Пауза.
Розенкранц.
– Не размять ли нам ноги?
Гильденстерн.
– Нет, неохота мне их разминать.
Розенкранц.
– Хочешь, я их тебе разомну?
Гильденстерн.
– Нет.
Розенкранц.
– Мы б могли размять их друг другу. И не нужно было бы никуда ходить.
Гильденстерн (пауза).
– Да, сами бы пришли.
Розенкранц.
– Сюда?
Гильденстерн.
– Сюда – откуда-нибудь.
Розенкранц.
– Куда-нибудь сюда. Оттуда.
Гильденстерн.
– На палубу.
Розенкранц разглядывает палубу. Хлопает по ней ладонью.
Розенкранц.
– Хорошая клепка, а?
Гильденстерн.
– Да, я тоже люблю корабли. Мне нравится, как тут все устроено. На корабле человек может не беспокоиться, в какую сторону ему пойти или не пойти вообще, – проблемы не возникает, потому что ты все равно на судне, а? Идеальное место для игры в пятнашки… Я думаю, я всю жизнь мог бы провести на судне.
Розенкранц.
– Очень здорово.
Розенкранц делает вдох – с удовольствием – и выдох – уже со скукой. Гильденстерн встает и смотрит в зал поверх голов публики.
Гильденстерн.
– На корабле человек свободен. Временно. Относительно.
Розенкранц.
– Ну, а как оно?
Гильденстерн.
– Бурное.
Розенкранц тоже встает и присоединяется к Гильденстерну.
Оба стоят и смотрят в публику поверх голов.
Розенкранц.
– Кажется, меня уже мутит.
Розенкранц идет в глубину сцены. Было бы хорошо, если бы с авансцены туда – как с нижней палубы на верхнюю – вело несколько ступенек. Зонт находится на верхней палубе. Розенкранц останавливается около зонта и заглядывает за него. Гильденстерн тем временем, глядя в зал, развивает свою тему.
– Свобода передвижения, слова, импровизации – и все же… И все же тюрьма. Ибо границы этой свободы определены неподвижной звездой, и все наше перемещение – лишь небольшое изменение угла по отношению к ней; мы, конечно, можем ловить момент, наслаждаться на все сто, шнырять туда-сюда, но, как бы мы ни вертелись, круг замыкается, и оказываешься лицом к лицу с тем неизменным обстоятельством, что мы, Розенкранц и Гильденстерн, снабженные письмом от одного короля к другому, просто-напросто доставляем Гамлета в Англию.
В это время Розенкранц с многозначительной миной, стиснув зубы, как если бы обладал большой тайной, на цыпочках приближается к Гильденстерну, украдкой озирается и – свистящим шепотом:
Розенкранц.
– Слушай, он – там.
Гильденстерн (без удивления).
– Что поделывает?
Розенкранц.
– Спит.
Гильденстерн.
– Это ему полезно.
Розенкранц.
– Что?
Гильденстерн.
– Что может спать.
Розенкранц.
– Да, полезно.
Гильденстерн.
– Мы теперь с ним.
Розенкранц.
– Может спать спокойно.
Гильденстерн.
– Все равно для него все кончено.
Розенкранц.
– Для гибнущих в пучине грозных вод…
Гильденстерн.
– Насущный лозунг подыщи нам днесь.
Глухой стук: они садятся. Длинная пауза.
Розенкранц (шевелится, оглядывается).
– Ну, что теперь?
Гильденстерн.
– Ты о чем?
Розенкранц.
– Ну как – ничего же не происходит.
Гильденстерн.
– Мы плывем.
Розенкранц.
– Знаю.
Гильденстерн (сердито).
– Ну так чего тебе еще? (Печально.) Никакой информации. Одни огрызки… и мы еще должны анализировать эти приказания. Которые мы едва помним. Которые ничем не отличаются от инстинкта…
Розенкранц сует одну руку в кошелек; вытаскивает монету и заводит обе руки за спину, потом протягивает Гильденстерну два кулака. Гильденстерн хлопает по одному из них. Розенкранц разжимает ладонь, там – монета. Отдает ее Гильденстерну.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Процесс повторяется.
Гильденстерн начинает нервничать. Он уже хочет проиграть.
Процесс повторяется.
Гильденстерн разжимает один кулак Розенкранца; потом, сообразив, – второй. Выясняется, что в обеих ладонях было по монете. Розенкранц смущен.
– У тебя по монете в каждой?!
Розенкранц (смущенно).
– Да.
Гильденстерн.
– Каждый раз?!
Розенкранц.
– Угу.
Гильденстерн.
– Какой же в этом смысл?
Розенкранц (с чувством, проникновенно).
– Я хотел сделать тебе приятное.
Слышен глухой стук.
Гильденстерн.
– Сколько он тебе дал?
Розенкранц.
– Кто?
Гильденстерн.
– Король. Он же подкинул нам малость.
Розенкранц.
– А сколько тебе?
Гильденстерн.
– Я первый спросил.
Розенкранц.
– Столько же, сколько тебе.
Гильденстерн.
– Он не хотел оказывать предпочтения.
Розенкранц.
– Сколько он тебе дал?
Гильденстерн.
– Столько же.
Розенкранц.
– Откуда ты знаешь?
Гильденстерн.
– Ты сам только что сказал – откуда ты знал?
Розенкранц.
– Он не хотел оказывать предпочтения.
Гильденстерн.
– Даже если бы мог.
Розенкранц.
– Чего, конечно, не мог.
Гильденстерн.
– Он даже не был уверен, не путает ли нас.
Розенкранц.
– Не путая нас.
Гильденстерн (оборачиваясь к нему, яростно).
– Почему ты не можешь сказать ничего оригинального, своего?! Неудивительно, что топчемся на месте. От тебя никакого проку – только повторяешь на разные голоса.
Розенкранц.
– Мне ничего не приходит в голову оригинального. Но я хорошая поддержка.
Гильденстерн.
– Устал я все время выкладываться.
Розенкранц (покорно).
– У тебя сильная индивидуальность. (Почти плача.) О, что с нами будет!
Гильденстерн утешает его; вся его жесткость улетучивается.
Гильденстерн.
– Не плачь… все будет в порядке… ну же, ну… говорю тебе, все будет в порядке. Я постараюсь.
Розенкранц.
– Но мы же ничего не можем поделать, мы же брошены на произвол судьбы!
Гильденстерн.
– Мы плывем в Англию, мы везем туда Гамлета.
Розенкранц.
– Зачем?
Гильденстерн.
– Зачем? Где же ты был?
Розенкранц.
– Когда? (Пауза.) Мы же не знаем, что делать, когда высадимся.
Гильденстерн.
– Отведем его к королю.
Розенкранц.
– И он там будет?
Гильденстерн.
– Да нет же – к английскому королю.
Розенкранц.
– Он нас ждет?
Гильденстерн.
– Нет.
Розенкранц.
– Он же не поймет, чего ради мы явились. Что мы ему скажем?
Гильденстерн.
– Мы отдадим ему письмо. Ты помнишь про письмо?
Розенкранц.
– Я?
Гильденстерн.
– В письме все объяснено. Надо полагать.
Розенкранц.
– И это все, да?
Гильденстерн.
– Что?
Розенкранц.
– Мы доставляем Гамлета к английскому королю, вручаем ему письмо, и – что дальше?
Гильденстерн.
– Может быть, в письме что-нибудь насчет нас; тогда есть будущее.
Розенкранц.
– А если нет?
Гильденстерн.
– Трудно сказать – тогда все.
Розенкранц.
– То есть неопределенность?
Гильденстерн.
– Да.
Пауза.
Розенкранц.
– Неужто есть надежда на неопределенность? (Пауза.) А кто теперь король Англии?
Гильденстерн.
– Зависит от того, когда мы туда доберемся.
Розенкранц.
– А что, ты думаешь – в письме?
Гильденстерн.
– Ну… заверения в лояльности. Просьба о благосклонности. Напоминание об обязательствах. Смутные обещания. Уравновешенные неясными угрозами… Дипломатия. Приветы членам фамилии.
Розенкранц.
– И о Гамлете?
Гильденстерн.
– Да, конечно.
Розенкранц.
– И о нас – со всеми подробностями?
Гильденстерн.
– Разумеется.
Пауза.
Розенкранц.
– Значит, мы имеем письмо, которое все объясняет.
Гильденстерн.
– Да, оно у тебя.
Розенкранц понимает эти слова буквально. Он начинает шарить по карманам и т. д.
– В чем дело?
Розенкранц.
– Письмо.
Гильденстерн.
– Оно у тебя?
Розенкранц (нарастающий ужас).
– У меня? (Лихорадочно ищет.) Куда я его мог засунуть?
Гильденстерн.
– Не мог же ты его потерять.
Розенкранц.
– Я должен его найти!
Гильденстерн.
– Странно, я думал, он дал его мне.
Розенкранц смотрит на него с надеждой.
Розенкранц.
– Да, наверно.
Гильденстерн.
– Но у тебя такой вид, будто ты уверен, что получил его ты.
Розенкранц (вопль).
– Я и уверен!
Гильденстерн.
– Но если он дал его мне, то нет никаких оснований, чтобы оно оказалось у тебя; в связи с чем я не понимаю, из-за чего весь этот крик, что у тебя его нет?
Розенкранц (пауза).
– Похоже, я что-то напутал.
Гильденстерн.
– Во всем этом все меньше и меньше порядка… Корабль, ночь, чувство изоляции и неуверенности… все это способствует потере сосредоточенности. Мы должны владеть ситуацией. Нужно собраться. Итак. Либо ты потерял письмо, либо его у тебя не было, чтоб потерять, вследствие того, что король никогда его тебе не давал, из чего следует, что он дал его мне, из чего следует, что я положил его в мой внутренний нагрудный карман, из чего следует (медленно извлекая письмо)… что оно находится… здесь. (Они улыбаются друг другу.) Мы не должны так распускаться.
Пауза. Розенкранц берет у него письмо.
Розенкранц.
– Теперь, раз уж мы его нашли, – почему мы его искали?
Гильденстерн (размышляя).
– Мы думали, что его потеряли.
Розенкранц.
– Больше ничего?
Гильденстерн.
– Нет.
Пауза.
Розенкранц.
– Ну вот, напряжение спало.
Гильденстерн.
– Какое напряжение?
Розенкранц.
– О чем последнем договорил, а потом мы отклонились?
Гильденстерн.
– Это когда?
Розенкранц(беспомощно).
– Я не помню.
Гильденстерн (вскакивая).
– Что за бессмыслица! Так мы ничего не достигнем.
Розенкранц (понуро).
– Даже Англии. И вообще я в это не верю.
Гильденстерн.
– Во что?
Розенкранц.
– В Англию.
Гильденстерн.
– Считаешь, что все это штучки картографов? Ты это имеешь в виду?
Розенкранц.
– Я имею в виду, что не верю. (Спокойней.) Я ее не представляю. Пытаюсь вообразить – наше прибытие – какой-нибудь там небольшой порт – дороги – жителей, объясняющих, как проехать, – лошадей на дороге… и мы скачем весь день и всю ночь, и потом дворец и английский король… так это было бы, если по-нормальному, – но ничего не выходит – в моем сознании пустота… Мы соскальзываем с карты.
Гильденстерн.
– Да… да… (Собираясь с мыслями.) Но ты никогда ничему не веришь, пока оно не случается. А ведь уже столько случилось. Нет, что ли?
Розенкранц.
– Мы тонем во времени, хватаясь за соломинки. И что хорошего в кирпиче для утопающего?
Гильденстерн.
– Ну-ну, не заводись, осталось уже недолго.
Розенкранц.
– Лучше б уж просто смерть… Может, по-твоему, смерть быть кораблем?
Гильденстерн.
– Нет, нет, нет… Смерть – это… нет. Пойми. Смерть – это последнее отрицание. Небытие. Ты же не можешь не быть на корабле.
Розенкранц.
– Мне не часто случалось быть на корабле.
Гильденстерн.
– Да нет, если что тебе часто и случалось, так это быть не на корабле.
Розенкранц.
– Лучше б я уже умер. (Прикидывает высоту.) Могу прыгнуть за борт. Суну им в колесо палку.
Гильденстерн.
– Похоже, они рассчитывают на это.
Розенкранц.
– Тогда остаюсь. Что тоже палка. В ихнее колесо. (Мечется в бессильной ярости.) Отлично, отлично. Ни о чем не спрашиваем, ни в чем не сомневаемся. Исполняем, и все. Но где-то должен быть предел, и мне бы хотелось, чтоб в протоколе было отмечено, что я не верю в Англию. Благодарю вас. (Задумывается.) А если она даже и существует, все равно выйдет только еще одна бессмыслица.
Гильденстерн.
– Не понимаю почему?
Розенкранц (яростно).
– Он же не поймет, о чем мы толкуем! Что мы ему скажем?
Гильденстерн.
– Мы скажем: ваше величество, мы прибыли.
Розенкранц (царственно).
– Кто вы такие?
Гильденстерн.
– Мы – Розенкранц и Гильденстерн.
Розенкранц (рявкает).
– Впервые слышу ваши имена.
Гильденстерн.
– Да, мы люди маленькие…
Розенкранц (царственно и брезгливо).
– Что привело вас?
Гильденстерн.
– Полученные нами указанья…
Розенкранц.
– Впервые слышу…
Гильденстерн (гневно).
– Не перебивай! (Покорно.) Мы прибыли из Дании.
Розенкранц.
– Что вам угодно?
Гильденстерн.
– Ничего – мы доставляем Гамлета…
Розенкранц.
– Это кто?
Гильденстерн (раздраженно).
– Вы слышали о нем…
Розенкранц.
– О, я слышал о нем достаточно и не желаю с этим связываться.
Гильденстерн.
– Но…
Розенкранц.
– Заваливаетесь сюда, как в свой кабак, и ожидаете, что я приму любого сумасшедшего, от которого вы хотите избавиться из-за кучи непроверенных…
Гильденстерн.
– У нас письмо…
Розенкранц вырывает у него письмо и вскрывает его.
Розенкранц (деловито).
– Так… понятно… понятно… Что ж, это, пожалуй, подтверждает вашу версию – распоряжение короля Дании – по разным соображениям – заботясь о благополучии Дании и Англии тоже – по прочтении данного письма, не откладывая – я должен отрубить Гамлету голову…
Гильденстерн вырывает у него письмо, Розенкранц вырывает у него письмо обратно. Гильденстерн отпускает только половину письма. Они читают его одновременно, потом расходятся.
Пауза.
Они оба стоят на просцениуме, лицом к залу.
Солнце садится. Скоро стемнеет.
Гильденстерн.
– Ты так думаешь?
Розенкранц.
– Просто, чтоб что-нибудь сказать. (Пауза.) Мы же его друзья.
Гильденстерн.
– С чего ты взял?
Розенкранц.
– Мы провели с ним молодые годы.
Гильденстерн.
– Это они так говорят.
Розенкранц.
– Но мы от этого зависим.
Гильденстерн.
– Конечно, да; но вообще нет. (С легкостью.) Рассмотрим все здраво. Примем, если тебе угодно, что они собираются его убить. Что же, он человек, он смертей, смерть приходит ко всем и т. д., и, следовательно, он в любом случае умрет, раньше или позже. Или – если взглянуть на это дело с социальной точки зрения – он просто человек среди людей, один из многих, и потеря будет в пределах разумного и естественного. И опять же – что такого ужасного в смерти? Как философски заметил Сократ: если мы ничего не знаем о смерти, нелогично ее бояться. Возможно, что это даже… славно. Во всяком случае, избавляешься от бремени жизни, а для праведника – это Небеса и награда. Или взглянуть с другой стороны – мы люди маленькие, всех обстоятельств не знаем, это колесики внутри колесиков, и так далее – и с нашей стороны было бы просто большим нахальством вмешиваться в замыслы судьбы или даже королей. В конце концов, лучшее, что можно нам посоветовать, это оставить все как было. Запечатаем письмо – вот так аккуратно – и все. Сломанная печать будет незаметна, если делать это умеючи.
Розенкранц.
– Но к чему это все?
Гильденстерн.
– Логика тут ни при чем.
Розенкранц.
– Он же ничего нам не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11