Ох, золотая жила,
ниточка, за кончик только дерни, потяни, тесть брал на лапу,
зять мздой не брезговал, и не дожали, не дожали, ай-ай-ай, и
что обидно, кто всему виной?
Кто? Сима. Дмитрий Швец-Царев, вынесли-то, ладно,
в грабители подавшиеся для расширенья кругозора
жизненного студенты вузов областного центра, вынесли три
радиоприбора бытовых, шкатулок пару палехских со
Светкиными брюликами, то, се еще по мелочи, но занесли-то,
занесли, слезой облейся Леонид-первопечатник, инженер-
покровитель конспираторов Красин, куда?, мать вашу,
идиоты, в квартиру первого секретаря горкома, к Симе,
попросту сказать, который согласился покупку, барахло,
шурье-мурье продать.
Да, квадратный, вороватого Степана родственник со
счета списан был уже, открыжен, подчеркнут красным марким
шариком, изъят из списков, обведен - готово, ан, нет, не
вышло, остался на своем посту, как прежде в бордовый бархат
вонзив локти, сидел на председательском почетном месте
возле подноса с пепси-колой, тяжелым взглядом
земноводного неспешно обводя партер, зал в тонусе держал.
Не сдавался, в общем, держался на плаву, интриговал
даже немного и не без успеха, упирался, надеялся на что-то,
существовал, а единственным, кому все это продолжало
доставлять удовольствие, истинное, ни с чем не сравнимое
удовлетворение, оставался папаша батрасьена, Илия Цуркан,
диетологами из народного комиссариата ночных марусь
переведенный одним махом в сорок шестом, без подготовки и
предупреждения, с горячей мамалыги желтой на бледно
синюю картошку.
- Тяни их, - повторял, - сынок!
- Пори! - сурово требовал, когда от лишнего
стаканчика домашнего двойной возгонки, под помидорчик,
сосуды голубые выступали, вздувались на висках, - пори их
всех и в нос, и в глаз, и в рот. Тяни безжалостно, сучков.
И, надобно заметить, в известном фигуральном
смысле отеческий завет старался Жаба выполнять, его
чушковское и неизменное по-фене-ботанье:
- Ну, будем всем теперь вам рвать гудок, - с уст не
сходившее, руководящей фразой, крылатой стало, прижилось
в среде зубастых активистов области промышленной.
И впрямь, что-то такое чудилось задорное, живое,
молодецкое, что-то от горнов, барабанов, труб традиций
боевых шахтерских в этой угрозе, в этих стахановских гудках,
"тревожно загудевших", хотелось строиться, маршировать,
идти на приступ.
(То есть, попутно замечаем, умел и мог Игорь Цуркан
энтузиазмом заразить, к сердцам горячим ключик подобрать и
за собой увлечь людские массы. Перспективы роста были, но,
обстоятельства, увы, сложидись тому противно, не
благоприятствовали.)
Итак, команда ясная:
- Иди сюда, - звучала часто, венчала мероприятия,
регламент коих присутствие большеголовой амфибии с
изрытым буйными угрями борцовского отрочества (знак как
бы вечной молодости) рылом предполагал.
Так, получается, ослушаться отца не мог, но и
буквально наказ суровый не воспринимал. Вернее, долгое
время не воспринимал. Точнее... ммм, нет, кратко не выходит.
Придется сообщить сначала, что пять, шесть лет
последних жена Светлана в ласках своего супруга
коротконогого особо и не нуждалась, не то чтобы пресытилась
конкретным безотказным ванькой-встанькой, нет, вообще
запросы изменились, потребности другими стали, вместе с
трубой, отнятой грубо во время первой несчастливой
беременности, ушло желание былое попасть под трактор
непременно, паровоз, зверюгу жуткую из зоосада, родник
иссяк, источник пересох, и для разрядки гормональной этой
крикливой и нечистоплотной дуре теперь вполне хватало
одной хорошей оплеухи.
Такая перемена драматическая.
Ну, а поскольку на триединство Игорькова никто не
покушался, он, в силу некоторых, уже сложившихся привычек,
стереотипов, иногда скучал, тень набегала на чело, синели
склеры, зрачок сливался, растворялся в радужке, и ехал он
тогда в спортзал Химпрома и долго истязал там грушу,
покорную судьбе, давно надежду потерявшую с крюка
сорваться и (не до жиру) хотя бы на ноги упасть, заставить
маму вспомнить гада в перчатках кожаных.
Увы.
Коллективное же скотство аппаратных
междусобойчиков как-то не радовало, деревенское ли тут
происхождение сказывалось, натура скрытная, характер
замкнутый, мешало что-то, в общем, и от всех этих потных,
водных, сибирских, финских процедур с девчонками из
секторов учета на утро следующее лишь голову тянуло
отстегнуть и бросить на фиг в корзину для бумаг, то есть, на
пиво с водкой нажимал как правило Игорь Ильич.
(Кстати, зам по идеологии недавний Олег Курбатов -
любителем большим совместных омовений был, его и взяли
на площадь в дом красивый как специалиста, да развернуться
не успел на новом месте, поперли, когда вдруг выяснилось,
настучал проворный кто-то, что последний Ленинский
субботник отметил он, отправив два студенческих отряда
месить цемент ударно на объектах своего гаражного
кооператива. И правильно, тому кто чисто работать не умеет,
разве доверишь ответственный участок.)
В общем, без искры, без поэзии жил Жаба, пузырь
початый сосуды расширяющей настойки спирта на дубовых
щепках держал за створкой шкафа полированного в кабинете,
мрачней, угрюмей становился от весны к весне, собака и есть
собака - глаза пустые, желтый клык, а съездил в семьдесят
восьмом на фестиваль всемирный молодежи, и, нате вам,
сюрприз, вернулся, нет, нет, другим не став, таким же в
общем-то животным большеротым, но словно обрести сумев,
там, вдалеке от Родины, утраченный как-будто бы навеки к
жизни интерес.
Те же дискотеки идиотские. Ну, мало ли какие
рекомендации спускают сверху. Всемерно поддержать...
направить... включиться... мобилизовать... И ладно, вызвал
кого надо, вручил что следует, а сам на полигон стрелковый
училища военного командного валить мишени поясные,
палить из калаша. Он, нет же, сам лично кампанию возглавил,
руководил, идею смотра не просто так одобрил, а деньги, и
немалые, сумел пробить, и даже лично посетил мероприятие,
то есть заехал пару раз во время конкурсной недели, а на
закрытие со всеми прибыл - третьими-вторыми и даже в зал, в
фойе, то есть, из спецбуфета пару раз с ухмылкой
благосклонной выходил.
Конечно, понимал, как там, на корабле, в карибских
звездных водах - кофе с молоком, здесь не получится, пусть
даже этот дискжокей шалмана политеховского, курчавенький,
и был похож, да, вылитый Игнасио Кевлар, товарищ
переводчик. Один в один, только глазенки голубые, но в этом,
черт, какой-то даже свой был цимус.
И тоже дискотека ухала. Открытие кубинское
(парилка, но с чухонской сухой баней не сравнить. И так, по
письмам если и постановлениям судить, не одному лишь
Жабе показалось). Короче, музыка играла, свет рожу делал
синей, а рубаху красной, и все свои, все равные, и Игорек
даже ходил в круг общий, переминался там с блестящей
ряхой.
Нормально. Одно хреново, в баре только ром,
папашиного первача не слаще.
- Пойдем, - позвал Игната, - ко мне в каюту. Еще одна
бутылка белой, пшеничной есть в заначке.
Вел выпить, больше ничего.
Разве мог знать, что повторится. Все повторится, как
тогда, в семидесятом, среди снегов и сосен, в топке темной,
душной и железной, его опять возьмут за рукоятку, штырь,
рычаг, единственный покрытый нежным эпителием, а не
коростой носорожьей орган.
Перед отплытием еще часок успели у Игната дома
провести. И все.
С тех пор услышать стоит этот Бони М .
Хач, хач, хач, хач.
И сразу себя видишь шашалычником косматым с
цыпленочком румяным, желтым, тепленьким на вертеле.
- Значит "Икаруса" не надо? - уже шутя, прощался с
Кузнецом Тимоха, - в "Пазик" вполне поместитесь?
- Должны. А вот в Москву, - отважился на дерзость
дискоклуба президент, - пожалуй, лучше на "Икарусе".
- В Москву поедете поездом, как все, - спокойно и по-
деловому отозвался ответственный товарищ, - специальный
будет поезд на Олимпиаду.
- Как все! Как все! Специальный поезд! - вопил
Кузнец на кухне. Предубеждению и предрассудкам вопреки,
трудом и честностью, трудом, настойчивостью, прямотой,
чего угодно, чего угодно добиться можно.
- Как все! Как все! - орал и прыгал идиот, и
опрокинув-таки никелированный кофейник, чуть было
спортивные штаны не припаял к разгоряченным ляжкам.

ВАНЯ

Госстрах не просыхал уже вторую неделю. Да, вице-
президент дискоклуба "33 и 1/3" Иван Робертович Закс кирял.
Не то чтобы совсем уж безнадежно пузыри пускал из бездны
омута осеннего запоя, нет, скорее спотыкался, плюхался,
плескался на мелководье летнем, но каждый день. Стакан
сирени перед едой и полтора на сон грядущий - пустой
огнетушитель в шкаф.
С похвальным педантизмом соблюдал режим, но
улучшенья состоянья констатировать нельзя было никак.
Настроение Ванино от часа к часу лишь гаже и паскудней
делалось, увы. Ну, а чего, собственно, ожидать, если такие
ужасные несправедливости творятся в мире. Да просто
заговор злодейский, чудовищные происки одних, доверчивая
близорукость и непростительное легковерие других, а силы
убывали, надежды таяли и потому хотелось выть, урчать,
идти, обходы совершать, бороться за здоровый быт, культуру
поведения и общежития, а полномочий, полномочий уже не
было.
Увы.
А всего лишь месяц с небольшим тому назад, в
апреле, как весел был Иван, кудряв, улыбчив, в какие дали без
очков глядел, вокруг него роились люди, искали девушки
знакомства, рассвет скворцов петь под окошко посылал,
суббота росами встречала на стекле сосуда, извлеченного из
холодильника без морозилки "Север".
Цель жизни была у Закса и место в боевом строю, а с
апреля одна лишь видимость, иллюзия, обман.
То есть, в конце марта подготовив устав и утвердив
программу на заседании бюро, Иван спокойно уехал на
свадьбу к брату, отсутствовал неделю ровно, вернулся:
- Ну, как дела, - зашел румяный, синеглазый в
комитет, - согласовали?
- А, да... - замялся как-то странно, неестественно Олег
Васильев, большеголовый, но безгубый юноша, - жидок тут
бегал, переделывал, вчера, по-моему, все подписал.
- Что переделывал?
- Устав, - скривилась щелка, округлились щечки, да
хмыкнуть насморк помешал, - в обкоме объявили, что
президентом русский быть должен обязательно.
- Так он же...
- Понятно, но фамилия-то Кузнецов.
Шмяк.
Было. Закс - президент, Ким - зам по оргвопросам и
Кузнецов - художественный руководитель, по-нашему, по
алфавиту, нормально, честно и, главное, понятно, какой
участок у кого. Иван перед начальством за четкость линии и
верность курса отвечает, Ким с опергруппой отсекает
безбилетников и чужаков, на нем порядок в зале, ну, а Натан
(так, люди утверждают и оснований им не верить нет, зовут
свои Абрама дома) читает заранее одобренные тексты в
микрофон и ленты воспроизведение, а также перемотку
организует. Все четко.
А стало. Товарищ русский (дальше некуда) теперь все
сам, один, большой и важный, а остальных, так, чтобы только
видимость создать в каких-то тухлых вице превратили. Вот,
дескать, коллективность, подстраховка, козлы, и, главное, ведь
убедить хотят, будто все это по распоряженью личному, по
указанию Тимохи. Толика Тимощенко.
А уши-то торчат. Лопухи свешиваются. Сразу видно,
сидите тут под пенопластовыми орденами всего лишь первый
год. Да Толику, если хотите знать, Тимохе, Иван еще
первокурсником приглянулся. Уже тогда он его двинул, уже
тогда такие вещи доверял... Да что там говорить, когда
собрались Ваню в прошлом году за двух семестров косу с
лентами хвостов разнообразных из института выпнуть, разве
не Толя его буквально вытащил, спас, академ придумал,
устроил, организовал?
Василий Александровия Устрялов топил Госстраха. И
сомневаться нечего. Преподаватель старший с теоретической
механики. Ему Иван был должен одних контрольных восемь
или девять. В натуре, спиногрыз. Не то что Толя, тот вел,
конечно, как же, какие-то лабораторные у разработчиков, но
это так, для смеха, для отвода глаз, просто полставки получал.
А Василий Александрович Устрялов, извините, в какую не
заглянешь, зайдешь кабинку по малой мимолетной или
серьезной полуденной нужде в четвертом корпусе, и
колесован он, и четвертован, и на копалке жилистой катается,
будьте любезны. Ну, ей же Богу, падла.
Сам лично ректор Сатаров представлять пришел.
- Кто за? Кто против?
- Единогласно.
- Что ж, поздравляю, ваш новый секретарь, товарищи
комсомольцы, кандидат физ-мат наук.
Рады стараться!
И Ваня пясть искренне несет сухую в общем строю,
примите уж, Василий Александрович, от всей души, от сердца
чистого, теперь Василием нам будете, своим, то есть, кто
прошлое помянет...
Эгэ, угу, оттыкали под стягом алым горнисты,
запевалы, глядит на Ваню кукиш, фига с маслом, руки ж не
подает.
- А, вот ты, - сложилась, наконец, в приветливое "на-
ка, выкуси", - оказывается, где сидишь, бездельник.
Ду-ду-ду. Укрепили, называется актив. Квартирой
завлекли.
Душило зло, брало за горло. Словно и впрямь
накаркал фатер. Да, осуждал, не понимал механизатор совхоза
"Светлый путь" Роберт Адольфович Закс желанья сына
младшего Ивана оторваться от корней, дать деру из деревни.
Наше дело - земля, - не мог взять в толк, что с
головою у потомка багровоглазый человек, - она и кормит, и
греет.

- Кто ты там? Никто. А на земле... Здесь из дерьма
конфетку всегда можно сделать, - с любимой присказкой к
любимой теме приступал хозяин дома ладного с наличниками
красными и желтым петушком, - вот когда нас с Волги
привезли, тут что было...
Ну, если бы еще на зоотехника или агронома пошел
учиться, ну, ладно, коли разрешили, а то ведь в горный
институт. Маркшейдер - звучит по-человечески, неплохо, но
суть, однако, в том, что по осени копать картошку и ту можно
теперь не ехать.
Не был, не был на своих братьев Рудольфа и Эрнеста
Иван похож. И все врачи виноваты, как назвали в честь Ивана
Теплякова (хороший человек, но, видно, сглазил), что ехал на
"ковровце" к соседу председателю "Дзержинца" свататься, да
вот жениться не успев, прямо на грядке, в поле роды принял,
так и пошло, поехало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28