- Да, - сказал Калинов. - Это в наших силах. Это всегда в наших
силах. Этому мы хорошо научились!
Как просто, подумал он. Взять и закрыть!.. Ни думать, ни беспокоиться
не надо... Меры приняты и, заметим, меры очень своевременные и энергичные,
требующие смелых решений!.. А потом вдруг выясняется, что надо было
не спешить, что надо было подумать, осмыслить проблему - да не раз -
и только после этого... Видимое безделье всегда дается нам труднее,
чем видимое действие: могут не так понять... И потому мы сначала делаем,
а потом думаем... А потом напускаем на свои физиономии глубокомысленный
туман и с утробным удовлетворением заявляем: "Не ошибается тот,
кто ничего не делает!"
- Нет, Дин, - сказал он. - Закрыть - это слишком просто и слишком
глупо. И уж во всяком случае, преждевременно!.. Надо сначала разобраться,
что это такое и с чем его едят, а то как бы снова открывать не пришлось.
В еще больших масштабах и с гораздо большим расходом энергии.
Паркер молчал. Калинов почесал кончик носа.
- Судя по вашей первой новости, этим индексом пользуется не один
мой беглец, - произнес он. - А там, где человек не один, всегда есть
возможность наличия организации.
- Разобраться? - Паркер словно не слышал. - А как разберешься? Разведчика
внедрить?
Калинов усмехнулся и встал со скамейки.
- И внедрю, - сказал он. - Мелькнула у меня одна мысль... Дисивер
использовать надо.
Паркер посмотрел на него с тревогой:
- Дисивер?!. Но ведь его можно применять только со специального
разрешения!.. А если вам откажут?
Калинов еще раз усмехнулся и сказал:
- Мне не откажут!
* * *
Фейбия Салливан оказалась сотрудницей Оксфордского университета. Работала
она вместе с мужем, супруги занимались селекцией растений для создания
марсианской флоры и, судя по имеющейся информации, довольно часто
пропадали на четвертой планете. Сейчас оба, к счастью, находились
на Земле.
Калинов встретился с Фейбией в одном из университетских кафе. Миссис
Салливан оказалась миловидной сорокалетней особой, очень живой и непосредственной,
по-видимому, с удовольствием знакомящейся с людьми. Однако когда она
узнала о цели предстоящего разговора, энтузиазма у нее поубавилось.
- Да, я действительно интересовалась этим индексом. По возможности
я стараюсь узнавать, с кем проводит время моя дочь. Правда, возможностей
этих не слишком много. Мы с Вэлом так заняты!.. Вэл - это мой муж.
Калинов изобразил на физиономии заинтересованность, и Фейбия продолжала:
- Все дело в том, что мы не можем уделять нашей дочери столько внимания,
сколько бы ей хотелось. Да и нам тоже... Вот и получается, что ее
воспитывают, в основном, бабушки и дедушки. Видите ли, работа требует
нашего систематического присутствия на Марсе... Но когда мы здесь,
дочь живет с нами и мы стараемся уделять ей всяческое внимание. Правда,
Вэл очень занят, да и у меня времени не так много... Но Флой всегда
была очень хорошей девочкой и не доставляла нам никаких хлопот...
Вот и тогда... Оказалось, я ошиблась с этим индексом...
- Простите, миссис Салливан, - перебил ее Калинов. - А как часто вы
работаете на Марсе?
- Ну... - Миссис Салливан подняла глаза к потолку. - В общей сложности,
наверное, месяцев пять-шесть ежегодно.
Калинов мысленно присвистнул:
- А почему бы, в таком случае, вам не переселиться туда совсем? Раз
ваша работа так сильно связана с необходимостью бывать там...
Фейбия покачала головой:
- Ну что вы, сэр... Мы не хотим, чтобы наша Флой выросла марсианкой.
Мы люди Земли... И потом: ведь на Марсе живут только те семьи, которые
непосредственно заняты на тамошних производствах, а мы-то научные
работники. Нам обязательно надо бывать на Земле, иначе мы потеряем
квалификацию... Люди нашей профессии постоянно должны общаться с себе
подобными - в противном случае, как говорит Вэл, "мозги разжижаются"...
Знаете, обстановка, знакомства, живые контакты и все прочее...
В ее словах был свой резон, и Калинов предложил:
- А почему бы тогда вам не летать на Марс по очереди?
- О, сэр! Вэл просто не сможет без меня там работать: ведь он такой
рассеянный.
Им принесли заказанный кофе. Фейбия помахала рукой какой-то дамочке,
та с любопытством посмотрела на Калинова. Когда официантка удалилась,
миссис Салливан произнесла, виновато глядя на собеседника:
- Я понимаю, сэр, я совершила ошибку, родив Флой. Наша с Вэлом жизнь
- это наука, наука и еще раз наука... На этом поприще можно чего-либо
добиться, лишь отдавая всего себя работе. Нам не стоило заводить ребенка...
Но ведь я женщина, так хотелось испытать радость материнства. И потом,
мы никогда дочке ни в чем не отказывали. А мои отец с матерью и родители
Вэла во внучке и вовсе души не чают... Так что ей не в чем нас упрекнуть,
она получила прекрасное воспитание. Образование тоже получит по полной
программе... А не захочет заниматься наукой, пусть занимается чем-нибудь
другим, образование в любом случае не помешает.
Не помешает, подумал Калинов. Вот только если бы образованность гарантировала
счастье и если бы образование заменяло материнскую любовь.
- А в чем, собственно, дело? - спохватилась вдруг миссис Салливан.
- Моя дочь что-нибудь натворила? Флой - очень воспитанная девочка...
- Нет, все в порядке. - Калинов окрасил реплику маленькой толикой
равнодушия - так, чтобы не было нарочитости. - Просто я интересуюсь
этим индексом... В джамп-связи были кое-какие неполадки - ничего опасного,
но на всякий случай мы проверяем.
Его тон сыграл свою роль: Фейбия тут же успокоилась.
- Я пыталась тогда воспользоваться этим индексом, но никуда не попала.
Загоралось предупреждение о неправильном наборе индекса и все. Я обратилась
в местное бюро Транспортной Комиссии. Они заявили, что такого индекса
не существует. На этом все и закончилось.
Калинов решил не продолжать дальнейших расспросов, рассыпался в благодарностях
и попрощался. Все равно эта горе-мамаша больше ничего не знает. Во
всяком случае, такое складывается впечатление. Можно, конечно, попытаться
побеседовать с самой Флоренс Салливан... Но если Флоренс не дура,
беседа вряд ли принесет ему дополнительные сведения. Ясно пока вот
что: двое подростков из тех семей, которые называют "дисгармоничными",
имеют отношение к одному и тому же индексу джамп-связи. Под этот индекс
и нужно копать.
А вот портрет Флоренс надо будет в ГИБе запросить. Чем черт не шутит,
вдруг пригодится?
Честно говоря, нынешнее поколение молодых Калинову нравилось не очень.
Какие-то они были ненормальные, равнодушные, словно и не жили в этом
мире, а наблюдали за ним со стороны.
Он попытался вспомнить, каков сам был в их годы. Внешность того Калинова
он, слава Богу, помнил, да и на видеокристаллах она увековечена. А
вот внутреннее, так сказать, содержание... Нельзя утверждать, что
это для него темный лес, нет, события, происходившие с ним в те годы,
он помнил хорошо, но вот настроение, с которым он тогда переживал
эти события, состояние души Калинова-подростка, этакий "аромат
жизни", как его называл Калинов-сегодняшний, был давно уже заслонен
более поздними страницами биографии. Хотя нет, "аромат" одного
события - встречи с Наташкой - он помнил и сейчас, как будто и не
прошло с тех пор восемь десятков лет. Наташка-то была бой-девка, и
ему немало сил пришлось затратить, чтобы привлечь к себе ее внимание,
тем более что сам он в те годы был "мальчик нежный кудрявый",
наедине с девчонками чувствовал себя, как в открытом космосе без скафандра,
и поведение его в таких случаях соответствовало принципу "и хочется,
и колется"... Но вот в отношения с Наташкой он нашел в себе силы
нырнуть, как в ледяную воду - зажмурившись и не раздумывая. И не проиграл...
Впрочем, ладно, зачем бередить душу? Прошлого не вернешь!
Он побродил немного по полуторатысячелетнему городу и вернулся в Питер.
* * *
Сделав шаг вперед, Калинов зажмурился. После серого тумана, только
что плотной пеленой висевшего вокруг, солнечный свет был резок и неприятен.
Когда глаза привыкли, Калинов огляделся.
Он стоял посреди огромного луга, усыпанного яркими цветами. Цветы
были незнакомые. Мимо прошелестела большущая стрекоза. Калинов не
был специалистом по энтомологии, но готов был биться об заклад, что
на Земле он таких стрекоз не встречал.
На лугу группами располагались молодые люди. Одни сидели и разговаривали
друг с другом, другие лежали, третьи танцевали. Головы танцующих украшали
обручи с кристаллофонами.
Вдали, у самого горизонта, виднелись темно-зеленые купы каких-то деревьев.
Слева, метрах в двухстах от Калинова, раскинулось слепящее зеркало
небольшого озерца. Легкий ветерок доносил оттуда веселый девчачий
смех и визг. Видимо, там купались. Над озером висело синее солнце.
- Ты кто?.. Новенький?
Калинов стремительно обернулся. Сзади стояла юная девушка. Худенькая
- кожа да кости. Но хорошенькая... На лице никаких следов макияжа.
И правильно - макияж только отвлекал бы внимание от ее глаз. А глаза
были замечательные - большие и редкого, изумрудного цвета. Длинные
вьющиеся рыжеватые волосы - похоже, натуральные. Открытое зеленое
платье, без прозрачных вставок, облегает чуть намеченную грудь.
- Ты новенький? - повторила незнакомка. - Что-то я тебя здесь раньше
не видела.
- Верно, - согласился Калинов. - Я тут в первый раз.
- А как тебя зовут? - спросила девушка. - Меня Вита.
- А меня Саша. - Калинов церемонно поклонился.
Зеленые глаза смотрели не мигая. И присутствовало в них нечто такое,
от чего у Калинова возникло острое желание погладить девушку по голове.
- Зачем ты к нам пришел?
Калинов слегка опешил, настолько в лоб был задан вопрос. И что-то
было нужно отвечать.
- А зачем к вам приходят? - спросил он.
Вита вздохнула.
- Кто зачем. - Она печально улыбнулась. - Одни приходят потанцевать,
другие - покупаться. Или просто поговорить...
- А разве потанцевать нельзя дома? - спросил Калинов.
- Конечно, можно... Только здесь гораздо интереснее!
- Почему?
Девушка снова улыбнулась, на этот раз без печали.
- Потому, - сказала она. - Скоро узнаешь... Пойдем погуляем в лесу?
Прямо вот так, сразу подумал Калинов и с сомнением посмотрел на далекие
купы деревьев. Синее солнышко палило нещадно, и тащиться под его лучами
по открытому пространству совершенно не хотелось.
- Жарко, - сказал он Вите. - Пока дойдем, расплавимся.
Вита расхохоталась. Словно колокольчики зазвенели.
- Чудак! - сказала она сквозь смех. - Ты же ничего не знаешь...
Давай вместе.
Она взяла его за руку теплой ладошкой, и Калинов содрогнулся. Оказалось,
все, что он помнил, он помнил неправильно. Нечто давным-давно забытое,
потерянное в череде прожитых лет, пронзило его сердце, и оно вдруг
споткнулось, заныло от тихой боли, переполнилось сладкой тоской, и
внезапно захотелось заплакать, заплакать так, чтобы мир захлебнулся
в его слезах. И чтобы из этого соленого безбрежного моря родилось
что-то новое, до жути юное, кристалльно-чистое...
На Калинова обрушился ураганный ветер, промелькнули неясные серые
тени, и Калинов обнаружил себя стоящим в лесу среди огромных - ствол
в три обхвата - деревьев. Вита была рядом и по-прежнему держала его
за руку. Изумрудные глазищи ее сияли.
- Испугался?
- Что произошло? - спросил Калинов.
- Ничего... Ведь мы с тобой хотели в лес. Смотри, какой страшный
лес вокруг! Ты в такой хотел?
- Разве он страшный? - удивился Калинов. - Вполне ухоженный, я бы
даже сказал, домашний лес. Как парк...
Вита выпустила его руку из своей.
- Как по-дурацки ты говоришь! - сказала она с отвращением. - Моя
мама таким тоном говорит, когда меня воспитывает... Ой! Смотри, что
за чудо-дерево! Как сказочный дракон, правда?
Калинов оглянулся. Там, где мгновение назад стоял великолепный, рвущийся
в небо кедр, извивалось зеленое, непонятное, покрытое странной стеклообразной
чешуей. Среди зелени сверкнула ярко-красная пасть, и послышалось змеиное
шипение.
Вокруг все изменилось. Не было больше привычных глазу кедров, сосен
и елей. Повсюду кривыми стрелами лезли из земли незнакомые черные
деревья с серой листвой. Словно скелеты доисторических ящеров на раскопанном
кладбище под Минусинском... Они окружили Калинова со всех сторон,
над ними нависло чернильное небо, и было совершенно непонятно, откуда
же берется в лесу этот сумрачный, тоскливо-серый, но все-таки дневной
свет.
Мир наполнился оглушительным рычанием и грохотом. В этом невероятном
шуме сквозило нечто явно знакомое, и Калинов вдруг понял, что это
пропущенный через гигантский усилитель стрекот видеорекордера, вделанного
в пуговицу его рубашки, и испугался, что Вита сейчас тоже поймет это.
И тут же грохот исчез. Наступила пронзительная, бьющая по ушам тишина;
в тишине этой весело зазвенели хрустальные колокольчики, и девичий
голос пропел:
- Догоняй!
Калинов обернулся. Виты не было, только где-то вдалеке, за этими черными
фантасмагорическими деревьями-скелетами медленно таял ее смех. Калинов
бросился туда, где растворился звон колокольчиков, и тут впереди,
в пяти шагах от него, со свистом вонзилась в землю полуметровая стрела.
Калинов замер, и, ничего не понимая, смотрел, как вибрирует ее оперение.
- Стоять, малыш! - произнес справа чей-то тихий голос.
Калинов медленно повернул голову. За огромным дубом стоял парень в
джинсах и безрукавке. Это был Игорь, сын Лидии Крыловой. Он двинулся
к Калинову, держа наготове заряженный арбалет. Левый глаз парня украшал
солидный синяк.
Вокруг снова был обычный земной лес. И голоса птиц, разносившиеся
по лесу, были знакомы с детства. Только солнце, лучи которого с трудом
пробивались сквозь плотные кроны деревьев, имело густо-оранжевый цвет.
Как апельсин.
Крылов приблизился. Держа арбалет наготове, выдернул из земли стрелу
и сунул ее в колчан, висящий за спиной.
- Чего тебе надо? - спросил Калинов.
- Какой шустрый мальчик! - произнес Крылов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11