Круглякова сообщила, что мужчина, взяв билет до Одессы, трое суток практически не покидал своего купе, а утром восемнадцатого октября незаметно сошел с поезда либо в Верхнеозерске, либо в Красном Куте - за одну остановку до Верхнеозерска. На расспросы удивленной проводницы сосед Ферезяева по купе ответил, что тот объяснил свое неожиданное решение желанием повидать фронтового товарища.
- Такие вот пироги, - резюмирует Чижмин, приканчивая третью чашку чая.
Да, пироги отменные, с острой начинкой... Утром восемнадцатого... О совпадении здесь не может быть и речи. - Соображаешь, какой значимости данные ты привез? Молодчина!
- Фактик действительно валит с ног, - невозмутимо произносит Лева. Есть еще кое-что по поводу "технологии" хищений.
- Выкладывай.
В течение десяти минут Чижмин поясняет, с помощью каких ухищрений с территории зверосовхоза вывозилась и по дороге до железнодорожной станции "испарялась" определенная часть груза. Для такого старого зубра, как Антон Васильевич, информация несомненно представляла бы профессиональный интерес, я же не хочу раздваивать внимание, поэтому улавливаю на слух только обрывки фраз типа "криминал - он и в Африке криминал...", "неопровержимое доказательство вины...", "Перцовский попросту не мог не знать этого..."
- Лева, переведи дух, - вклиниваюсь я наконец в монолог. - Сделаем так: я сейчас еду в управление, а ты составь рапорт и до обеда можешь отдыхать. Потом, возможно, понадобишься.
- В каком амплуа? - живо интересуется Чижмин.
- В качестве говорящего вещественного доказательства, если не хватит прочих аргументов для начальства, - шучу я.
На площадке переходного яруса третьего этажа, напротив лифта, я вижу Конюшенко, беседующего с пожилой женщиной в форме - инспектором по делам несовершеннолетних. Заметив меня через натянутую между пролетами стальную паутину, Антон Васильевич вежливо обрывает разговор. Напористое рукопожатие.
- Как настроение, угрозыск?
- Спасибо, вашими молитвами.
- Жалуется Лидия Викторовна, смотр у них сегодня, а шефы опять подвели. Ты ведь в курсе?
- Мне только проблем Лидии Викторовны недостает.
Перебрасываясь отвлеченными фразами, мы подходим к кабинету Конюшенко. Сотрудники с любопытством поглядывают вслед начальнику ОБХСС на днях он забрал из роддома жену с очаровательными двойняшками.
- Тебя Струков что, задержал вчера? - интересуюсь я уже в кабинете.
Антон Васильевич не спеша включает электрокалорифер, толстая спираль постепенно краснеет.
- Он остановил меня после совещания, - произносит Конюшенко, прикидывая, как бы перескочить на другую тему, - и спросил, насколько серьезны основания подозревать Кормилина.
- И ты?
- А что я? Я начал объяснять результаты предварительного следствия, упомянул про возможную "деловую" связь между замдиректора фабрики и агентом снабжения, потом вспомнил, что оставил зонт на "субординационном" у Коваленко, а погода нынче сам знаешь...
- Знаю, все знаю, - киваю я, - Владимир Петрович обожает коллекционировать контраргументы. Но меня самого крайне интересуют взаимоотношения Кормилина с Перцовским. Как ты догадываешься, не из чистого любопытства.
По кабинету расползается тепло. Конюшенко похрустывает суставами пальцев.
- Перцовский оказался темпераментной личностью, - задумчиво говорит он, - на допросе метался, как затравленный, постоянно переводил разговор на свое семейное положение, напрашиваясь на сочувствие. Четверо детей, у жены здоровье слабое, астма... Живут в коммуналке с тремя соседями. Полностью признавая свою вину, Александр Маркович ставил это обстоятельство на третий план по сравнению с материальным обеспечением семьи и улетучивающейся возможностью получения новой квартиры.
- Полностью ли? - сомневаюсь я.
- В отношении себя - да. Перцовский не отрицал, что получал в зверосовхозе большее количество ондатры, чем приходило на фабрику. Куда девались излишки, его не интересовало. То есть он просто закрывал на это глаза. Как вознаграждение - премии, отгулы и обещания при первой возможности предоставить семье четырехкомнатную квартиру со всеми удобствами. Как альтернатива - угроза неприятностей, вплоть до увольнения. В конце допроса он плакал.
- Тебе жаль его?
- Детей жаль. Хотя это не самый трагичный эпизод в моей практике.
Конюшенко умолкает и машет рукой, как бы отгоняя налетевшие сантименты.
- А кто конкретно подачками и угрозами толкал Перцовского на неблаговидные дела?
- Представь себе, конкретно он никого не назвал, несмотря на то, что мог попытаться переложить часть ответственности на директора фабрики Осипова или того же Кормилина. Все получалось вроде бы по закону: привез шкурки - молодец, не привез - сорвал квартальный план, а тут уж пеняй на себя. Что до Кормилина, - продолжает Антон Васильевич, расхаживая по кабинету, - думаю, доказательства его причастности к махинациям с мехами будут лежать вот на этом столе сегодня к вечеру. Допустимая погрешность во времени - в пределах моей компетенции.
Посмеиваясь, я затрагиваю близкую Конюшенко тему.
- На фабрике дела идут нормально или требуется наше вмешательство?
Не замечая иронии, начальник ОБХСС пулеметной очередью выдает схему получения денег из ничего. Оказывается, все обстояло очень просто. К надомницам, которые были закреплены за ателье No 3 и, как предполагалось, занимались в основном "массовкой", поступала львиная доля левых шкурок. Затем реализаторы сбывали по одним и тем же накладным шапки, как пошитые в ателье, так и прошедшие через руки работниц "домашнего фронта".
Имели место и другие способы извлечения прибыли. В частности, тот же надомно-подпольный цех работал по принципу "безотходного производства". Допустимые ГОСТами обрезки меха использовались для пошива манжет, воротников, а иногда и шапок, которые потом реализовывались в пригороде на предпраздничных ярмарках. Весьма экономно, и в ведомости не вписывается.
- Фокусники, иллюзионисты! - вдруг распаляется Конюшенко. - Ну ничего, до всех доберемся! Кстати, вчера мы произвели еще несколько арестов. К небезызвестным тебе Перцовскому, Захарову и Фельдману добавились Семаков, Эльяков, Киперштейн...
- Погоди-погоди! - перебиваю я. Наверное, мое лицо становится необычно выразительным, потому что Антон Васильевич взирает на меня с неподдельным интересом. - Какой Эльяков?
- Георгий Никодимович Эльяков, заведующий ателье No 3. А что такое?
- Да ведь этот Эльяков вращался в компании картежников, которые собирались на квартире у Кормилина. Между прочим, в день убийства Моисеева он там отсутствовал. Как насчет небольшого дознания?
- Всегда за! Мы уже имели удовольствие с ним побеседовать. Ушлый тип с претензией на светские манеры. Впрочем, сам посмотришь...
И вот я созерцаю сидящего по другую сторону стола Георгия Никодимовича. Завателье имеет широкий лоб с выступающими надбровными дугами, массивный подбородок, чуть загнутый вниз типично боксерский нос, редеющую шевелюру и печальный взгляд. Я представляюсь. Конюшенко сидит у окна, перебирая клавиатуру пишущей машинки и, по договоренности, в допрос не вмешивается.
- Я ознакомился с протоколом вашего первого допроса. Уточним кое-какие детали.
- Можно и уточнить, - криво улыбается Эльяков, - хотя, как я понимаю, от меня здесь не зависит, что можно, а чего нельзя.
Пропустив мимо ушей эту реплику, я продолжаю:
- Вы знакомы с Кормилиным Иваном Трофимовичем?
- Было бы странно отрицать столь очевидный факт.
- Где, когда и при каких обстоятельствах вы с ним познакомились?
Эльяков прикусывает губу и пожимает плечами. По всему видно - на душе у него кошки скребут.
- Длинная история, - с натугой выдавливает он.
- Расскажите, чего уж там. Человек вы интеллигентный, образованный, а с головой окунулись в круговорот сомнительных делишек, за которые рано или поздно приходится платить дорогой ценой.
- По-моему, платить приходится всегда и за все. А что касается моего знакомства с Кормилиным, то оно произошло несколько лет назад на дне рождения тестя.
- Последний, если не ошибаюсь, директор вашей фабрики?
- Хм... Да, как это ни прискорбно, я зять Артура Артуровича Осипова, муж его горячо любимой дочери.
- Прекратите фиглярствовать и отвечайте на вопросы по существу, начинаю я горячиться. - Более прискорбно, что вы занялись противозаконной деятельностью. Неужели других перспектив перед собой не видели?
Эльяков ерзает на стуле.
- Вы спрашиваете о перспективах? Ну что ж, извольте. После окончания инженерно-экономического института по распределению я остался в городе. Полагал, что трудности преодолены, препоны позади. Меня поначалу даже не смутила скромная зарплата. Но потом дошло: шансы на рост самые мизерные, да и не хочется постоянно подсчитывать, сколько дней осталось до аванса. Женился на дочке Осипова, женщине весьма избалованной. У нас начались ссоры на почве моей "бездеятельности". Мне и самому к тому времени порядком надоело перебиваться магазинными овощами и обедами в домовой кухне. Опять же квартиру нужно было отремонтировать. В общем, бросил я родной проектный институт и устроился в ателье. А дальше... дальше вы все сами прекрасно знаете.
- Георгий Никодимович, миллионы людей честно трудятся и обходятся зарплатой. Помимо материальных существуют ведь и духовные ценности.
- Извините, гражданин следователь, но вы как с Луны свалились. Или вы не знаете, какие цены на толкучке? И на базаре никогда не бывали? Да, мне глубоко небезразлично, что я ем, пью, где живу, в чем хожу - в нашем однотонном, однофасованном, безразмерном ширпотребе или в импортных вещах. Уверяю вас, есть разница. Будь у меня две жизни, в одной я, может, поэкспериментировал бы, пожил на голую зарплату.
Настроение мое резко портится.
- Ну, а в карты играли из чисто спортивного интереса?
- Вы имеете в виду нашу узкую компанию? Я там приятно проводил время, не более того. Полет на острых ощущениях.
Я преднамеренно не развиваю этой темы, чтобы не дать Эльякову повода насторожиться.
- Где вы были в ночь с восемнадцатого на девятнадцатое октября?
- По ночам я обычно нахожусь в супружеской постели, если вас развлекают интимные подробности.
- Обычно? Значит, бывают исключения? Постарайтесь все-таки вспомнить.
- С восемнадцатого на девятнадцатое? Какой это был день недели?.. А, припоминаю. Я еще ездил тогда за штапиками для балкона, потом, когда вернулся, где-то около шести родственники из Полтавы приехали. Точно. Вечь вечер сидел дома. А что произошло в ту ночь?
Антон Васильевич выразительно поглядывает на меня, я приопускаю веки - проверим, мол, в обязательном порядке.
Эльяков достает из кармана розовый носовой платок, утирает вспотевший лоб. Звук зуммера. Георгия Никодимовича передергивает.
- Голиков слушает... Спасибо, сейчас зайду.
Конюшенко поднимается из своего угла, догадываясь, что завершать допрос предстоит ему.
В кабинете Коваленко находится не один. Напротив него сидит незнакомый мне стройный худощавый мужчина лет тридцати пяти в отлично сшитом темно-сером костюме.
- Знакомьтесь, Александр Яковлевич. Это Павел Александрович, наш коллега из Киева.
- Железнов.
- Майор Голиков, - интонационно подкрашиваю первое слово.
- Речь пойдет о человеке, выдававшем себя за Виктора Юрьевича Ферезяева, - произношение у Железноза четкое, дикторское. - Личность его идентифицирована. Настоящая фамилия - Борохович, имя-отчество - Семен Астафьевич. Уроженец деревни Хролы Верхнеозерского района. Родился в 1922 году в кулацкой семье, в 1940 году осужден на восемь лет за участие в групповом вооруженном ограблении сберкассы. В 1941 году во время бомбежки под Витебском бежал из-под конвоя. Вскоре начал сотрудничать с немецкими оккупационными властями. По картотеке проходил под кличкой "Худой". Зверствовал, участвовал в расстрелах мирных жителей на территории Украины и Белоруссии. Затем его след затерялся. Предполагалось, что он, подобно другим отщепенцам, бежал вместе с отступающими гитлеровскими войсками. До настоящего времени находится в розыске.
- Одну деталь могу дополнить, - говорю я, внутренне потрясенный. - Не исключено, что в настоящий момент Борохович находится в нашем городе.
- Откуда данные?! - Коваленко вопросительно смотрит на меня.
- Подтвержденные сведения таковы: бывший директор зверосовхоза сошел с поезда "Новосибирск - Одесса" либо за одну станцию до, либо в самом Верхнеозерске. Это произошло восемнадцатого октября.
- Нам пока не поступала такая ориентировка.
- Прибывший утром лейтенант Чижмин сообщил мне об этом. Я просто не успел раньше доложить.
- Значит, приезд Бороховича совпадает с датой убийства Моисеева, задумчиво добавляет Коваленко.
- Очень ценно, - замечает Железнов. - Ну что ж, для начала было полезно обменяться информацией. Все дальнейшие мероприятия будем согласовывать.
Распрощавшись с моим начальством, Павел Александрович уходит. Коваленко, если можно так выразиться, впадает в состояние информационного удара в двадцать пять килобайт. Я, между прочим, тоже.
- Николай Дмитриевич, создавшаяся ситуация требует оперативного вмешательства. Кормилина необходимо арестовать - помимо махинаций на фабрике, имеются подозрения о его связи с двойником Ферезяева. Время не терпит. Я уверен, что Иван Трофимович сыграл далеко не последнюю роль в происшедших событиях.
Полковник колеблется.
- Всегда восхищался вашей уверенностью. Но ведь пока бездоказателен прямой контакт между Кормилиным и Бороховичем. И потом, откуда вы взяли, что тот непременно находится здесь по сей день?
- Вероятность велика. У меня почти нет сомнений в том, что Борохович прибыл в Верхнеозерск укрыться, переждать, а заодно и избавиться от опасных свидетелей. Действуя нерешительно, мы оставляем в покое бомбу замедленного действия.
- В принципе я с вами согласен, но давайте к этому вопросу вернемся завтра, после того как Кормилин сам явится к нам по повестке. Вот и прощупывайте его, сколько сочтете нужным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28