и мы просто дрейфуем в сторону вечности, не рассчитывая ни на отсрочку, ни на объяснение.
Розенкранц.
– Будь доволен – стоит ли выживать, если не можешь быть просто довольным? (Поднимается.) Все будет в порядке. Просто продолжаем плыть, и все.
Гильденстерн.
– Плыть – куда?
Розенкранц.
– В Англию.
Гильденстерн.
– Англия! Это же тупик. И вообще я никогда в нее не верил.
Розенкранц.
– Мы должны только вручить письмо, и все. Точка.
Гильденстерн.
– Я не верю – берег, гавань – как ты себе это представляешь? Что, сходим на берег, хватаем кого-то за рукав, спрашиваем: где король? А он говорит: сначала прямо, а потом налево? (Яростно.) Я не верю в это!
Розенкранц.
– М-да, звучит не слишком правдоподобно.
Гильденстерн.
– И даже столкнись мы с ним нос к носу, что мы ему скажем?
Розенкранц.
– Мы скажем… Мы прибыли!
Гильденстерн (царственно).
– Кто вы такие?
Розенкранц.
– Мы – Гильденстерн и Розенкранц.
Гильденстерн.
– Который который?
Розенкранц.
– Гм, я это… Ты это….
Гильденстерн.
– Что привело вас?
Розенкранц.
– А, мы сопровождали Гамлета – но тут шайка пиратов…
Гильденстерн.
– Я никак не пойму. Кто эти люди и что им от меня нужно? Являетесь неизвестно откуда со своими идиотскими историями…
Розенкранц (с письмом).
– У нас письмо…
Гильденстерн (хватает письмо, вскрывает).
– Письмо – да – это правда, это уже что-то… (Читает.) «Коль Англия желает предоставить свидетельство датчанам верной дружбы… чтобы любовь меж ними процветала как пальма… и так далее… мы просим, не медля даже сотой доли секунды по прочтении письма, подателей его вам – Розенкранца и Гильденстерна – тотчас обезглавить».
Сцена повторяется. Розенкранц вырывает у него письмо, Гильденстерн вырывает письмо у Розенкранца; они прочитывают и переглядываются.
Актер (встает, подходит к бочке, пинает ее ногой и кричит).
– Они ушли. Вылезай!
Невероятно, но актеры, один за другим, вылезают из бочки и как бы случайно создают угрожающее кольцо вокруг Розенкранца и Гильденстерна, которые всё ещё испуганы и в замешательстве.
Гильденстерн (спокойным тоном).
– Где была ошибка, так это когда мы сели на корабль. Конечно, здесь можно передвигаться, менять направление, крутиться на месте; но все это не влияет на ту главную силу, которая неотвратимо, как ветер или течение, несет нас…
Розенкранц.
– Они охотились за нами, а? С самого начала. Кто бы мог подумать, что мы такие важные птицы?
Гильденстерн.
– Но почему? Неужто все только ради этого? Неужто весь этот балаган сводится только к двум нашим маленьким смертям? (С тоской.) Кто мы такие?
Актер.
– Вы Розенкранц и Гильденстерн. Этого достаточно.
Гильденстерн.
– Нет – этого недостаточно. Не иметь никакой информации – и такой конец – и даже сейчас не получить объяснения…
Актер.
– Ну, наш опыт подсказывает, что большинство вещей кончается смертью.
Гильденстерн (страх, мстительность, презрение).
– Ваш опыт – актеров!
Он выхватывает стилет из-за пояса актера и приставляет его концом к горлу актера; актер пятится, Гильденстерн наступает, говоря более спокойно.
– Я говорю о смерти – а этого опыта у вас нет – и этого не сыграешь. Вы умираете тысячью случайных смертей – но в них нет той вытесняющей жизнь силы – и ничья кровь не стынет. Потому что, даже умирая, вы знаете, что вернетесь, только переменив шляпу. Но никто не приходит после смерти – и никаких аплодисментов – только тишина и поношенные вещи – и это – смерть…
И он всаживает стилет по рукоятку в горло актеру. Актер стоит с выпученными от ужаса глазами, хватается за рану, после того как стилет оттуда вытащен; издает слабый стон, падает на колени, потом вытягивается. Пока это происходит, Гильденстерн – взвинченный, почти в истерике – круто оборачивается к остальным актерам.
– Если нам что на роду написано – то и ему тоже – и если именно это наша судьба, то она и его судьба – и если нет никакого объяснения для нас, то и для него его не будет…
Актеры наблюдают за тем, как 1-й актер умирает, – делают они это с некоторым интересом. Наконец, 1-й актер замирает, вытянувшись. Некоторое время – тишина. Потом актеры начинают аплодировать с большим восхищением, 1-й актер встает, отряхивается.
Актер (скромно).
– О, довольно, господа, довольно – не льстите мне, – это было вполне заурядно…
Актеры продолжают его поздравлять. Он приближается к Гильденстерну, который стоит как вкопанный со стилетом в руке.
– А вы как думали? (Пауза.) Видите – вот то, во что они и верят, – и то, чего ждут.
Он подставляет руку под стилет Гильденстерна. Гильденстерн медленно нажимает концом лезвия на его ладонь, и… лезвие уходит в рукоятку; актер улыбается и прячет стилет.
– На минуту вам показалось, что я – смошенничал.
Розенкранц смеется нервным смехом, освобождаясь от напряжения.
Розенкранц.
– О, замечательно! Замечательно! Я полностью поверил, полностью – а ты? Ты тоже? (Аплодирует.) Браво! Браво! Бис! Бис!
Актер (воодушевляется, раскидывает руки, профессиональным голосом зазывалы).
– Смерть всех времен и видов! Через повешение, от ран, под пытками, от удушения и голода! Отчаянная резня, мечи и яды! Двойная смерть – на дуэли! Начали!
Альфред, все еще в костюме королевы, умирает от яда. 1-й актер закалывает рапирой короля и сражается с четырьмя коллегами. Двое других – шпионы – в той же одежде, что Розенкранц и Гильденстерн, умирают, как во втором действии.
– Свет понемногу меркнет, погружая убитых – в правом углу сцены – в темноту. Умирая среди других умирающих, трагично, романтично. И так все кончается – банальностью: свет светит, пока есть жизнь; но когда приходит зима твоих дней, темнеет рано.
Гильденстерн (измученный, опустошенный, но – нетерпеливо, жестикулируя).
– Нет, нет… это не для нас, это не так. Умирание не романтично, и смерть – это не игра, которая скоро кончится… Смерть – это не то что… Смерть – это не… Это отсутствие присутствия… ничего больше… бесконечное время, в течение которого… нельзя вернуться… это дверь в пустоту… которой не видишь… и когда там поднимается ветер, он не производит шума…
Глубина сцены окончательно погружается в темноту. Видны только Гильденстерн и Розенкранц, который нерешительно хлопает – в тишине.
Небольшая пауза.
Розенкранц.
– Значит, все, видимо. А?
Ответа не следует. Он оборачивается и смотрит в зал.
– Солнце опускается. Или земля поднимается. Как утверждает модная теория. (Небольшая пауза.) Что одно и то же. (Пауза.) К чему было все это? И когда началось?
Пауза. Ответа нет.
– Чего нам тут торчать, а? Я имею в виду, никто не придет и силком не потащит… Обождать придется… Мы еще молоды… в соку… у нас еще годы.
Пауза. Молчание.
(Кричит.)
– Мы же ничего дурного не сделали! Никому! Правда?
Гильденстерн.
– Я не помню.
Розенкранц берет себя в руки.
Розенкранц.
– Ну что ж. Мне все равно. С меня хватит. Говоря откровенно, так даже легче.
И он исчезает из виду. Гильденстерн не замечает этого.
Гильденстерн.
– Наши имена, выкрикнутые на каком-то рассвете… распоряжения… приказы… должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать – нет. Но мы как-то его упустили. (Оглядывается и видит, что он один.) Розен… Гильден… (Овладевает собой.) Ладно, в следующий раз будем умнее. Вот вы меня видите, а вот вы – (И исчезает.)
Немедленно вслед за этим вся сцена озаряется светом; в глубине сцены видны тела актеров – примерно в тех же позах, в каких они были оставлены; все это – последняя сцена «Гамлета».
Тела: Король, Королева, Лаэрт, Гамлет. Горацио поддерживает Гамлета. Здесь же Фортинбрас и два посла из Англии.
Посол.
Этот вид зловещ.
И английские вести опоздали;
Бесчувствен слух того, кто должен был
Услышать, что его приказ исполнен:
Что Розенкранц и Гильденстерн мертвы.
Чьих уст нам ждать признательность?
Горацио.
Не этих,
Когда б они благодарить могли;
Он никогда не требовал их казни.
Но так как прямо на кровавый суд
Вам из похода в Польшу, вам из Англии
Пришлось поспеть, пусть на помост высокий
Положат трупы на виду у всех,
И я скажу незнающему свету,
Как все произошло. То будет повесть
Бесчеловечных и кровавых дел,
Случайных кар, негаданных убийств,
Смертей, подстроенных в нужде лукавством,
И, наконец, коварных козней, павших
На головы зачинщиков. Все это
Я изложу вам.
При этих словах пьеса заканчивается, что сопровождается угасанием света и звуками музыки.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11