И правильно делаю! Вот моя малышка Эстелла запирает ворота на два оборота ключа, ставит задвижку, подходит к крыльцу и на какое-то время неподвижно застывает, как человек, чего-то ожидающий.Ваш Сан-Антонио стоит теперь на четвереньках за банкеткой Людовика Какого-то. Эстелла приближается к лестнице решительным шагом, но решительным лишь на первый взгляд, потому что она вдруг останавливается, положив руку на перила. На какое-то мгновение я подумал, что она меня обнаружила, так как женщины обладают слухом, снабженным самонаводящимся приспособлением. Но нет. Она прислушивается всего лишь к голосу своей души…Она направляется к телефону, снимает трубку и набирает номер.Похоже, дело становится интересным. Я был прав, набравшись терпения и выждав…Проходит какое-то время, прежде чем абонент Эстеллы снимает трубку.Наверное, он пребывал в объятиях Морфея. Наконец слышится щелчок.— Отель «Карлтон»? — спрашивает нянька. Ей подтверждают этот факт.— Я хочу поговорить с миссис Лавми!Ей, должно быть, возражают, что время не самое удобное для телефонных разговоров. И вправду, если в крайнем случае можно кому-нибудь позвонить в час ночи, то звонить в четыре утра — это дурной вкус.— Это очень важно! — перебивает Эстелла властным тоном. Парень, который женится на ней, поступит правильно, если захватит с собой бутыль нейровитаминов, прежде чем отправиться в свадебное путешествие.— Звонит мисс Эстелла!Завороженная телефонистка отеля «Карлтон» быстро отыскивает номер законной половины «знаменитейшего в мире актера».Обеих девиц соединяют, и вот они уже вовсю стрекочут по-американски, так что я не успеваю схватывать содержание их разговора.Все, что мне удается уловить, так это слова «полиция», «бэби» и, наконец, «утро». Эстелла вешает трубку.Она гасит свет в холле и поднимается на второй этаж, чтобы закончить в не остывшей еще постели беспокойную ночь. Счастливица!Я выжидаю какое-то время, потом, полагая, что она не может меня услышать, выхожу из своего укрытия.Здоровило и его Запасное колесо, должно быть, начали уже стареть в моей тачке-призраке. Пора к ним возвращаться.Я бесшумно открываю дверь. Когда я перехожу на «ты» с замками, вы можете заказывать соло на скрипке Брамса и слушать его, не боясь, что вам помешают.Я вновь окунаюсь в чудесную туманную ночь, переливающуюся всеми цветами радуги, выбивающую вас из колеи и уносящую в неземные просторы.Самое трудное — это вновь преодолеть ограду, что мне удается с помощью той же ветки дуба.Приземлившись рядом с машиной, я вижу, как из-за опущенных стекол струится дым. Толстяк и его адъютант курят, чтобы разогнать сон.— Где ты был? — осведомляется Берю.— Производил незаметный обыск. Толстяк поворачивается к Альфреду.— Что я тебе говорил? Я знаю привычки моего Сан-Антонио.Он тихо спрашивает:— Есть что-нибудь новое?— Ни хрена!— А вот у меня есть.И он протягивает мне роговую расческу с одним сломанным зубком.— Слушай, идя по аллее с девчонкой, я наступил вот на это, и я его поднял.— Что это такое?— Расческа моей Берты.Я рассматриваю предмет. Он изначально состоял из трех зубков. В верхней его части имеется маленькая звездочка из бриллиантовой крошки.— Ты в этом уверен?— Еще как!— Я тоже, — поспешно добавляет Альфред, — представьте, эта расческа из моего заведения.— Во всяком случае, если ваша Толстуха сюда и приезжала, то ее здесь больше нет, — уверяю я. Берю начинает плакать.— Может, ее уже убили и закопали в парке, — задыхается он от слез. — Ты не считаешь, что нам следовало бы сделать раскопки?— Сейчас не время…Я бросаю последний взгляд на расческу.— Это слишком слабая улика. Таких расчесок, должно быть, имеется немало…— С такой звездочкой! — протестует Альфред. — Это бы меня удивило, потому что у вас в руках эксклюзивная модель фирмы «Шиньон-Броссар». Я единственный обладатель такой расчески в нашем квартале.Я вздыхаю. Меня покачивает: я до смерти устал и отдал бы что угодно, чтобы получить возможность поспать несколько часов.— Послушайте, мои добрые господа, — проникновенно говорю я. — Давайте посмотрим реальности в глаза. Если Берта погребена, мы уже ничего не сможем для нее сделать, а вот завтрашний день еще не умер…Сомнительная философия, согласен, но семена ее фатализма прорастают в страдающих сердцах моих одуревших от горя друзей.— Отправимся подрьгхнуть пару часов у меня, — предлагаю я. — А там посмотрим. Ничего путного не сделаешь, когда валишься с ног. Глава 14 Я просыпаюсь, разбуженный троекратным звоном моих часов, с языком, так плотно прилипшим к небу, что понадобилось бы зубило, чтобы их разъединить.Тем временем моя Фелиция, уже в полной боевой готовности, входит с подносом в руках. Она поставила на него все, что необходимо мужчине, легшему спать в пять часов утра, чтобы проснуться в семь, то есть чашку крепкого кофе и коктейль собственного приготовления. Этот коктейль состоит из: полстакана теплой воды, лимонного сока и полстоловой ложки питьевой соды.Вы проглатываете его залпом, затем выпиваете чашку кофе и ждете десять минут… Вас охватывает непередаваемое блаженство, равно как и кипучая потребность деятельности.— Ты уверен, что тебе так уж необходимо уходить? — вздыхает мама.— Увы, — ворчу я. — Между нами говоря, я очень обеспокоен исчезновением матушки Берю. Эта бедная женщина-вамп попала в такое опасное осиное гнездо…— В самом деле!— А ты разбудила ее товарищей по постели?— У меня на это не хватает мужества, — вздыхает Фелиция.Она поднимает палец, чтобы призвать меня к тишине: «Послушай!»Мне нет необходимости напрягать слух.— Это что, по радио передают запись 24-часовой автогонки в Ле Мане?— О нет, — вздыхает моя дорогая мама. — Я бы просто поостереглась его включать.— В общем, ты права, — говорю я. — Пусть выспятся. Раз уж они так заснули, они будут дрыхнуть до полудня Я вскакиваю с постели и принимаю очень холодный душ. Это окончательно восстанавливает мои силы. Я натираюсь лосьоном фирмы «Балансьяга» и, поскольку мужчина должен защищать себя от непогоды и от женской похоти, надеваю спортивный костюм из английского твида, доставленный из Швеции голландским кораблем.— Ты вернешься к обеду? — с надеждой спрашивает Фелиция.— Не осмеливаюсь тебе обещать, мама, но я тебе звякну. Она провожает меня до самой машины по саду, усеянному капустными кочерыжками и розами в разгар стриптиза.— Ты не знаешь, любят ли твои друзья соленую свиную грудинку? Я хотела приготовить ее к обеду.— Они без ума от нее. Особенно Толстяк. Приготовь побольше. Он будет тебе клясться, что у него птичий аппетит, забыв упомянуть о том, что речь идет о хищной птице.Фелиция качает головой, бесконечно довольная. Ее мечта — кормить все человечество. Это начинается с меня и заканчивается муравьями, для которых она раскладывает щепотки сахара-песка на подоконнике.— Будь осторожен, мой малыш!— Не беспокойся, мама. К тому же я иду на свидание к даме.Выражение ее лица обозначает: «Тем более!» Я мчусь в тумане, который покрывает Париж сероватой пеленой.Булонский лес усыпан рыжими пожухлыми листьями, которые несутся вскачь по асфальтированным аллеям. Я люблю осень, — кажется, я вам уже говорил об этом, хотя вам на мои признания наплевать так же, как на ваш первый дырявый зуб. В этом самоотречении угасающей природы (если вы считаете, что я перебарщиваю, примите аспирин) думается необычайно легко. Часто, и мне неоднократно приходилось это констатировать, появление новых идей находится в прямой зависимости от погоды.Придерживаясь скорости шестьдесят километров, как предписывают дорожные указатели в Булонском лесу, столь дорогом поэтам и садистам (одно не мешает другому, даже наоборот), я меланхолически думаю о том, что Толстяк втянул меня в мерзкую историю… Согласитесь, что мне не везет. Я с трудом добиваюсь недельного отпуска, чтобы чуть-чуть прийти в себя, и тут, вместо того чтобы ничего не делать и профессионально бить баклуши, я вынужден проводить бессонные ночи в бегах за этой ужасной мамашей Берюрье!На краю аллеи стоит утренняя проститутка, обутая в сапожки и закутанная в норковую шубу из натурального кроличьего меха; она улыбается мне, как будто я привез ей средство от обморожения. Я проезжаю метров десять и останавливаюсь. Мне только что пришла в голову настолько блестящая мысль, что снаружи ее можно принять за северное сияние.Поверьте мне, ребята, для продуктивного размышления ничто не может сравниться с утром. Только в торжествующих лучах рассвета серые клетки работают наиболее эффективно. Попробуйте, и вы согласитесь…— Ты берешь меня с собой, зайчик?Это шлюха просовывает свою размалеванную рожу в проем дверцы. Она неправильно меня поняла, увидев, что я остановился неподалеку от нее; из этого она сделала вывод, что я любитель утреннего секса, и предлагает мне экстаз.Я разъясняю ей ее ошибку. И тут она принимается характеризовать меня таким убедительным тоном, который меня буквально потрясает что я физиологически неполноценный тип, что мне надо поискать у других (преимущественно у греков) то, чего мне не хватает. Причем, уточняет она, это всего лишь временный выход, поскольку, согласно ее мнению, чисто интуитивному, мое настоящее призвание — это гнусные привычки, естественным следствием которых является самоудовлетворение, по сути дела, связанное с моей некредитоспособностью.Затем, поощренная моим молчанием, она добавляет, что мое лицо явная манифестация моих наклонностей и что достаточно на меня взглянуть один раз, чтобы понять: если любовь меня и возбуждает, то разве что через замочную скважину.Она бы еще долго продолжала меня отчитывать, если бы само провидение не внушило бы какому-то автомобилисту хорошую мысль остановиться перед моей тачкой и спросить у дамы, не согласится ли она прокатиться в его двухлошадной колымаге Безраздельно принадлежа по своему социальному статусу к пролетариату, она соглашается, и я слышу, как она спрашивает у этого двухлошадника, завершится ли прогулка в этом двухцилиндровом движителе объемом в 4125 см 3 с полусферическими цилиндровыми головками (и, несмотря на это, все-таки вращающимися) в отеле…Водитель отвечает отрицательно. Он не хочет тратиться, и бесполезно пытаться его наколоть. Он хочет заполучить ее тут же. Еще один женатый мужчина, который начинает день с того, чем ему следовало бы закончить вчерашний.Одним словом, жизнь! Не всегда мужчина, любящий маринованную селедку, находит женщину, которая ее обожает, а женщина, которая без ума от господина Гетари, вступает в брак с мужчиной, обладающим полным набором его пластинок! Что труднее всего достигается в этом мире, так это гармония.Вы, естественно, сочтете, что я отклоняюсь от темы и злоупотребляю вашим драгоценным временем, но, как говорила мне одна знакомая лицеистка, «иногда полезно дать прикоснуться, потрогать пальчиком изъяны бытия».А тем временем, пока последовательница перипатетиков (Перипатетики — философская школа Аристотеля, в которой учащиеся обучались, прогуливаясь.) сначала приглашала меня, а потом осыпала ругательствами (что за стиль, поверьте, он даже может вызвать воспаление матки (Игра близких по звучанию слов: «мастерство», «владение стилем» и «воспаление матки».)), моя блестящая идея завершила процесс кристаллизации. И знаете, что я делаю? Вместо того чтобы отправиться в «Карлтон» к миссис Лавми, как я намеревался вначале, я поворачиваю налево и вновь выезжаю на дорогу, ведущую в Мэзон-Лаффит. Не смейтесь, это мое «Болеро» Равеля.Восемь часов. Эстелла уже встала, если судить по той быстроте, с которой она откликается на мой звонок. На ней темно-синий халат, шелковая повязка на голове. Увидев меня, она хмурит брови.— Вы! — удивленно говорит она, как в довоенных пьесах театра «Одеон».— Я! — отвечаю я, как в тех же самых пьесах того же самого театра.Она открывает ворота.— Я вам не помешал?— Э-э.., нет, но я очень спешу, так как я должна поехать забрать Джими… Миссис Лавми только что мне позвонила. Он проснулся и…Я небрежно трогаю ее за бедро.— Как я соскучился по тебе, Эстелла. Знаешь, у меня как будто произошло короткое замыкание!— Дорогой, — сухо говорит она, как старая супруга, думающая о чем-то другом. И добавляет:— Ну и ночь! Ты никогда не угадаешь, что произошло!— Что-нибудь серьезное!— В четыре часа утра явилась полиция. Два полицейских!— Не может быть!— Да. Они мне рассказали какую-то нелепую историю об ограблении, которое они хотели предотвратить. В какой-то момент я даже подумала, что это два гангстера. Но у них был такой идиотский вид, что это отметало всякие сомнения.Я с трудом сдерживаю смех и закрываю рот носовым платком, сохраняя на лице лучащееся нежностью выражение.— Ограбление?— Какой-то осведомитель будто бы их предупредил, что готовится налет.— Моя бедняжка, как ты, должно быть, испугалась.— Я никогда ничего и никого не боюсь, — утверждает Эстелла.Мы входим в дом. Дабы остаться верным своей привычке, я целую ее взасос.— Хочешь, я поеду с тобой за малышом? — спрашиваю я у своей эгерии (Имя нимфы, которая будто бы была советчицей римского императора Нумо Помпилия).— О нет! — отвечает она. — Возможно, его мать будет возвращаться со мной сюда. Это невозможно. И как бы мимоходом спрашивает:— А ты что, сегодня не работаешь, дорогой?— Знаешь, у меня много свободного времени, потому что агентством практически руковожу я.Похоже, она действительно куда-то торопится. Без всякого стеснения она раздевается тут же передо мной, чтобы облечь себя в элегантную парижанку. Она надевает бежевый костюм с кожаной отделкой — просто чудо! — и причесывается.— Интересно, как ты можешь жить одна с этим ужасным ребенком, — говорю я.— О, это ведь временно. А потом, есть прислуга.— Это старик Уктюпьеж предложил ее вам?— Да… Ты этого не знал?Я кусаю себя за язык.— Да нет.., я не помню таких мелочей. Мы сегодня увидимся вечером, красавица?— Попытаюсь. Если смогу освободиться, я позвоню тебе в агентство.— Договорились.Она садится за руль «шевроле» с откидным верхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16