— Может быть, вы хотите поговорить с директором?
Хотя вряд ли он скажет вам что-нибудь новое.
Тем временем стемнело, зажглись фонари. На центральной улице царило почти такое же оживление, как в большом городе, а у дверей кафе и баров выстроились длинные вереницы машин.
Показался любопытный кортеж: два верблюда и слоненок несли полотнища рекламных афиш цирка, разбившего шатер-шапито на площади Победы.
В одной из бакалейных лавок Мегрэ заметил уже знакомую ему крестьянку: она покупала какие-то консервы, по-прежнему не выпуская руки своего рыжеволосого отпрыска.
А через несколько шагов комиссар чуть не налетел на Метейе и адвоката, которые с озабоченным видом что-то на ходу обсуждали. Адвокат говорил:
— …они обязаны его блокировать…
Комиссара они не заметили и продолжали путь к Дисконтному банку.
Если вся деловая и светская жизнь города сосредоточена на улице длиной в пятьсот метров, волей-неволей будешь по десять раз на дню натыкаться на одних и тех же людей.
Мегрэ отправился в типографию газеты «Журналь де Мулен». Административные службы и редакции размещались по фасаду здания: современные аквариумы из стекла и бетона, щедро украшенные фотоснимками из последних газет и журналов и сводками новостей, переписанными синим карандашом на длинных листах белой бумаги.
Маньчжурия. Как сообщает агентство Гавас…
Сама типография находилась в глубине темного тупика. Заблудиться было невозможно — достаточно было идти на грохот типографских машин. В полупустом цехе люди в халатах работали у высоких мраморных столов.
Подальше, в застекленной выгородке, стояли два линотипа, тарахтевшие не хуже пулемета.
— Я хотел бы поговорить с начальником цеха.
Из-за грохота машин здесь приходилось кричать что есть мочи. От запаха типографской краски першило в горле. Какой-то коротышка в синем халате, собиравший в форму набранные строки, приложил руку к уху:
— Вы начальник цеха?
— Я метранпаж.
Мегрэ достал из бумажника листочек, убивший графиню де Сен-Фиакр. Человечек поправил на носу очки в металлической оправе и вгляделся в текст, гадая, что бы это могло значить.
— Это было напечатано у вас?
— Что?
Вокруг сновали рабочие со стопками газет в руках.
— Я спрашиваю: это было напечатано здесь?
— Идемте!
Во дворе дело пошло на лад. Там было холодно, но, по крайней мере, почти не приходилось напрягать голос.
— Так о чем вы спрашивали?
— Вам знаком этот шрифт?
— Это челтенхем, девятый кегль…
— Это напечатано у вас?
— Почти все линотипы оборудованы таким шрифтом…
— А в Мулене есть еще линотипы?
— В Мулене — нет, но есть в Бурже, в Невере, в Шатору, в Отене…
— В этом документе есть какие-нибудь особенности?
— Он напечатан на выколотке, знаете, такая равняльная дощечка? Видимо, кто-то хотел придать этой бумажке вид газетной вырезки, не так ли? Однажды меня Уже просили сделать такую штуку — для какого-то там розыгрыша.
— Ага!
— Лет пятнадцать назад, никак не меньше. В те времена мы еще набирали газету вручную.
— А бумага ни о чем вам не говорит?
— Почти все провинциальные газеты закупают бумагу у одного и того же поставщика… Это немецкая бумага… Извините, мне нужно закончить форму… Понимаете, это для ньеврского выпуска.
— Вы знаете Жана Метейе?
Мужчина пожал плечами.
— Что вы о нем думаете?
— Послушать его, так он разбирается в нашем деле лучше всех нас, вместе взятых. Он немножко с приветом… Мы позволяем ему крутиться в цехе из-за графини: она, знаете ли, приятельница хозяина…
— А он умеет пользоваться линотипом?
— Гм… Говорит, что умеет.
— То есть он мог бы набрать эту заметку?
— Пожалуй, мог бы — часа за два… И то ему пришлось бы по десять раз перенабирать каждую строку.
— Случалось ли ему за последнее время сидеть за линотипом?
— Да откуда же мне знать? Приходит, уходит… Надоедает нам со своими новыми способами изготовления клише. Извините, но… Поезд ждать не будет, а мне еще нужно закончить полосу.
Настаивать было бесполезно. Мегрэ решил было вновь пойти в цех, но царившая там суета остановила его. У этих людей каждая минута была на счету. Они не ходили, а бегали. Спешившие к выходу разносчики без конца толкали его.
Наконец ему удалось переговорить с каким-то учеником линотиписта, вышедшим покурить.
— Что делают с использованными строчками?
— Их переплавляют: они ведь из свинца.
— Как часто?
— Через день. Вон, видите, плавильня находится в том углу. Но поосторожней, там жарковато.
Мегрэ отправился восвояси. Он несколько устал, а может, просто чувствовал себя слегка обескураженным.
Уже совсем стемнело. Мостовая поблекла от стужи.
Возле магазина готового платья, притопывая ногами, крутился продавец и гнусавым, простуженным голосом зазывал клиентов.
— Зимние мужские пальто из прекрасного английского сукна от двухсот франков и выше! Заходите! Вам ничего не стоит посмотреть…
Чуть дальше, у «Кафе де Пари», откуда доносился треск бильярдных шаров, Мегрэ заметил желтую машину, принадлежавшую графу де Сен-Фиакру.
Войдя в кафе, комиссар огляделся по сторонам в поисках графа, но не обнаружив его, уселся на банкетку.
Кафе было из шикарных. Трое музыкантов на эстраде настраивали инструменты, объявляя порядковый номер музыкальной пьесы с помощью трех картонок с цифрами.
Из телефонной будки доносились обрывки разговора.
— Кружку пива! — скомандовал Мегрэ официанту.
— Вам светлого или темного?
Комиссар прислушивался к доносившемуся из кабинки голосу. Однако не мог разобрать ни слова. Тут де Сен-Фиакр вышел, и кассирша спросила его:
— Сколько раз вы звонили?
— Три.
— В Париж, не так ли? Трижды восемь — двадцать четыре.
Заметив комиссара, граф, как ни в чем не бывало, направился к нему и уселся рядом.
— А вы не говорили, что собираетесь в Мулен. Я мог бы вас подвезти. Правда, машина у меня открытая, а при такой погоде…
— Вы звонили Мари Васильефф?
— Нет. Не вижу необходимости вас обманывать…
Официант, кружку светлого. Впрочем, нет. Чего-нибудь горячего, скажем, грогу. Так вот, я звонил одному человеку по фамилии Вольф. Возможно, это имя вам неизвестно, но среди ваших коллег с набережной Орфевр наверняка найдется немало таких, кому он прекрасно знаком.
В некотором роде он ростовщик. Мне и раньше доводилось прибегать к его помощи. Вот и сейчас я попытался…
Мегрэ как-то странно глядел на него.
— Вы просили у него денег?
— Под любые проценты! К тому же он мне отказал.
Не смотрите на меня так. Сегодня днем я зашел в банк…
— В котором часу?
— Около трех. Оттуда как раз выходили известный вам молодой человек и его адвокат.
— Вы хотели снять деньги со счета?
— Решил попытаться. Но, главное, не думайте, что я пробую вас разжалобить. Некоторые люди начинают мямлить, стесняться, едва разговор зайдет о деньгах. Я не из таких. Суть в том, что, отослав в Париж сорок тысяч франков и оплатив билет на поезд Мари Васильефф, я остался с тремя сотнями франков в кармане. Когда я сюда собирался, мне в голову не могло прийти ничего подобного, так что мне даже не во что переодеться. А в Париже я задолжал несколько тысяч квартирной хозяйке, и теперь она ни за что не позволит забрать хоть что-нибудь из квартиры.
Он говорил, а сам следил за бильярдными шарами, которые игроки гоняли по зеленому сукну. Игроки, невзрачные местные юнцы, время от времени завистливо поглядывали на элегантного, вальяжного посетителя.
— Только и всего. Все-таки мне хотелось бы явиться на похороны матери в черном костюме. А в здешних краях ни один портной не станет шить мне в кредит, даже если я пообещаю заплатить ему через несколько дней. В банке мне сообщили, что счет матери блокирован, да и на счете всего семьсот с чем-то франков. А знаете, кто мне сообщил все эти радостные вести?
— Сын вашего управляющего.
— Вот именно.
Граф глотнул обжигающего грога и примолк, по-прежнему не сводя глаз с бильярдного стола. Оркестр тем временем заиграл Венский вальс, и по странной случайности бильярдные шары стучали точно в такт музыке.
В жарко натопленном кафе царил полумрак, хотя электрические лампы уже зажгли. Здесь сохранилась подлинная атмосфера старинного провинциального кафе, и единственной уступкой современности был плакатик, гласивший: «Коктейли по шесть франков».
Мегрэ неторопливо покуривал. И тоже не сводил глаз с бильярдного стола, над которым висела лампа в зеленом картонном абажуре. Время от времени распахивалась входная дверь и на мгновение в кафе врывался поток ледяного воздуха.
— Давайте сядем подальше от двери.
Голос, произнесший эти слова, принадлежал буржскому толстяку адвокату. Он прошел мимо столика, где сидели граф и Мегрэ; следом за ним — Жан Метейе в белых шерстяных перчатках. Они пробирались к столику, не глядя по сторонам, и заметили Мегрэ и графа, лишь когда уселись.
Они оказались почти напротив друг друга. На щеках Метейе проступил легкий румянец, и, когда он обратился к официанту, голос его прозвучал несколько нетвердо:
— Порцию шоколада.
А Сен-Фиакр вполголоса съязвил:
— Давай, давай, дорогуша.
Какая-то женщина уселась за стол, стоявший как раз посредине между столами обеих пар. Она по-приятельски улыбнулась официанту и негромко проговорила:
— Мне как обычно.
Ей принесли шерри. Она принялась пудриться и красить губы, а сама, хлопая ресницами, никак не могла Решить — на чей стол обратить призывный взгляд.
На кого стоит повести атаку — на широкого и уютного Мегрэ или на адвоката: тот выглядел куда элегантней и Уже с эдакой улыбочкой разглядывал ее.
— Вот так! Придется мне возглавить траурный кортеж, будучи в сером костюме, — тихонько проговорил граф де Сен-Фиакр. — Не могу же я одолжить черный костюм у дворецкого или надеть визитку покойного отца!
За исключением адвоката, явно проявлявшего интерес к новой посетительнице, все следили за партией на ближайшем бильярде.
Всего в кафе было три бильярдных стола, и на двух шла игра. Как раз в ту минуту, когда музыканты кончили играть, раздались крики браво. И вновь зал наполнился звоном бокалов и звяканьем посуды.
— Три портвейна!
Дверь то и дело распахивалась. Волны холодного воздуха постепенно растворялись в жаркой атмосфере кафе.
Кассирша щелкнула выключателем у себя над спиной, и над третьим бильярдным столом зажглись лампы.
— Тридцать очков, — произнес чей-то голос.
И, обращаясь к официанту:
— Стакан виши… Нет, лучше виттель-фрез.
Голос принадлежал Эмилю Готье — он старательно натирал мелом рукоятку кия. Затем поставил маркер на нулевую отметку. Партнером его был заместитель директора банка — мужчина с черными, подкрученными кверху усами, лет на десять старше Эмиля.
Лишь после третьего шара, который он влепил в стенку, Эмиль заметил Мегрэ. Чуть смутившись, он кивнул комиссару. Но потом настолько увлекся игрой, что совершенно перестал замечать что-либо вокруг.
— Если вас не пугает холод, то в моей машине, разумеется, найдется для вас место, — сказал меж тем Морис де Сен-Фиакр. — Позвольте угостить вас чем-нибудь? Знаете, я все же в состоянии заплатить за аперитив.
— Официант, — громко окликнул Жан Метейе, — закажите для меня телефонный разговор с Буржем, номер семнадцать.
Это был номер его отца. Через несколько минут он вошел в кабинку и закрыл за собой дверь.
А комиссар все курил свою трубку. Заказал вторую кружку пива. И, вероятно, из-за того, что он был подородней, чем адвокат, женщина остановила свой выбор на нем. Всякий раз, когда комиссар поворачивался в ее сторону, она улыбалась ему, как старому знакомому.
Ей и в голову не приходило, что он думал в эту минуту о старушенции, как называл покойную графиню ее собственный сын, об этой пожилой женщине, бездыханное тело которой лежало сейчас в комнате на втором этаже замка, а мимо шли и шли крестьяне, толкая друг друга локтями.
Он помнил ее совсем иной. Помнил, какой она была в те времена, когда вереницы машин еще не выстраивались перед «Кафе де Пари», а в самом кафе еще и в помине не было никаких коктейлей.
Мегрэ видел ее как сейчас: вот прогуливается по парку высокая грациозная молодая аристократка, точь-в-точь героиня народного романа, а рядом кормилица катит детскую коляску.
В те годы Мегрэ был еще ребенком, и волосы его торчали хохолком на затылке, как у рыжего служки и Эмиля Готье.
Как завидовал он графу в то утро, когда супруги отправлялись в Экс-ле-Бен в собственном автомобиле (одном из первых, появившихся в этих краях), заваленном меховыми пледами, шубами, от которых вся машина благоухала духами! Лицо графини было скрыто вуалеткой. Граф надевал автомобильные очки-консервы. Вся сцена походила на героическое похищение. А кормилица трясла ручонкой младенца, словно и он прощался с Родителями.
И вот теперь покойницу кропили святой водой, и от горящих свеч в комнате пахло паленым воском.
Эмиль Готье, деловито расхаживавший вокруг стола, с упоением предавался игре, время от времени с важным видом негромко объявляя счет:
— Семь…
И вновь примерялся ударить по шару. Он выигрывал.
Его черноусый начальник кисло проговорил:
— Потрясающе!
А поверх зеленого сукна глядели друг на друга двое мужчин: Жан Метейе, которому все что-то нашептывал улыбчивый адвокат, и граф де Сен-Фиакр, вялым жестом подозвавший вдруг официанта.
— Еще порцию грога!
Мысли Мегрэ обратились теперь на скаутский свисток. Замечательный бронзовый двухзвучный свисток, какого никогда не было у комиссара.
Глава 8
Приглашение на ужин
— Опять он собрался звонить, — вздохнул комиссар, увидав, что Метейе вновь поднялся с места.
Он проводил его взглядом, и оказалось, что секретарь направляется отнюдь не к телефонной будке и не в уборную. Между тем толстячок адвокат весь изъерзался, словно ему не сиделось на месте. При этом он то и дело поглядывал на графа. И даже как будто пытался изобразить подобие улыбки.
Быть может, Мегрэ был здесь лишним? Как бы то ни было, эта сцена напомнила комиссару некоторые эпизоды юности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15