Но себе он ничего не налил, наверное, и без того выпил достаточно. Одна свеча погасла. Остальные тоже догорали.
— Повторяю — в полночь. Сейчас без трех минут двенадцать.
Он парировал повадки аукциониста.
— Без трех минут полночь. Без двух минут… Убийца сейчас умрет… Читайте молитву, господин кюре… А вы, доктор, неужели не сообразили прихватить с собой медицинский саквояж? Без двух минут… Остается полторы минуты…
Кто-то неустанно толкал Мегрэ ногой. Но теперь комиссар не решался наклоняться, боясь пропустить что-либо из происходящего.
— Вы как хотите, а я ухожу, — вскочив со стула, вскричал адвокат.
Все взоры обратились на него. Адвокат застыл, вцепившись в спинку стула. От двери его отделяло лишь несколько шагов, но как знать, какие опасности подстерегают его на пути. Неожиданно он громко икнул.
И в ту же секунду раздался выстрел. Все остолбенели.
Погасла вторая свеча, и в тот же миг Морис де Сен-Фиакр зашатался, откинулся на высокую спинку готического стула, накренился влево, дернулся вправо и наконец замер, уткнувшись головой в плечо священника.
Глава 10
Ночное бдение у смертного ложа
И тут началась полная неразбериха. События разворачивались одновременно, и впоследствии каждый мог рассказать лишь о том, что наблюдал лично.
Теперь в столовой горело всего пять свечей. Углы комнаты совсем утонули во тьме, и люди то выходили на свет, то ныряли в темноту, как за театральный занавес.
Стрелял Эмиль Готье, сидевший рядом с комиссаром. Едва прогремел выстрел, как он слегка театральным жестом протянул обе руки комиссару, словно предлагал надеть наручники.
Мегрэ встал. Вслед за ним поднялся Готье-младший.
Затем старик управляющий. Втроем они образовали небольшую группу по одну сторону стола, а по другую сбились вокруг поверженного графа все остальные.
Морис де Сен-Фиакр по-прежнему сидел, уткнувшись головой в плечо кюре. Склонившийся над ним врач с мрачным видом огляделся по сторонам.
— Мертв? — спросил толстячок адвокат.
Ответа не последовало. Казалось, в этом лагере события развивались как-то вяло, словно сцена, разыгранная дурными актерами.
Один лишь Жан Метейе не примкнул ни к той, ни к другой группе. Он так и замер, стоя возле своего стула: его трясло и он не решался даже оглядеться по сторонам.
Видимо, перед тем, как стрелять, Эмиль Готье успел продумать, как вести себя дальше: едва положив оружие на стол, он в самом прямом смысле слова стал давать показания, глядя прямо в глаза комиссару.
— Он ведь сам объявил, правда? Убийца должен был умереть. И раз у него не хватало смелости сделать это самому…
Самообладание у него было совершенно невероятное!
— Я сделал то, что считал своим долгом.
Интересно, слышали его остальные? В коридоре раздался топот — это сбегались слуги. Тогда доктор ринулся к двери, чтобы помешать им войти. Мегрэ не разобрал, что он им говорил, но слуги ушли.
— Я сам видел, как Сен-Фиакр бродил вокруг замка ночью накануне преступления. Потом я понял…
Готье-младший ломал комедию. Но актер из него был никудышный, и реплика его прозвучала насквозь фальшиво:
— Суд решит, насколько…
Тут раздался голос доктора Бушардона:
— Значит, вы уверены, что де Сен-Фиакр убил собственную мать?
— Совершенно уверен! Иначе разве бы я решился?
— Значит, вы видели его возле замка в ночь накануне преступления?
— Так же ясно, как вижу теперь вас. Он оставил машину на въезде в деревню.
— А других доказательств у вас нет?
— Есть. Сегодня утром ко мне в банк приходил мальчик-служка вместе с матерью. Мать и заставила его рассказать. Вскоре после мессы граф попросил ребенка передать ему молитвенник и обещал некоторую сумму денег.
Мегрэ терял всякое терпение: ему казалось, что эти люди намеренно не дают ему сыграть свою роль в этой комедии!
Да, именно комедии. Почему доктор вдруг заухмылялся себе в бородку? И почему священник тихонько отстранил от себя голову де Сен-Фиакра?
Да, этой комедии суждено было получить продолжение, в котором драма тесно соседствовала с фарсом.
И правда, граф де Сен-Фиакр поднялся на ноги, точно пробудившись ото сна. Глаза его потемнели, на губах играла зловещая усмешка.
— Ну-ка повтори! Повтори мне в лицо! — воскликнул он.
И тут раздался совершенно душераздирающий вопль.
То вырвался наружу животный ужас, охвативший Эмиля Готье, который, словно ища защиты, судорожно вцепился в руку Мегрэ.
Но комиссар отступил назад, оставив двух мужчин лицом к лицу.
Лишь один человек ровным счетом ничего не понимал: Жан Метейе. Он выглядел почти столь же перепуганным, как молодой клерк. В довершение всего кто-то опрокинул один из канделябров, и от загоревшейся скатерти потянуло гарью.
Но адвокат потушил начавшийся было пожар, вылив на стол бутылку вина.
— Поди сюда!
Это был приказ. И отдан он был таким тоном, что ослушаться было немыслимо.
Мегрэ схватил револьвер и с первого же взгляда определил, что патроны в нем холостые.
Он уже обо всем догадался. Морис де Сен-Фиакр привалился головой к священнику, шепотом велел ему молчать — пусть остальные думают, что он действительно убит наповал.
Теперь это был совершенно иной человек. Граф казался выше ростом, крупнее. Он не сводил глаз с Готье-младшего, и управляющий наконец не выдержал, кинулся к окну, распахнул его и закричал сыну:
— Сюда!
Это было неплохо задумано. Все были настолько взволнованы и растеряны, что в ту минуту у Эмиля были все шансы ускользнуть.
Трудно сказать, насколько сознательно действовал толстячок адвокат. Скорее всего, у него это получилось нечаянно. Или же опьянение пробудило в нем нечто вроде героизма.
Как бы то ни было, когда беглец уже подскочил к окну, адвокат выставил вперед ногу, и Готье со всего маху растянулся на полу.
Так он и лежал, пока чья-то рука не сгребла его за шиворот и не поставила на ноги.
Обнаружив, что держит его не кто иной, как граф де Сен-Фиакр, клерк вновь истошно завизжал.
— Ни с места! Пусть кто-нибудь закроет окно.
Граф обрушил на него первый удар — кулаком по лицу. Эмиль побагровел. Сен-Фиакр холодно взирал на него.
— Теперь говори. Рассказывай.
Никто не вмешивался. Да это и в голову никому не приходило, настолько было очевидно, что лишь один человек вправе здесь распоряжаться.
И лишь папаша Готье прохныкал на ухо Мегрэ:
— И вы ему позволите?
Еще бы! Истинным хозяином положения был Морис де Сен-Фиакр, и он был явно на высоте.
— Ты и впрямь видел меня той ночью. Что правда, то правда.
И, обращаясь к остальным, пояснил:
— И знаете где? На крыльце замка. Я собирался войти. А он как раз выходил. Я-то хотел забрать кое-какие фамильные ценности и продать. Вот мы и столкнулись среди ночи нос к носу. Было страшно холодно. И этот гаденыш заявил, что только что вылез…
Словом, вы понимаете. Да, именно так, из спальни моей матери.
Чуть сбавив тон, граф небрежно бросил:
— Тогда я отказался от своих планов. И вернулся в Мулен.
Жан Метейе выпучил глаза. Адвокат, чтобы как-то справиться с волнением, все потирал подбородок и косил глазом в сторону своего бокала, взять который он теперь не осмеливался.
— Но для доказательства его вины это был довольно слабый аргумент. Ведь в доме их было двое, и Готье вполне мог сказать правду. Как я вам говорил, Готье был первым, кто воспользовался неприкаянностью и смятением старой женщины. Метейе появился уже потом. Но как знать, а вдруг это Метейе решился отомстить, чувствуя, что его положение под угрозой?
Я должен был разобраться. Но и тот, и другой — оба были начеку. И словно бросали мне вызов.
Не так ли, Готье? Я ведь то и дело выдаю необеспеченные чеки, брожу по ночам вокруг замка, так что вряд ли у меня хватит решимости кого-либо обвинять, а то как бы мне самому не загреметь в тюрьму.
Граф размашисто зашагал по комнате, то скрываясь во тьме, то появляясь на освещенном пространстве.
Казалось, он изо всех сил сдерживается, лишь ценой гигантского усилия сохраняя спокойствие. Порой он почти вплотную подходил к Готье.
— Какое искушение — взять револьвер и выстрелить!
К тому же я сам сказал: виновный умрет в полночь. А ты станешь поборником чести де Сен-Фиакров.
На этот раз его кулак с такой силой обрушился на физиономию Эмиля, что у того из носа фонтаном брызнула кровь.
Клерк походил на издыхающее животное.
Получив удар, он зашатался и чуть было не расплакался — от боли, страха и смятения.
Адвокат хотел было вмешаться, но Сен-Фиакр оттолкнул его.
— А уж вас я попрошу не лезть не в свое дело.
И в этом чувствовалась вся разделявшая их пропасть.
Морис де Сен-Фиакр был хозяином положения.
— Извините, господа, мне еще нужно выполнить кое-какие формальности.
Он настежь распахнул дверь и повернулся к Эмилю Готье.
— Иди!
Ноги у парня словно приросли к полу. В коридоре было совсем темно. Он боялся оказаться там наедине со своим мучителем.
Все произошло очень быстро. Сен-Фиакр метнулся к Эмилю; и вновь двинул ему, да так, что тот кубарем вылетел в вестибюль.
— Пошел!
И он указал ему на лестницу, ведущую на второй этаж.
— Комиссар! Предупреждаю вас, я… — лепетал управляющий.
Священник отвернулся. Он страшно мучился, но у него не было сил вмешаться. Все были на пределе, и Метейе не глядя плеснул себе в бокал какого-то вина — у него так пересохло в горле, что было совершенно безразлично, что пить.
— Куда они пошли? — спросил адвокат.
Граф тащил Эмиля к лестнице, и шаги их гулко разносились по выложенному каменными плитками коридору. Слышалось тяжелое, надсадное дыхание Эмиля.
— Вы знали все! — тихо и раздельно сказал Мегрэ управляющему. — Вы сговорились — вы и ваш сын. Вы уже заграбастали и фермы, и заклады. Но Жан Метейе все еще представлял для вас определенную опасность.
Следовало убрать графиню и заодно отделаться от ее молодого любовника, тем более что он первым будет у всех на подозрении.
Из коридора донесся крик боли. Доктор выскочил за дверь посмотреть, что там происходит.
— Ничего страшного, — сообщил он. — Мерзавец не хочет идти, приходится ему помогать.
— Это ужасно! Отвратительно! Это преступление! Что он собирается делать! — вскричал старый Готье, устремляясь вон из комнаты.
Мегрэ и врач последовали за ним. Они подошли к подножию лестницы как раз в ту минуту, когда граф и его пленник добрались до комнаты, где лежала покойная.
И тут раздался голос де Сен-Фиакра:
— Входи!
— Я не могу… Я…
— Входи!
Глухой звук удара.
Папаша Готье несся вверх по лестнице, Мегрэ и Бушардон следовали за ним. Все трое влетели наверх как раз в ту минуту, когда дверь затворилась и все стихло.
Поначалу из-за тяжелой дубовой двери не доносилось ни звука. В коридоре было совсем темно. Управляющий страдальчески прислушивался к каждому шороху.
Из-под двери пробивалась узкая полоска света.
— На колени!
Пауза. Хриплое дыхание.
— Живо! На колени! А теперь проси прощения!
И снова длинная пауза. Потом крик боли. На этот раз убийца получил по лицу не кулаком, а ногой: граф пнул его каблуком.
— Прос… Простите…
— И это все? Все, что ты можешь сказать? Ты забыл, что она платила за твое ученье?
— Простите!
— Ты забыл, что еще три дня назад она была жива?
— Простите!
— Разве ты забыл, мерзавец, как влез к ней в постель?
— Простите! Простите!
— Теперь поднатужься и скажи ей, что ты — мерзкая гнида. Повтори!
— Я…
— На колени, говорю тебе! Тебе что, ковер сюда подать?
— Аи! Я…
— Проси прощения!
Реплики, и без того перемежавшиеся долгими паузами, внезапно оборвались: послышались глухие удары.
Как видно, граф дал волю гневу. Слышно было, как он колотит чем-то об пол.
Мегрэ приоткрыл дверь. Морис де Сен-Фиакр, схватив Готье за горло, бил его головой об пол.
При виде комиссара он выпустил клерка, вытер лоб и выпрямился во весь рост.
— Дело сделано, — проговорил он, едва переводя дух.
Заметив управляющего, граф нахмурился.
— А у тебя не возникло желания попросить прощения?
Старик был так напуган, что тут же бросился на колени.
В слабом дрожащем свете двух свечей покойницы совсем не было видно: над смертным одром торчал лишь нос, казавшийся непомерно большим, да виднелись сложенные на груди руки, из которых свисали четки.
— Убирайся!
Граф вытолкал Эмиля Готье за дверь и запер дверь.
Один за другим мужчины стали спускаться по лестнице.
Эмиль Готье был весь в крови. Он никак не мог отыскать свой носовой платок. Доктор дал ему свой.
Выглядел парень просто ужасно: измученное, перепуганное лицо в пятнах запекшейся крови, нос превратился в бесформенную лепешку, губа порвана.
Но самое омерзительное, самое гнусное — были его бегающие глаза.
Расправив плечи, с высоко поднятой головой Морис Де Сен-Фиакр шагал размашисто и уверенно, как настоящий хозяин дома, который знает, что и когда ему делать. Пройдя по длинному коридору первого этажа, он Распахнул входную дверь. Порыв ледяного ветра ворвался в замок.
— Убирайтесь! — рявкнул он, повернувшись к папаше и сыну.
Но когда Эмиль уже собирался выйти вон, граф инстинктивно ухватил его на ходу.
Мегрэ мог поклясться: из груди графа вырвалось рыдание. Он вновь принялся лупить клерка, восклицая:
— Гаденыш! Гаденыш!
Но едва комиссар тронул его за плечо, как он полностью овладел собой, спустил Эмиля с лестницы и закрыл дверь.
И тут же из-за двери донесся голос старика:
— Эмиль! Где ты?
Священник молился, опершись о столешницу буфета. В углу, не сводя глаз с двери, застыли в оцепенении Метейе и адвокат.
Морис де Сен-Фиакр появился в дверях с гордо поднятой головой.
— Господа, — начал было он.
Но нет, говорить у него не было сил — душило волнение. Он дошел до предела.
Он пожал руку врачу, затем комиссару в знак того, что теперь пора уходить. Потом чуть помедлил, повернувшись к Метейе и адвокату.
А те двое словно не понимали, а может быть, их парализовал страх.
Тогда он махнул рукой, указывая им на выход, и щелкнул пальцами. И все.
Этим, однако, дело не кончилось. Адвокат стал разыскивать свою шляпу, и Сен-Фиакр простонал:
— Да шевелитесь же…
Из-за двери доносился приглушенный гомон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15