Что вы тут подстроили?
— Это не я. Это он.
Чтобы приободриться и вообще прийти в себя, адвокат без конца подходил к круглому столику и пил бокал за бокалом. Судя по всему, он даже не замечал, что чрезмерно налегает на спиртное.
— Что за чудо этот старинный замок! Какая была бы декорация для фильма! Совсем недавно я говорил об этом буржскому прокурору — он на дух не переносит кинематограф. Пока фильмы будут сниматься в таких декорациях, которые…
Возбуждение его нарастало прямо на глазах, он без конца приставал с разговорами то к Мегрэ, то к секретарю, то к управляющему.
А граф тем временем подошел к Метейе и пугающе любезно заговорил с ним:
— Не правда ли, в этих краях самое грустное время — это долгие зимние вечера. Помнится, в мое время отец тоже зачастую коротал время в обществе местного врача и священника. С тех пор здесь сменился и священник, и врач. Наш прежний доктор тоже был совершеннейший нехристь, так что любой разговор рано или поздно превращался в философскую дискуссию. А вот и…
В дверях появился кюре: подобравшись, лихорадочно поблескивая ввалившимися глазами, он замер на пороге, словно не решаясь войти.
— Извините за опоздание, но я…
В распахнутые двери было видно, как двое слуг накрывают в столовой на стол.
— Предложите же господину кюре чего-нибудь выпить.
Граф обращался к Жану Метейе. Мегрэ заметил, что секретарь ничего не пьет, зато адвокат хмелеет прямо на глазах. Закусив удила, он яростно доказывал комиссару:
— Немного дипломатии — только и всего. Или, если хотите, знание человеческой природы. Они ведь почти ровесники, оба — из хороших семей. Скажите на милость, почему же они должны глядеть друг на друга волком? Самое любопытное…
Рассмеявшись, он опять приложился к рюмке.
— Заключается в том, что все произошло совершенно случайно, в захудалом провинциальном кафе. Чем и хороши подобные заведения: каждый чувствует себя там как дома.
На улице послышался рокот мотора. Чуть погодя граф на мгновение заглянул в столовую, где по-прежнему суетился дворецкий, и о чем-то распорядился:
— Да, оба… Если угодно… Это приказ!
В эту минуту зазвонил телефон, и граф вернулся к гостям. В курительную вошел дворецкий:
— Звонит агент похоронного бюро. Спрашивает, в котором часу привезти гроб.
— Когда ему будет угодно.
— Слушаюсь, господин граф.
И с деланным оживлением Морис де Сен-Фиакр воскликнул:
— Прошу к столу. Я приказал принести из погреба последние бутылки. Прошу вас, господин кюре, проходите первым. Нам будет слегка недоставать женского общества, но…
Мегрэ хотел было что-то сказать графу наедине и тронул его за рукав. Но тот, порывисто заглянув ему в глаза, резко высвободил руку и прошел в столовую.
— Кроме того, я пригласил в нашу компанию управляющего, господина Готье, и его сына — весьма многообещающего юношу.
Взглянув на юного клерка, Мегрэ, несмотря на терзавшую его тревогу, не мог удержать улыбки. Волосы юноши были совсем мокрые, перед тем как явиться в замок, он тщательно причесался, выровнял пробор, старательно вымыл лицо и руки и даже переменил галстук.
— Прошу за стол, господа.
Мегрэ явственно уловил сдавленное рыдание, прозвучавшее в голосе графа. Но, кроме него, никто этого не заметил: всеобщее внимание отвлек доктор, схватив запыленную бутылку и восхищенно пробормотав:
— Так, значит, у вас еще осталось это замечательное вино? Это же Оспис де Бом девяносто шестого года! Я думал, все уже закуплено рестораном Ларю и…
Конец фразы потонул в шуме отодвигаемых стульев.
Священник, сложив руки на скатерти, потупив глаза и беззвучно шевеля губами, читал молитву.
Мегрэ заметил устремленный на него пристальный взгляд де Сен-Фиакра.
Глава 9
Под знаком Вальтера Скотта
Благодаря резным деревянным панелям, сплошь покрывавшим стены до потолка, из всех комнат замка столовая в наибольшей степени сохранила былой облик. К тому же она была относительно небольшой и в сочетании с высоченным потолком выглядела не столько торжественно, сколько мрачно, — так и казалось, что ты сидишь на дне глубокого колодца.
На каждой резной панели — по два электрических светильника, в точности, вплоть до потеков воска, имитирующих восковые свечи.
Посреди стола самый что ни на есть настоящий канделябр — семисвечник с зажженными свечами.
Граф де Сен-Фиакр и Мегрэ сидели друг напротив друга, но из-за канделябра не могли видеть один другого иначе, как вытянув шеи и взглянув поверх язычков пламени.
Справа от графа — священник. Слева — доктор Бушардон. Как-то само собой получилось, что Жан Метейе и его адвокат оказались на разных концах стола. По правую руку от комиссара сидел управляющий, по левую — Эмиль Готье.
Время от времени дворецкий появлялся из полумрака, подавал что-либо сотрапезникам или наливал им вина, но стоило ему отойти на несколько шагов, и он полностью растворялся во тьме — виднелись лишь белые перчатки.
— Вы не находите, что атмосфера здесь прямо как в романе Вальтера Скотта?
Граф уронил замечание как бы походя, небрежно. Однако Мегрэ навострил уши: нечто особенное в интонации де Сен-Фиакра подсказало ему, что сейчас-то и начнется необычное.
Гости занялись закусками. На столе в беспорядке стояло штук двадцать бутылок красного и белого вина — бордоского и бургундского, — и каждый пил в свое удовольствие.
— Лишь одна деталь подкачала, — продолжал меж тем Морис де Сен-Фиакр. — В романе Вальтера Скотта бедная старушенция, которая лежит теперь наверху, наверняка принялась бы истошно вопить.
На несколько мгновений все так и замерли, даже жевать перестали: по комнате пронесся словно порыв ледяного ветра.
— В самом деле, Готье, она там сейчас совсем одна?
Судорожно проглотив пищу, управляющий, запинаясь, отвечал:
— Она… Да… В комнате госпожи графини никого нет.
— Вот уж невесело там!
В это мгновение Мегрэ почувствовал, как кто-то настойчиво толкает его ногой, но кто — непонятно. Стол был круглый, и каждый мог легко дотянуться до середины. Весь вечер комиссар пребывал в замешательстве — этот кто-то постоянно толкал его ногой, причем все чаще и чаще.
— Она приняла сегодня много народу?
Всем сделалось неловко: граф говорил о покойной Матери, словно о живом человеке. А Метейе, как заметил комиссар, был настолько этим потрясен, что даже перестал есть и уставился в пространство. Под глазами У него вдруг обозначились темные круги.
— С ней попрощались почти все местные фермеры, — звучно и серьезно отозвался управляющий.
Стоило дворецкому заметить, что кто-нибудь из гостей тянется к бутылке, как он тут же бесшумно возникал из темноты. Над столом появлялся черный рукав, торчащая из него рука в белой перчатке наливала вино в бокал и проделывала это так бесшумно, так ловко, что окончательно захмелевший адвокат раза три-четыре повторил свой маневр, чтобы полюбоваться искусством дворецкого.
Он зачарованно следил за движениями этой руки, даже мимоходом не задевавшей его плеча, и в конце концов не мог сдержать восхищения.
— Потрясающе! Дворецкий, вы настоящий ас, и будь у меня собственный замок, я непременно взял бы вас на службу.
— Ба! Да ведь замок скоро пойдет с молотка, и совсем недорого.
На этот раз Мегрэ не сдержался и хмуро взглянул на Сен-Фиакра, который по-прежнему говорил небрежно, как бы мимоходом, но в то же время словно в каком-то угаре. В его выходках было что-то издевательское, язвительное. Может быть, у него стали сдавать нервы? Или он всегда шутит так мрачно?
— Цыплята в полутрауре, — объявил граф, словно заправский дворецкий, когда настоящий дворецкий принес цыплят с трюфелями. — И, безо всякого перехода, тем же беззаботно-легким тоном добавил: — Убийца будет есть цыпленка в полутрауре, как и все остальные.
Руки дворецкого мелькали над столом. Послышался голос управляющего, с комическим огорчением запротестовавшего:
— Помилуйте, господин граф…
— Ну и что? Что в этом необычного? Убийца сидит среди нас, это несомненно. Пусть, однако, это не лишает вас аппетита, господин кюре. Покойница тоже лежит в доме, но это не мешает нам ужинать. Альбер, подлейте вина господину кюре.
Кто-то вновь толкнул Мегрэ под столом. Комиссар уронил салфетку, наклонился — но было уже поздно.
Когда он выпрямился, граф, не отрываясь от еды, принялся разглагольствовать:
— Я давеча упомянул о Вальтере Скотте. Разумеется, в этой комнате особая атмосфера, но, главное, среди нас находится убийца. В сущности, это настоящие поминки, не так ли? Похороны состоятся завтра утром, и вполне возможно, что мы так и просидим здесь до самого утра. Следует отдать должное господину Метейе: он хотя бы позаботился заставить погребец прекрасным виски.
Мегрэ все прикидывал, сколько же выпил к этому времени молодой граф. Наверное, поменьше, чем адвокат, который возбужденно подхватил:
— Великолепным! Это уж точно. Как-никак мой клиент происходит из семьи потомственных виноделов, и…
— Я и говорю… О чем бишь я говорил… Ах да! Альбер, налейте вина господину кюре.
— Так вот, я и говорю: раз убийца находится здесь, среди нас, то остальные оказываются как бы в роли судей. Вот этим наше сборище и напоминает сцену из романа Вальтера Скотта.
Обратите внимание, в действительности убийца ничем не рискует. Не правда ли, комиссар? Подложить в молитвенник какую-то там бумажку — это еще не преступление.
Кстати, доктор, когда у матери был последний приступ?
Утерев губы, доктор хмуро обвел взглядом гостей и ворчливо ответил:
Три месяца назад, после вашей телеграммы из Берлина, когда вы сообщили, что лежите совсем больной в гостинице и что…
— Мне нужны деньги. Именно так.
— В тот раз я объявил, что стоит графине еще разок поволноваться, и последствия могут оказаться самыми пагубными.
— Так что… Погодите, а кто знал об этом? Разумеется, Жан Метейе. Само собой, я сам. И папаша Готье — он ведь почти член семьи. Наконец вы, доктор, и вы, господин кюре.
Граф залпом осушил бокал вина и, скривившись, проговорил:
— Иначе говоря, по логике вещей, почти каждого из нас можно считать потенциальным убийцей. Если это доставит вам удовольствие, господа… — Он словно нарочно подбирал самые неуместные, самые шокирующие выражения! — Если это доставит вам удовольствие, мы рассмотрим каждый конкретный случай. Начнем с господина кюре. Была ли ему какая-либо корысть убивать мою мать? Как вы убедитесь сами, на этот вопрос не так легко дать ответ, как кажется. Денежные вопросы я оставляю в стороне…
Судорожно хватая воздух ртом, священник, казалось, порывался встать.
— Господину кюре не на что было надеяться. Но по натуре он мистик, апостол, почти святой. И вот у него есть странная прихожанка, на редкость скандального поведения. То она не выходит из церкви как самая истая христианка, то навлекает позор на весь Сен-Фиакр.
Да нет же! Не делайте такого лица, Метейе. У нас здесь мальчишник. Считайте, что мы занимаемся теперь высокой психологией.
Вера господина кюре столь горяча, что вполне могла бы толкнуть его на некоторые крайности. Недаром в былые времена грешников сжигали на кострах, дабы очистить от греха. Мать пришла к заутрене. Причастилась. На нее снизошла благодать. Но не пройдет и часу, как она вновь погрязнет во грехе и навлечет на себя позор.
Однако если она умрет прямо здесь, на церковной скамье, в святости…
— Но… — начал было священник, у которого даже слезы навернулись на глаза. Стараясь справиться с волнением, он изо всех сил вцепился в спинку стула.
— Ну что вы, господин кюре. Мы ведь упражняемся в психологии. Я просто хочу вам доказать, что даже самых суровых аскетов можно заподозрить в способности к величайшим зверствам. Однако перейдем к доктору: тут дело посложнее. Бушардон отнюдь не святой. Но спасительным для него является тот факт, что его никак нельзя причислить к истинным ученым. Будь он исследователем, ему вполне можно было бы приписать этот трюк с газетной вырезкой, вложенной в молитвенник, хотя бы ради того, чтобы выяснить способность больного сердца сопротивляться недугу…
Позвякивание вилок о тарелки слышалось все реже и наконец совсем смолкло. На лицах гостей читались тревога, настороженность, растерянность. Лишь дворецкий бесшумно, с точностью метронома, наполнял бокалы.
— Что-то вы помрачнели, господа. Мы с вами вполне разумные люди, неужели мы не можем попросту поговорить о некоторых вещах?
Альбер, подавайте следующую перемену. Итак, оставим доктора в покое, коли уж он не ученый и не исследователь. Заурядность оказалась для него спасительной.
Хмыкнув, граф повернулся к Готье-старшему.
— Теперь ваш черед. Тут дело посложнее. Но мы по-прежнему рассуждаем совершенно отвлеченно, не так ли? В вашем случае возможны два варианта. Представим себе, что вы — образцовый управляющий, честный, порядочный человек, посвятивший всю свою жизнь служению хозяевам, процветанию замка, где вы живете с колыбели. Положим, вы живете здесь отнюдь не с колыбели, но это неважно… В таком случае ваша позиция не совсем ясна. У Сен-Фиакров лишь один-единственный наследник мужского пола. И вот прямо из-под носа этого наследника его достояние по кусочкам растаскивают. Графиня ведет себя безрассудно. Не пора ли спасти хотя бы то, что осталось?
Вы ведете себя столь же благородно, как заправский герой Вальтера Скотта, и это напоминает ситуацию с господином кюре.
Но есть и другая вероятность. Вы отнюдь не образцовый управляющий, с колыбели живущий при замке. Вы — мерзавец и уже много лет пользуетесь и злоупотребляете слабостью своих хозяев. Втихую скупаете все фермы, которые они вынуждены продавать. И заклады выкупаете тоже вы. Да не злитесь же, Готье.
Разве господин священник сердился? Но это не все.
Еще немного — и вы станете полноправным владельцем замка.
— Господин граф!
— Разве вы не знаете правил игры? Говорю вам, это игра! Если угодно, мы играем в полицейских. Представьте, что мы все, подобно вашему соседу по столу, служим в полиции. Итак, наступает момент, когда графиня вот-вот дойдет до роковой черты и ей придется распродать последнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15