Кроме всего прочего, это охлаждало наш взаимный пыл, позволяло не обсуждать желанную для обоих связь до бесконечности.
— Поднимемся на гору? — предложил я.
Мы стояли на набережной Стефана Жэ, откуда начиналась канатная дорога в горы. С широкой площадки перед зданием вокзала можно было видеть канаты, круто поднимавшиеся от города к высокому скалистому гребню.
— Не выношу канатных дорог, — сказала Сью, вцепившись в мою руку. — Это опасно.
— Совсем нет, не волнуйся.
Мне очень хотелось взглянуть на город с вершины, и я сказал:
— Неужели тебе хочется весь день бродить по улицам?
Мы уже ознакомились со старой частью города. Современные районы были сплошь застроены бетонными многоэтажками, густо завалены мусором и, кроме того, продувались насквозь жутким ветром, который делает из таких кварталов аэродинамическую трубу. Путеводитель настойчиво рекомендовал посетить университет, но мы выяснили, что он находится почти за чертой города, где-то на восточной окраине, и не отважились ехать в такую даль.
В конце концов я затащил Сью на фуникулер. Это была современная канатная дорога: высоко в небесах над горным склоном скользил состав из четырех стеклянных шаров. Сью изображала, что очень напугана, и все время держалась за мою руку. Мы быстро удалялись от города, набирая высоту. Некоторое время я продолжал смотреть назад на Гренобль, широко раскинувшийся по долине. Потом мы перешли в другой конец вагончика, чтобы полюбоваться склоном горы, выраставшей под нашими ногами.
Состав замедлил ход, приближаясь к вершине. Вагончики остановились, и мы вышли наружу, миновали шумный машинный зал и оказались в объятиях леденящего ветра. Сью забралась рукой мне под куртку, обняла за талию и тесно прижалась ко мне. Находиться с женщиной, которая мне по-настоящему нравилась и которой я тоже хотел нравиться, было для меня совершенно новым, удивительным ощущением. Про себя я отрекся от своего прошлого опыта, твердо решив никогда больше не искать легких сексуальных побед. После стольких лет я встретил наконец человека, с которым хотел бы остаться на всю жизнь.
— Здесь можно выпить, — сказал я.
Кафе было построено на самом краю обрыва, со смотровой площадки открывался вид на долину. Мы вошли внутрь, радуясь возможности укрыться от ветра, и сели за столик. Официант принес коньяк.
Потом Сью отправилась в дамскую комнату, я же подошел к сувенирному киоску и купил пару почтовых открыток. Я собирался послать их кое-кому из друзей в Англию, но внезапно понял, что, встретив Сью, потерял едва ли не всякий интерес к своим прежним знакомым.
Она нашла меня у киоска.
— Ну вот, я согрелась, — сказала она. — Пойдем, взглянем на город.
Тесно обнявшись, мы вышли наружу, на растерзание ледяному ветру, и подошли к самому краю обзорной площадки. На долину были нацелены три оптические трубы: опустив монетку, можно было осмотреть местность. Мы стояли между ними, склонившись над бетонным парапетом, и смотрели вниз. Небо было ясным, воздух прозрачным. На горизонте виднелись горы, к которым прижималась южная окраина города. Слева вздымались снежные пики Французских Альп, резко выделяясь на фоне голубого неба.
— Смотри, — сказала Сью, указывая на группу красивых старинных зданий с башнями и шпилями, вытянувшихся вдоль реки, — наверное, это университет. Он ближе к городу, чем мы думали.
Тут же на площадке прямо возле парапета был установлен щит с планом города и обозначениями всех важнейших достопримечательностей, видимых отсюда. Мы попытались сориентироваться на местности.
— Город много меньше, чем я думал, — сказал я. — Когда мы ехали в поезде, казалось, что он растянулся на всю долину.
— А где же современные кварталы? — спросила Сью. — Ты был уверен, что мы сможем увидеть их отсюда.
— Где-то рядом с гостиницей.
Я взглянул на план, но нашу гостиницу там не обозначили. Кварталы высотных зданий располагались и рядом со станцией фуникулера. Я проследил взглядом канаты, тянувшиеся по склону горы вниз, но вокзальную площадь отсюда не было видно.
— Видимо, это какой-то обман зрения.
— А может быть, их проектировали так, чтобы они сливались в единый ансамбль со старинными зданиями?
— Не сказал бы, что они так уж хорошо сливаются, если смотреть вблизи.
Судя по карте, Монблан находился где-то на северо-востоке. Мы повернулись в указанном направлении, но ничего не смогли увидеть из-за густых облаков. Неподалеку от кафе мы заметили развалины древнего форта и, решив осмотреть его, подошли поближе, но оказалось, что вход платный, и мы передумали.
— Ну что, еще бренди, — спросил я, — или назад в отель?
— Сначала бренди.
Через полчаса мы снова вышли взглянуть на город. Внизу загорались уличные фонари, здания пестрели теплыми оранжевыми и желтыми огоньками. Некоторое время мы наблюдали, как опускается вечер, как глубокие тени гор ползут по низине, погружая долину во мрак, потом заняли места в вагончике и спустились вниз. На время город исчез из виду. Только преодолев часть спуска, мы увидели его снова. Поднимался туман, но, странное дело, теперь новые кварталы были прекрасно видны: голубовато-белые полоски ламп дневного света, освещавших гигантские башни из стекла и бетона. Удивительно, как мы не заметили все это с вершины горы? Я достал из кармана купленные наверху почтовые открытки. Одна изображала вид долины с обзорной площадки, и на снимке современные здания сразу бросались в глаза. Однако загадка не показалась мне достойной того, чтобы вернуться назад на площадку.
— Я изнемогаю от голода, — сказала мне Сью.
— Ты о еде?
— И о ней тоже.
5
Мы прибыли в Ниццу в самый пик туристического сезона. Единственная гостиница, подходящая по деньгам, располагалась далеко от моря в лабиринте узких улочек почти на самой окраине северной части города. Здесь, в Ницце, страх потерять Сью вытеснил во мне остальные чувства. Сен-Рафаэль находится всего в нескольких километрах дальше по побережью, так что нам в лучшем случае оставался еще день или два.
Имя Найалла превратилось в табу. Он неизменно занимал наши мысли, но мы не упоминали о нем вслух. Однако само по себе это молчание было красноречивым. К этому времени мы уже знали все, что можем сказать друг другу, и выслушивать это заново не было никакого желания. Единственное, что мне теперь оставалось, — признать свое поражение и попытаться хоть как-то дать ей понять, что мы вот-вот потеряем. Она, казалось, чувствовала то же, что и я, и сама пыталась найти решение. Мы оба умели отбрасывать все неважное и полностью сосредоточились друг на друге.
Я влюбился в нее. Я осознал это еще в Дижоне, и теперь с каждой минутой, проведенной вместе, росло и само чувство, и моя уверенность в нем. Сью восхищала меня, я был пленен ею. И все же я оттягивал признание. Но вовсе не потому, что оставались сомнения, а лишь из опасения, что это только поднимет ставки в моем соперничестве с Найаллом. Без всякого на то основания я надеялся, что она передумает и не уйдет к нему.
Я по-прежнему не знал, что делать. В первую ночь в Ницце мы, как обычно, занимались любовью, и после, когда Сью уснула возле меня, я еще долго лежал в постели с зажженным светом и, делая вид, что читаю, размышлял о ней и Найалле.
Ни один из возможных путей не годился. Я понимал, что бессмысленно требовать от нее окончательного выбора. Сью проявляла непонятное упрямство в отношении Найалла, и с этим приходилось мириться. Я также отверг мысль изобразить себя страдающим любовником в расчете на ее сочувствие. По существу, все обстояло почти так, но я ни за что не стал бы прибегать к такому приему в борьбе за Сью. Я желал удержать ее иным способом, хотел завоевать ее прямо и открыто, без театральных уловок. Да и зачем? Она даже не скрывала, что прежняя связь ее тяготит.
Она решительно отвергла все мои предложения, например, помаячить на заднем плане, когда она встретится с ним, или досрочно вернуться в Англию. Оставались только чрезвычайные меры: столкновение с Найаллом; может быть, ссора с ней самой. Мелькала даже идиотская мысль — причинить самому себе какое-либо увечье. Впрочем, подобные варианты я даже не рассматривал всерьез.
Большую часть следующего дня мы провели в отеле, покидая номер каждые два-три часа, просто чтобы сменить обстановку: прогуляться, зайти куда-нибудь поесть или выпить. Хотя мы почти ничего в Ницце не видели, я уже начал ее ненавидеть. Единственной причиной тому было мое тяжкое душевное состояние. В моем сознании это место связалось с неминуемой катастрофой, и потому я проклинал его. Помимо прочего, меня раздражало бьющее в глаза благополучие: все эти шикарные яхты в гавани; бесчисленные «альфы», «БМВ» и «феррари», затыкавшие узкие улочки, дамы с гладкими после подтяжек лицами, эти солидные бизнесмены с брюшком. Не меньше выводило из себя и обратное: вульгарное и показное пренебрежение к богатству — английские дебютантки в ржавых «роверах-мини», изношенных кроссовках «найк», обрезанных джинсах, линялых майках, с татуировкой на полуголых ягодицах. Меня бесили женщины, принимавшие солнечные ванны топлесс, все эти пальмы и алоэ, плавная линия побережья, бесконечный пляж, темно-зеленые горы и картинно-голубое море, все эти казино и отели, виллы за неприступными заборами, небоскребы многоквартирных корпусов, любители виндсерфинга и водных лыж, моторные лодки и катамараны. Я завидовал каждому, кто радовался здесь жизни, потому что своей собственной радости должен был вот-вот лишиться.
Сью была для меня источником радости, но и страдания тоже. Если бы я сумел задвинуть Найалла на задворки сознания, если бы мог не загадывать дальше, чем на два-три часа, если бы я был способен не цепляться за эту бессмысленную надежду, что она передумает в последнюю минуту, я был бы счастлив, как любой влюбленный дурак.
Видимо, Сью тоже занималась самоистязанием, однажды я застал ее плакавшей в подушку. Мы занимались любовью при первой же возможности. Когда мы выходили в город, то постоянно касались друг друга, обнимались или хотя бы шли под руку, а зачастую просто сидели в баре или ресторане, держась за руки и бездумно глядя в пространство или на прохожих.
Мы решили задержаться в Ницце еще на ночь, хотя понимали, что наши мучения только продлятся. Как-то нам удалось договориться в гостинице. Мы решили, что утром вместе отправимся в Сен-Рафаэль и там расстанемся. Эта наша ночь была последней. Мы занимались любовью так, будто ничего не изменилось, но потом долго не могли успокоиться и молча сидели в постели. Жалюзи были подняты, и окна широко распахнуты навстречу ночи и звукам улицы, вокруг лампочки вились и жужжали мошки. Она первой нарушила молчание.
— Куда ты поедешь дальше? — спросила она.
— Еще не решил. Наверное, уеду домой первым же поездом.
— Но были ведь у тебя какие-то планы до нашей встречи? Ты не хочешь вернуться к ним?
— Я отправился в путешествие, решив положиться на случай. Этим случаем оказалась ты, так что возвращаться совершенно не к чему.
— Может представиться и новый случай.
— Ты правда этого хочешь? — спросил я удивленно.
— Конечно нет. Почему бы тебе не развлечься в подходящем месте, например в Сен-Тропезе?
— Одному? Совсем не вдохновляет. Я хочу быть с тобой.
Она замолчала, рассматривая скомканные простыни нашей последней постели. Тело у нее было молочно-белое, совершенно не тронутое загаром. Внезапно мое ревнивое воображение нарисовало встречу с ней в Лондоне: прошло несколько недель, и оказывается, что она загорела.
— Между нами все кончено? — сказал я.
— Это зависит от тебя.
— Ты ведешь себя так, будто мы не сможем больше встречаться. Это и правда конец?
— Отчего же? Мы увидимся в Лондоне. Мой адрес у тебя есть.
Она приподнялась и села возле меня на колени, натянув на себя мятую простыню и прикрыв обнаженные ноги. Когда она заговорила, руки дрожали.
— Я должна повидать Найалла. Я не собираюсь нарушать обещание. Но я не хочу причинять тебе боль и постараюсь разобраться с этим как можно скорее. Пожалуйста, продолжай свой отпуск, только скажи, куда ты поедешь. Если все сложится, я присоединюсь к тебе позднее.
— Что ты ему скажешь? Ты намерена сообщить ему о нас?
— Полагаю, это следует сделать.
— Тогда почему бы мне не подождать тебя в Сен-Рафаэле?
— Потому что… Я не могу просто сказать ему это. Нельзя же так вот просто войти и заявить прямо с порога: да, кстати, я встретила другого человека, так что — до свидания.
— Почему нельзя?
— Ты не знаешь Найалла. Он надеется, что я останусь с ним недели на две. Мне придется осторожно все выложить. Конечно, я скажу о тебе, но он отнесется к этому не лучшим образом. За шесть лет нашего с ним знакомства не было еще никого другого.
— Хорошо, сколько времени тебе потребуется?
— Дня два, может быть, три.
Я поднялся с постели и налил нам обоим немного вина из бутылки, купленной еще днем. Ситуация была совершенно курьезной, и всякий раз, когда мы пытались обсуждать наши проблемы, дело кончалось тем, что я злился и срывался. Я не мог понять, на каком таком коротком поводке Найалл удерживает ее при себе, какую власть он над ней имеет, и, пытаясь освободить, рисковал вместо этого потерять ее навсегда. Все, чего я хотел…
Голова моя шла кругом от бессильной злобы. Я залпом выпил стакан вина, наполнил его снова и сел возле Сью, протянув ей другой. Она отставила его в сторону, даже не пригубив.
— Когда ты встретишься с Найаллом, ты станешь с ним спать?
— Я сплю с ним вот уже шесть лет.
— Я спросил не об этом.
— Не твое дело.
Как ни больно было это слышать, но в ее словах была правда. Я откровенно разглядывал ее обнаженное тело, пытаясь вообразить ее с другим мужчиной, с этим Найаллом: как он прикасается к ней, возбуждает ее. Самая мысль об этом показалась мне отвратительной. Эта женщина стала моим сокровищем. Она лежала, зарывшись щекой в подушку, волосы скрывали ее лицо. Мне захотелось прикоснуться к ней. Я положил ладонь на ее запястье. Она откликнулась мгновенно, сжав мою руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41