гаврас задержался на
несколько секунд, пока его свита, носители зонтов и прочие не подошли
ближе.
Когда нога императора коснулась деревянных ступеней рострума, Марк
лихорадочно начал соображать: то ли Нейпос и его коллеги-чародеи что-то
сотворили с толпой, то ли уши его, наконец, не выдержали и сдались.
Тишина, звенящая до боли, воцарилась в Амфитеатре. Она нарушалась только
звоном крови в ушах и далеким протяжным криком продавца рыбы: "Свежие
кальмары!"
Император внимательно оглядел толпу, наблюдая за людьми, которые
постепенно усаживались на длинные скамьи. Римлянин подумал, что нечего и
надеяться, будто речь Императора услышат все присутствующие, но он ничего
не знал о чудесах акустики, созданных видессианскими мастерами в этом
Амфитеатре. Из центра арены можно было говорить так, что все, как бы
далеко они ни находились, могли слышать голос.
- Я не мастер красиво говорить, - начал Император, и Марк улыбнулся,
вспомнив, что примерно теми же словами и он начинал свою речь на лесной
поляне в Галлии. - Я вырос среди солдат, - продолжал Маврикиос, - и провел
всю свою жизнь в армии. Я научился ценить солдатскую честность и
откровенность. За красивыми речами далеко ходить не надо, - он махнул
рукой в сторону своих чиновников. Толпа удовлетворенно хмыкнула.
Повернув голову, Скаурус увидел, как Варданес Сфранцез недовольно
поежился. Но Император не стал развивать сваю мысль. Он знал, что ему
необходимо добиться полного единства в этой разобщенной стране и потому
заговорил о том, что было всем ясно и понятно.
- В столице, - сказал он, - мы счастливы. Здесь мы в безопасности,
хорошо питаемся, защищены флотом и могучими стенами. Большинство из нас
живет в этом городе давно. Вы пустили здесь корни, вы не можете
пожаловаться на свою жизнь.
Марк подумал о Фостисе Апокавкосе, который медленно умирал от голода
в трущобах Видессоса. "Ни один Император, - подумал трибун, - даже такой,
как Маврикиос, не сможет знать о всех бедах своей страны. Но кое-что ему
все же известно". Император продолжал:
- Жители западных провинций, там, за проливом, завидуют нам. Уже
семьдесят лет яд Казда сочится в наши земли. Он сжигает наши поля, убивает
наших крестьян, захватывает и морит голодом наши деревни и города,
оскверняет жилища нашего бога. Мы сражались с приверженцами Скотоса везде,
где только могли. Но они как саранча: на место каждой издохшей твари
рождаются две новых. Их посол сплел свою паутину в самом Видессосе. Авшар
Проклятый не сумел в честном поединке одолеть солдата Империи и начал
вязать сети подлости и обмана. Он подослал заколдованного человека, как
ядовитую змею в ночи, чтобы умертвить того, кого он не смог убить в
открытом бою.
Толпа, к которой он обращался, низко, гневно загудела, словно земля
перед землетрясением. Маврикиос дал этому гулу набрать силу и поднял руки,
призывая к молчанию. Ярость в голосе Императора была не ораторским трюком
- он гневался по-настоящему.
- Когда же его преступление раскрылось, этот зверь из Казда удрал,
как трус, прикрывая свои следы грязным, богопротивным колдовством. И снова
он убивал, и снова он убивал не своими руками. - На этот раз ярость толпы
улеглась не сразу.
- Достаточно, говорю я вам! Достаточно! Слишком часто Казд нападает
на нас и не слишком часто получает отпор. Их бандам нужно дать хороший
урок. Да, мы терпеливы со своими соседями, но мы памятливы на
преступления. И злодеяния Казда лежат далеко за гранью, до которой можно
прощать!
Последняя фраза почти утонула в гневных воплях разъяренной толпы.
Марк подверг речь Императора критическому анализу и не нашел в ней
изъянов. В душе он восхищался даром Маврикиоса, который от слова к слову
вырастил в душах людей гнев, подобно тому как каменщик возводит здание из
кирпичей - ряд за рядом. Его откровенность была для толпы эффектным
новшеством.
- Война! - заревел Амфитеатр. - Война! Война!
Слово отдавалось эхом и раскатывалось по Амфитеатру, как дикий
перезвон колоколов. Император позволил людям покричать всласть. "Возможно,
он наслаждается, видя, как объединяется его народ", - решил Марк. Он
использовал всеобщую ненависть к Казду, чтобы преодолеть сопротивление
бюрократов, которые постоянно ставили ему палки в колеса.
Наконец император поднял руки, и люди медленно успокоились.
- Благодарю вас, - сказал он собранию. - Вы поддержали меня в том
деле, которое было правым в любом случае. Время полумер прошло. В этом
году мы ударим всей силой. Я сам поведу войска. В следующем году Казд уже
не причинит нам беспокойства!
Последние приветственные крики - и арена опустела, но люди все еще в
возбуждении переговаривались. Когда наконец Император пошел к выходу,
стражники тоже позволили себе немного расслабиться.
- Ну, что ты думаешь об этом? - спросил Скаурус Гая Филиппа, когда
они или к казарме.
Старший центурион почесал свой шрам на щеке.
- Он совсем не так глуп, в этом нет сомнения. Но до Цезаря ему
далеко.
Марк согласился с ним. Да, речь Императора зажгла толпу, что правда,
то правда. Но разгорячить народ и убедить в своей правите оппозицию - это
слишком разные вещи. Театральные действа ничего не значили для таких
холодных расчетливых людей, как Сфранцез.
- А кроме того, - неожиданно добавил Гай Филипп, - глупо говорить о
своих триумфах до того, как ты их получил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53