– Как быстро! – удивилась она. – Когда же вы успели собрать улики?
– А мы их и не собирали. Ночью я догадался, кто убийца, а дальше был сплошной блеф, но он дал результаты.
– Можно узнать, кто это?
– Да. Это Джо.
– Какой Джо?
Наконец-то я говорил с жительницей Грэтли, которая не проводила половину времени в «Трефовой даме». Я не без удовольствия объяснил ей, кто такой Джо. Но о шпионской деятельности Джо не сказал ни слова, а она не задавала на этот счет никаких вопросов, только раз-другой с любопытством посмотрела на меня.
Чай принесли раньше, чем пришел Отто, и мы с Маргарет продолжали разговор – нечто среднее между дружеской беседой и яростной пикировкой – за чаем с лепешками.
– Чем вы, собственно, занимаетесь? – спросила она довольно равнодушно и словно не ожидая ответа.
– Это я вам скажу не сейчас, а перед самым моим отъездом.
– Я вас раздражаю?
– Да.
Она была готова к такому ответу, но, услышав его, рассердилась и гневно сверкнула глазами.
– У меня не часто появляется желание бить людей, – сказала он. – Но вас мне иной раз сильно хочется ударить.
– Сделайте одолжение.
Мы зашли в тупик. И, наверное, хорошо, что в эту минуту появился Отто Бауэрнштерн. Это был человек моих лет, с наружностью кабинетного ученого, нервный, близорукий и явно очень больной. Он мне не понравился – может быть, потому, что его невестка смотрела на него с любовью и тревогой, совсем не так, как на меня. Отто взял у нее из рук чашку, но словно не знал, что с нею делать. Маргарет бросила мне умоляющий взгляд, ясно говоривший: «Щадите его», но я не успокоил ее ни малейшим жестом и сидел с безучастным видом.
– Вы желали поговорить со мной, – начал Отто осторожно. Он говорил с сильным немецким акцентом, но я не буду коверкать слова, воспроизводя его произношение.
– Да. Почему вы остались в Грэтли?
Он закрыл глаза и передернул плечами.
– Что же другое я мог сделать? Куда мне было деваться?
– Глупый вопрос. – Маргарет, конечно, обращалась ко мне. – Для него безопаснее было оставаться здесь, где мы могли о нем заботиться…
– Совсем не безопаснее, и вы это знаете. Я жду правдивого ответа, мистер Бауэрнштерн, – сказал я сурово, – и готов, если надо, высказать вам свое предположение. Вы остались в Грэтли, рискуя попасть под суд за уклонение от регистрации, потому что здесь есть человек, которого вы хотите выследить.
Выстрел попал в цель. Но Маргарет по-прежнему негодовала.
– Неправда… – начала она, но остановилась, прочитав ответ на лице Отто. – Ты ничего мне об этом не говорил! – воскликнула она.
– Я не мог сказать тебе, Маргарет, не мог никому сказать, – оправдывался расстроенный Отто. – Передо мной промелькнуло раз лицо… Вечером, на заводе Чартерса. Потом опять, тоже вечером, в городе.
– Так вот почему ты всегда бродишь по вечерам! Я подозревала, что это неспроста…
– Понимаете, – сказал он нам обоим, – мне показалось, что я его узнал. Но я не был уверен. А мне очень важно было знать точно.
– Вы хотели, например, проверить, нет ли у этого человека шрама на левой щеке? – спросил я.
Отто страшно побледнел, и Маргарет испуганно вскрикнула.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Не беспокойся, Маргарет. – Он сделал над собой усилие, взглянул на меня. – Это верно. Но откуда вы узнали, что я именно этого человека ищу?
– Мало ли откуда, – сказал я с расстановкой, пристально глядя на него. – А откуда я узнал, что вы состояли в партии нацистов?
– Вы мерзкий клеветник!
Это воскликнула, разумеется, Маргарет, и так, словно бичом щелкнула.
Я сердито прикрикнул на нее:
– Довольно! Я пришел сюда, чтобы узнать правду, и говорю только правду. Если вам это не нравится, тем хуже для вас. Мне еще очень многое нужно сегодня выяснить, и если не хотите помочь, то по крайней мере молчите и не мешайте.
Отто весь дрожал. Я только сейчас понял, что он любит ее, и это осложняло дело. Мне вдруг стало жаль его. Что-то подсказывало мне, что ему нет места на земле, что он, в сущности, уже мертвец.
– Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, – сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. – Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошел сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Все это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом.
Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всем, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня.
– Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом!
– Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, – возразил я. – И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если все это вам так неприятно, почему вы не уходите?
– Потому что я вам не доверяю! – закричала она.
– Ну-ну, перестань, Маргарет, – сказал Отто. – Во всем виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию… я был обманут, как и многие другие… и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии. Это было нелегко. И с тех пор я хотел только одного: бороться с ними до конца, отдать все силы этой борьбе, а если понадобится, и жизнь. Поверь мне, Маргарет, прошу тебя!
Он снял очки, чтобы вытереть глаза, и лицо его стало сразу беспомощным и детским, как у большинства очень близоруких людей, когда они снимают очки. Это обезоружило Маргарет, и она улыбнулась ему нежной, всепрощающей улыбкой и прикрыла его руку своей.
– Я тоже верю вам, – сказал я, начиная чувствовать себя лишним. – И если вы хотите помочь в борьбе с нацистами, вам сейчас представляется случай. Мне нужно сделать как раз то, что хотели сделать вы. Мне нужно установить имя человека со шрамом. Перед вами промелькнуло лицо. Оно вам кого-то напомнило. Кого же?
– Я не могу вам ответить, пока не буду знать, кто вас уполномочил задавать такие вопросы, – возразил Отто с достоинством. – Доктор Бауэрнштерн только что сказала, что она не доверяет вам, как же я могу доверять? Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что нацистские агенты есть повсюду и даже здесь, в Англии.
Я посмотрел на смущенную Маргарет.
– Ну, спасибо, доктор, удружили! Теперь он мне не верит! На этой неделе в Грэтли нацистские агенты убили двух человек, знавших слишком много. Подождем, пока они убьют третьего, и скажем «хайль Гитлер!». Так, что ли? – я и сам понимал, что это была ребяческая выходка. Но уж очень я разозлился.
Ничего не отвечая мне, она обратилась к Отто:
– Я ведь говорила тебе, что ночью мистер Нейлэнд работал вместе с инспектором Хэмпом и как будто даже распоряжался всем он, а не инспектор. Я думаю… что… – Она остановилась.
Отто кивнул головой и посмотрел на меня.
– Лицо, которое я видел, напомнило мне одного нациста, капитана Феликса Роделя.
– Спасибо, – сказал я деловым тоном. – Ну, а я знаю, где его найти, и сегодня вечером собираюсь побеседовать с ним.
– Вы хотите, чтобы я пошел с вами и опознал его? – встрепенулся он. – А куда надо идти?
– В дом, где я еще ни разу не бывал. Но я приблизительно знаю, где он находится: пройдете завод Белтон-Смита и дальше еще около мили. Это Оукенфилд-Мэнор, усадьба полковника Тарлингтона. Встретимся в девять часов у ворот с внутренней стороны.
Он с некоторым недоумением повторил мои инструкции, потом спросил:
– А револьвер у вас есть?
– При себе нет, – отвечал я. – Нам не рекомендуется носить оружие, и я отлично обхожусь без него. А что?
– Если это Родель, то он очень опасный человек.
– Придется рискнуть. – Я встал. – Значит, жду вас там в девять. – Я повернулся к Маргарет – лицо у нее было не слишком веселое. Я не знал, увидимся ли мы еще, и мне многое хотелось ей сказать, но сейчас я ничего сказать не мог. – Спасибо за чай. Будьте здоровы.
Я поспешно вышел. Кажется, она что-то сказала и проводила меня в переднюю, но я не остановился, не оглянулся, а сорвал с вешалки пальто и шляпу и почти выбежал в холодные, сырые сумерки. Близился уже час затемнения.

9

На Раглан-стрит я нашел записку от инспектора, из которой узнал, что Джо сначала запирался, но в конце концов не выдержал, подписал свое признание и потребовал священника. Но признался он только в том, что нанес удар Шейле и пустил машину в канал. Он отрицал всякую причастность к шпионажу и не выдал никого. Итак, с ним предстояло еще повозиться. Инспектор переслал мне и записку от Периго. Периго сообщал, что обедает сегодня в «Трефовой даме» и надеется, что я составлю ему компанию.
Я пришел туда около половины восьмого, и мы встретились с Периго в баре. Бар был полон, но чего-то словно не хватало. За стойкой растерянная девушка безуспешно пыталась заменить Джо. Мне хотелось выпить, и я сказал об этом Периго.
– Почему же нет? – отозвался он со своей неизменной усмешкой. – У вас сегодня был удачный день.
– Он еще не кончился, – напомнил я. – Главное впереди. И, по-видимому, придется действовать тем же способом, потому что у нас слишком мало улик. Надо не дать им времени сообразить это.
– А в таком случае вы должны быть трезвым и бодрым, – сказал он.
– Насчет бодрости не знаю, а трезвым – безусловно. И все-таки я хочу выпить. – Я хмуро взглянул на публику, густо облепившую стойку и состоявшую главным образом из молодых военных с их подругами. – Я сегодня чувствую себя старым, прокисшим брюзгой. Я всем недоволен – и этой проклятой войной, и Англией, и своими личными делами.
– Вот принесу вам второй, покрепче, и тогда потолкуем, – сказал Периго. Он засеменил к стойке и очень скоро вернулся с двумя новыми коктейлями. Ему как-то всегда удавалось получать все раньше других. – Ну-с, – начал он весело. – Теперь я буду говорить с вами, как мудрый старый дядюшка. Войну мы выиграем, то есть мы непременно разобьем державы оси, ибо, по-моему, союз Америки, России, Китая и Англии непобедим. Дальше – Англия. В ближайшие два года ей предстоит сделать выбор: воспрянуть духом и начать все заново или разлагаться и умирать от старых болезней. Первое достижимо, если она возьмет за шиворот пятьдесят тысяч почтенных влиятельных джентльменов и твердо прикажет им замолчать и прекратить свою деятельность, иначе им найдут другое занятие, весьма неприятное. В прежние времена меня вполне можно было причислить к этим господам. Ну, а что касается вас, Нейлэнд, вы уже не так молоды, чтобы делать мудрые глупости, и еще не так стары, чтобы успокоиться в глупой мудрости. Вам нужна перемена. И, пожалуй, нужна женщина, которую вы любили бы и уважали и которая постоянно твердила бы вам, что вы – чудо. Теперь давайте захватим столик. Война войной, а надо еще разок пообедать как следует, пока это заведение не закрылось или не свело все меню к одному только разбавленному пиву.
В середине обеда Периго объявил:
– Смотрите, наш друг миссис Джесмонд покинула своих мальчиков и направляется сюда. Что мы ей скажем, как вы думаете, Нейлэнд?
– Да первое, что придет в голову, – проворчал я. – Ее ждет парочка приятных сюрпризов.
Но самый большой сюрприз ждал нас. Правда, это произошло чуть позже. Миссис Джесмонд начала с того, что ее тревожит отсутствие Джо, который сегодня в первый раз не вышел на работу.
– Можете не тревожиться, – сказал я. – Джо арестован. Вам придется проститься с Джо, миссис Джесмонд.
– А ведь любопытно, что я никогда не обманывался насчет Джо, – заметил Периго.
– И я тоже, – отозвалась миссис Джесмонд совершенно спокойно. – По-моему, он очень неприятный человек и, наверное, очень испорченный. Но работник он отличный. И «Трефовая дама» без него будет уже не та.
– Боюсь, что «Трефовая дама» вообще скоро будет не та, – усмехнулся Периго.
– Что вы имеете в виду, мистер Периго?
– Не думаю, чтобы вам позволили продолжать, – пояснил Периго. – Ведь как-никак идет война. Не хочу выглядеть в ваших глазах неблагодарным. Меня здесь прекрасно кормили, и мне всегда казалось, что это очень полезное заведение. Нейлэнд, вероятно, со мной согласен. Но боюсь, что вам придется оставить это дело.
– И черный рынок тоже, – прибавил я, поддевая вилкой очередной кусок цыпленка. – Нет-нет, спекулянтами я не занимаюсь. Но если я услышу, что вы это продолжаете, я буду вынужден донести на вас.
– Я не намерена благодарить вас за предупреждение, – мило улыбнулась миссис Джесмонд. – И нахожу, что вы порядочная свинья.
– Ладно. А вы – очаровательный пушистый зверь, но очень уж дорого вы нам обходитесь. Такую роскошь мы не можем себе позволить.
– Он об этом не сожалеет, а я сожалею, дорогая миссис Джесмонд, – сказал Периго. – Вы мне всегда нравились больше, чем я вам. Конечно, я не так молод, как мог бы быть, а вы любите молодежь, и я вполне разделяю ваш вкус. Но я умею ценить женщин.
Она холодно посмотрела на него и обратилась ко мне:
– Ходят слухи о смерти Шейлы Каслсайд. Это правда?
– Да. Ее вчера вечером вытащили из канала.
– Вы говорите об этом что-то слишком равнодушно для человека, который провел с нею вчера целый час в одной из наших спален.
– Я отношусь к этому далеко не равнодушно. А в течение вчерашнего часа у меня с нею был очень серьезный разговор, – сказал я, глядя в глаза миссис Джесмонд. – Что-нибудь еще вас интересует?
– Да. Видели вы сегодня Диану Экстон?
– Нет. Периго видел. А что?
– Она мне звонила перед ленчем, но меня не было дома, и она ничего не просила передать.
– Я, пожалуй, знаю, зачем она звонила, – заметил Периго. – По крайней мере догадываюсь. Она, должно быть, хотела вам сообщить, что сегодня уезжает из Грэтли… навсегда.
Легкая тень пробежала по этому безмятежному лицу, бархатные глаза чуть помрачнели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28