— О'кэй, Берта, — прерываю я ее. — Отправляйтесь позировать, как какая-нибудь знаменитость, к господам-пенкоснимателям. Я готов отдать вам свой бифштекс, но это вы будете иметь дурацкий вид.— Чего! Что вы говорите!— Я говорю, что вы слишком много напридумывали в этой истории. Ваши похитители никогда вас не хлороформировали и не завязывали вам глаза.Знаете почему? Просто-напросто потому, что они ошиблись, приняв вас за другую. Так что не стоит разыгрывать из себя Фантомаса, чтобы вызвать возбуждение у парикмахеров своего квартала… Черт побери, вы были уверены, что узнали дом, потому что вы его видели… Займитесь кухней и выстирайте фуфайку Толстяка, это будет куда лучше, чем пытаться вызвать к себе интерес, поверьте мне.Я вещаю трубку раньше, чем она успевает обрести свое второе дыхание.Мадам Лавми ждет меня со стаканами виски в каждой руке. Счастье преобразило ее.— Вы настоящий мужчина, — говорит она.Неожиданно я бросаю на нее свой взгляд с усиленной приманкой.Извините, это вы мне говорите, графиня?Я завладеваю одним из стаканов, тем, который в левой руке — руке сердца.— Пью за ваше счастье, миссис Лавми…— За ваше! — говорит она.По моему мнению, оно могло быть общим, по крайней мере в данный момент. Но ей я не сообщаю эту точку зрения, а то она еще рискнет ее узаконить… К тому же мне еще предстоят заботы полицейского. И эти заботы вынуждают меня проверить некоторые вещи. Первая из них — не хочет ли она обвести меня вокруг пальца с этим так называемым письмом матушки Унтель.Вы не думаете, что она могла помочь старухе утонуть в Сене и что затеяла всю эту штуку для того, чтобы самой выйти сухой из воды? Мне это представляется невероятным, но невероятное — это как раз то, что чаще всего и происходит.— Я как во сне, — говорит она.Плюс ко всему неразбавленное виски, проявившее живые цвета на ее щеках — цвета надежды, как сказал бы Ватфер Эме — великий поэт (метр девяносто) нашего века.Звонит телефон. Моя спутница снимает трубку:— Хэлло?Она слушает, хмурит брови. Потом, прикрыв рукой трубку, сообщает:— Похоже, внизу меня спрашивает какая-то монахиня. Это.., за пресловутым выкупом?— Несомненно, — говорю я. — Пусть поднимется… Она отдает распоряжение, вешает трубку и, взволнованная, застывает в неподвижности.— Очень неприятно, — вздыхает она. — Я… Жаль монахинь… Мне все-таки хотелось бы передать им немного денег, а?— У вас доброе сердце…Она роется в своей сумочке, достает пятьдесят тысяч франков и всовывает их в конверт. В это время звонят в дверь.— Это она, — шепчу я. — Спрячусь в ванной комнате.Миссис Лавми идет открывать.Входит какая-то монахиня. Я вижу ее сквозь анфиладу приоткрытых дверей. Это почтенная персона, очень пожилая. Она продвигается вперед и принимается болтать по-английски… В этом году все монашки, похоже, билингвисты.Твой черед вступать в игру, Сан-Антонио. Я появляюсь во всем блеске своей славы.— Хэлло, преподобная мисс Тенгетт, вы теперь обрядились в вуаль? К какому же духовному ордену вы принадлежите?Монахиня от неожиданности вздрагивает. Она роется в своем обширном кармане, предназначенном для сбора подаяний, и вытаскивает оттуда пистолет — Пора уже молиться? — спрашиваю я.— Деньги! — сухо приказывает секретарша покойной матушки Унтель Дрожа, миссис Лавми протягивает конверт. Маленькая старушенция разрывает конверт зубами, заглядывает внутрь и делает гримасу.Она сухо говорит моей подопечной, что сейчас не время для шуток. Ей нужно пятьдесят бумажек, но чтобы это были зелененькие…Во время ее брани я быстро перебираю различные варианты. Между лжемонашкой и мной находится стол, на котором стоит ваза с цветами.Мгновение — и маленькая сестра получает в голову горный хрусталь. Я действовал стремительно. Она валится на пол, даже не успев выстрелить. * * * В ожидании полицейских, которые должны приехать за монахиней, я буду брать у нее интервью. Добрая душа миссис Лавми кладет ей на голову примочки, используя мокрое белье.Ее исповедь была короткой и довольно легкой, поскольку на ней одеяние, предрасполагающее к этому акту.Матушка Унтель, сбежав от своих похитителей, болталась по Парижу основательно растерянная. Затем она позвонила в отель, надеясь, что ее секретарша туда вернулась. Мисс Тенгетт, которая действительно возвратилась в отель, сообразила, что может извлечь выгоду из сложившейся ситуации… Ведь она знала всю историю с Джими.Эта старая шлюха посоветовала своей хозяйке не показываться. По ее мнению, охотилась за ней полиция. Она назначила ей встречу на берегу Сены, якобы для того, чтобы их не засекли.Толчок плечом… И будьте здоровы, мадам Унтель! Нет больше миссис Унтель! Толстуха пошла ко дну, словно мешок топленого сала. Коварной сороке осталось теперь лишь продать Джими. Мысль потребовать выкуп в форме дара для религиозной конгрегации была гениальной, поскольку подводила к выводу, что ее хозяйка написала это перед смертью.Неплохо, а?Появляется знаменитейший Пино в сопровождении нового сотрудника Буаронда, чтобы увести святую женщину.Наконец я остаюсь один с миссис Лавми.— Если бы вас не оказалось там… — вздыхает она.— Согласен, — говорю я. — Только, видите, я оказался там… И, поскольку герои всегда имеют право на вознаграждение, я приближаюсь к ней, чтобы получить его.Она не говорит «да».Она тем более не говорит «нет».Она позволяет развязать ленты и шнурки.И я готов поставить день счастья против счастья одного дня, что миссис Лавми начинает наконец видеть прекрасную Францию.Обнимая ее, я напеваю «Марсельезу». Это так помогает! * * * На следующий день, на рассвете, Фелиция приходит меня будить.— Антуан, тебя к телефону!— Кто там? — жалобно вопрошаю я.— Берюрье.— Снова!Я поднимаюсь, ворча, и иду к телефону.Толстяк в слезах.— Сан-А, Берта снова ушла! Но на этот раз, думаю, она ушла к парикмахеру: сегодня утром он не открыл свое заведение!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16