Алексей, если брался за что-либо, отдавался делу
целиком, вот как с этими катакомбами. И совершенно был чужд всякой
корысти. Как могла так поступить эта Вострикова!.. Она же его оскорбила.
Ведь у него рак был, он страдал... Какие гонорары?.. Он остатки сил
тратил. У него даже башмаков приличных не было, стыдно сказать. За день до
гибели купили... а то бы и похоронить не в чем. Разве это жизнь? Все на
нервах...

В мрачных и сырых, причудливо переплетающихся ходах и коридорах, где
мерцал сероватый, безжизненный свет, Мерецков почти сразу потерял
ориентировку. Все казалось одинаковым - от осклизлых стен до нависающих
потолков, покрытых крупными каплями влаги и известковыми натеками. Туннель
сузился настолько, что, казалось, со встречным не разминуться. Перед
Мерецковым и позади него шагали два конвоира - смахивающий на шкаф верзила
со стертым, как бы расплющенным лицом, и вертлявый коротышка, походивший
на игрушечный скелетик из тех, какие некогда было модно вешать на лобовом
стекле машины. Скелетик поигрывал здоровенным револьвером.
Шли уже долго, и Мерецков потерял счет поворотам, спускам и подъемам.
Наконец воздух потеплел, в боковых проходах ползали отблески света, стали
показываться какие-то смутные фигуры, казавшиеся Мерецкову безусловно
зловещими.
Конвоиры обменивались с этими полулюдьми-полутенями отрывистыми
звуками, напоминающими кабанье похрюкивание, и тем не менее это были
слова, относившиеся к пленнику. В них явно слышалось удовлетворение.
Мерецков в роли жертвы оказался едва ли не впервые. Ему случалось
хаживать под конвоем, но там конвой был связан требованиями законов и
устава. Здесь же и думать не приходилось ни о каких гарантиях, кроме одной
- при малейшем подозрительном движении гарантирована пуля в затылок.
Грубый тычок в спину заставил его вздрогнуть. К такому обращению
невозможно было привыкнуть, ведь уголовный мир дневной поверхности давно и
безоговорочно был в подчинении у Мерецкова, и иного он не допускал. Если
он выберется - война, война этому отребью, устроившему ловушку, война до
тех пор, пока в подземных норах не останется ни одной крысы.
- Заходи, Костя, чего топчешься? - в глубине помещения, освещаемый
пламенем камина, восседал носатый брюнет в потертой одежде. Волосы его
слиплись сосульками, лицо было совсем молодое, но кожу покрывали морщины,
забитые белесой пылью. Взгляд был издевательский и насмешливый.
Так на Мерецкова уже давно никто не смотрел. Этот определенно
чувствовал себя подземным царьком... да и конвоиры ловили каждое его
движение.
Брюнет поднялся и заходил по довольно просторной пещере, едва не
задевая головою свод. В глазах его светилась какая-то одержимость, это
были глаза человека больного и крайне опасного, а главное - Мерецков
где-то уже видел их раньше, но где - не мог вспомнить. Эта скользящая
улыбка, маленький, не мужской рот... Что-то очень знакомое.
- Ты, никак, Костя, не рад? В чем дело? Ты же весельчак большой.
Только что-то невесело нынче от твоих шуток.
- Я, наверно, чего-то не понял. Кому не весело, что за шутки? Что
вам, парни, от меня нужно? Вы, часом, не ошиблись?
Конвоиры заржали. Брюнет неопределенно хмыкнул.
- Ты все-таки шутник, Костя. Ну с кем тебя живого спутаешь? Ты же как
клещ в город вцепился и тянешь, тянешь..
- Что? - Мерецков сделал недоумевающее лицо.
- Ты, я вижу, прикидываешь, кто из твоих клиентов тебя сдал? Не суши
мозги, не твое это теперь дело. Теперь твои дела - наши.
- Да какие дела? Вы что, парни?..
Брюнет дернул углом губ. Кулак конвоира дважды врезался в спину
Мерецкова в области почек. Колени подломились от нестерпимой боли. Сильным
рывком за волосы его поставили на ноги. Мерецков обмяк, делая вид что -
все, сломался.
- Ты это не темни. Тут власти, кроме нас, нету. Здесь и самый крутой
ОМОН не достанет, так что придется тебе жизнь заслужить. В случае чего -
никто тебя здесь не найдет, да и искать не станет, не обольщайся.
Мерецков кивнул, но длинноносому этого было мало.
- Главное, не раздражай меня, а то сдохнешь раньше того срока, что
тебе Господь отмерил. А как по твоим злодействам - то давно пора. Кто-кто,
а мы-то знаем, сколько ты крови попил!
И снова удар по почкам. Еще один - в печень.
- И помни - на земле нет места лжи, всякое тайное станет явным рано
или поздно. Ради этого и мы живем, так что зря ты нас "крысами подземными"
величаешь. Мы ведь и загрызть можем, а нужно - и наверху достанем.
- Знаю. - Мерецков лихорадочно соображал, с кем из "верных"
приходилось толковать об обитателях катакомб, кто подставил его под удар
и, в конечном счете, - чего от него хотят.
По лицу брюнета, освещенному тусклым светом, нельзя было ничего
прочитать. Слова он цедил монотонно, без всякого чувства.
- Избаловались вы там наверху со своими... белыми. С дерьмом этим. А
мы в темноте живем, в черноте. Знаешь, как в Америке, в гетто. Ты-то
помнишь, как к власти пришел? Вот и мы будем резать, духу хватит. А вот
информации кое-какой нам недостает. Но это не беда, ты нам поможешь. И не
брыкайся, не в прокуратуре.
Так вот откуда ниточка потянулась! Неужели уже и эти, законники
хреновы, подземную сволоту оседлали? Надо держаться до последнего,
цепляться за малейший шанс. Информация! Ясно-понятно, чужими руками
прокуратура подгребает или кто там за ними стоит.
- Трудно думаешь, Костя. Так, помолчав, и помереть недолго. Иди-ка
сюда.
В дальнем углу, рядом с камином, в глаза бросились темные пятна на
полу, какие-то потеки и отвратительные сгустки. На стене висели неясного
назначения инструменты, камин чадил, время от времени выбрасывая длинный
багровый язык пламени, и тогда тьма отступала. Так вот оно что! - осенило
Мерецкова, и сейчас же стало понятно, откуда ползет этот сладковатый
смрад, из-за которого ему все время приходилось бороться с подкатывающей
тошнотой.
Брюнет пошевелил угли кузнечными щипцами, да так и оставил их
калиться в самом жару.
Корчить из себя героя Мерецков не собирался. Но и нельзя было
"потерять лицо", выказать смертельный ужас, затопивший сознание. В конце
концов, своим положением он обязан тому, что от природы был неплохим
психологом.
Помедлив, потоптавшись у огня, он, наконец, выдавил из себя, как бы
смирившись с неизбежностью:
- Вы бы хоть сказали, что вам нужно. Может, не стоило и огород
городить, сам бы пришел? Поговорить-то есть о чем, давно друг о друге
слышим. Не знаю, кто там что наплел, но я к вам всегда относился с
уважением, восхищался и дисциплиной, и тем, что живы у вас еще идеалы.
Большая редкость по нынешним временам. Полагаю, нам следовало бы подумать
о сотрудничестве, а поначалу хотя бы познакомиться.
Волосатый перестарок осклабился и отрекомендовался:
- Вот и ладно, Костя. Зови меня просто: Второй. А у парней номера
слишком длинные, чтобы ты их запомнил. Да и ни к чему. Какая тебе разница,
ведь не за этим пришли. Расскажи-ка нам, Костя, все подчистую о своей
системе налогов. Чего ты корчишься? Может, до щипцов дело и не дойдет.
- Нет проблем. Вас интересуют, как я понял, суммы, которые
выплачивают... собственно, даже и не мне... но... я ничего не собираюсь
скрывать.
- Ей-богу, сынок, и не стоит. Я ведь люблю по словечку вытягивать,
постепенно, мало-помалу. Начнем с ноготков... потом коленочки... - мягким
тенорком заговорил, казалось, сгусток мрака слева у стены. На свет из-за
спины охранника выступила фигура, которая могла бы показаться комической,
если бы не скальпель, зажатый в худой, перевитой узлами вен руке старика,
да длинная сверкающая игла - в другой. Легкий венчик пушистых седых волос
обрамлял плешь, казавшуюся в полумраке присыпанной древесной трухой.
Согбенный и хилый, словно нищий со старинной гравюры, старик вместе с тем
буквально изучал опасность.
- Мальчик не хочет говорить? Ох, грехи наши тяжкие... А косточки
хороши у него, нежные косточки... В самый раз...
Приплясывая и паясничая, старик понемногу приближался. Игла в его
руке выписывала немыслимые кривые, тянулась к Мерецкову, которого внезапно
зажали между собой конвоиры и рывком швырнули в кресло. Еще миг - и его
руки намертво прикручены тонкими цепями к подлокотникам.
Старик был уже рядом, примеривался со своим скальпелем, сладострастно
прикидывал, куда бы воткнуть его узкое жало.
Однако здесь он допустил промах. Ему следовало бы зайти сбоку, а он
оказался перед креслом, еще бы чуть-чуть - и его не достать, но Мерецков
уже выбросил ногу, изогнувшись дугой, - короткий, как щелчок бича, удар
достиг цели. Старческое колено тихо хрустнуло, и лысый палач со стоном,
постепенно поднимавшимся до истошного воя, рухнул на пол, заскреб пальцами
по камню.
Конвоиры невозмутимо наблюдали за происходящим, и только их руки
словно бы отяжелели на плечах Мерецкова, вдавливая его в кресло. Он не
сопротивлялся, покорно ожидая развития событий, и во все глаза смотрел на
Второго.
Наконец тот снизошел:
- Ты, Костя, погорячился. Старика, конечно, жалко. Хороший
специалист, да не один он у нас такой. А теперь - хватит. Со мной у тебя
эти номера не пройдут. Лучше и не пытайся.
- Понял. Спрашивайте. Думаю, поладим.
Молчаливые охранники застыли как истуканы по обе стороны кресла.
Можно было подумать, что они вообще немы, если бы Мерецков не слышал их
реплик, покуда они волокли его подземными коридорами.
Мерецков говорил долго, раскрывая хитро сплетенную сеть рэкета,
опутавшую весь город, говорил, казалось, искренне, и настолько увлекся,
что не заметил как и когда убрали из пещеры постанывающего заплечных дел
мастера.
Второй слушал с напряженным вниманием, однако удовлетворения на его
лице не было.
- Это все, конечно, хорошо. То, что у тебя полгорода в данниках, это
мы и без тебя знаем. Знаем и кое-что еще - ты уже заметил. А вот где ты
деньги держишь, ты пока еще темнишь. - Мерецков резко выпрямился, по лицу
его волной прошла гримаса, словно его огрели хлыстом. Второй успокаивающе
заметил: - Не печалься. Будешь умницей, и все еще может закончиться не так
плохо. Мне ведь вся эта твоя бухгалтерия и на фиг не нужна. Что положено,
ты и сам отдашь, только не вздумай суетиться, если хочешь еще пожить. Нам
ведь не обязательно там, наверху, своего парня ставить. Хлопотное дело -
пока то, се... Главное, хорошо себя вести.
- Куда от вас денешься, - буркнул, смиряясь окончательно, Мерецков.
- Ты небось думаешь, вы только отпустите меня, ребята, а я уж так
спрячусь, что лбы расшибете достававши? И напрасно. Боевиков у нас
хватает, можем даже поделиться, если захочешь дружить. Ребята из-под земли
вытащат.
- Вы ведь так и так под землей.
- Ага, ожил. Вот и ладно. Глядишь, скоро на чаек к нам будешь
захаживать. Только лояльность не словами, - голос Второго лязгнул
металлом, - делами доказывать нужно. Пока что вред один от тебя. И деньги,
которые ты там где-то скирдуешь, нам не нужны, нам и прикасаться к ним
нельзя. Кое-что посущественнее требуется.
- С нашим удовольствием. Как говорится, чего изволите.
- Ого, как повеселел! Рад, что деньги в целости останутся? Ох, суетен
человек, корыстен... Не спеши, без выкупа не уйдешь.
- А я и не спешу. Будем работать вместе - таких дел наворочаем!
Ребята у вас серьезные, Грызина моего спишем, а с ними будем вопросы
решать.
- Ты уже нарешал. Как тебе теперь верить, если ты только и ждешь,
чтобы вывернуться и других подставить.
- Жизнь такая. - Мерецков поднял полные плечи, втянул голову.
- Какая, к черту, жизнь? Грызина твоего мы в расход пустим в два
счета. Только чего это ты на нас стрелки переводишь с этими мусорами,
которых шлепнули? Нам копоти не надо. А ну как они армию задействуют?
Сюрпризов у нас для них хватит, но все равно нам не устоять. Потому и
живем, что тихо, без шума, ты это сам знаешь, у тебя свой розыск. Смотри в
глаза, чего морду воротишь? На исповеди был когда? Или на тебе и креста
нету? Ну-ка, ворот расстегни.
Мерецков засуетился с пуговицами.
- Как же, что я за блатной без креста?
- Ай да крест - смех да и только. Что это за загогулина? Покажь. Да
не дрейфь, что ты за цепь схватился...
Мерецков торопливо расстегнул цепь, хотя она и была достаточно
длинной, чтобы снять через голову, крест соскользнул в ладонь. Был он
действительно довольно велик, темно-серого тусклого металла, с необычными
фигурными отростками на концах. Зажав кулак, он услужливо подал цепь
Второму:
- Это еще бабушкин. Железный, ценности никакой. Перешел ко мне от
матери. Конечно, если надо, я отдам... Но я очень прошу...
- Э, да здесь граммов двести! - привычно взвесил Второй на руке
золото. - Шею не натирает? Крест дело святое, носи. А золото Богу ни к
чему. Вера не им крепка, ее в сердце иметь должно, - неожиданно он
подмигнул хитро, заговорщически. - Ну, да мы - грешники, так что золото
оставим, братству сгодится при случае.
- А у вас как с верой? - Мерецков, почуяв, что снова немного
отпустило, осмелел. Однако ответ прозвучал холодно.
- Ты о нас не печалься, Костя. Все мы - орудие Божье, но можем и
ошибиться. А ошибки крови стоят. Ты вот, например, призабыл, что милицию
трогать нельзя, а теперь все на нас замкнулось. Гнать нас начнут, а нам
здесь нравится, хотя и темно, и сыровато... Так зачем, говоришь, тебе это
понадобилось? Ну, если не тебе, так Грызину этому твоему, другому
прихвостню... Поздно мы за тобой вплотную следить начали. Будешь говорить?
Охранник небрежным движением захватил щеки Мерецкова. Челюсти
раздвинулись, словно готовые извергнуть ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17