– Твои ребята могут играть современное кантри? – спросил он.– Конечно, – ответил Уолли. Лично он в современном кантри не понимал ничего, но подумал, что кто-нибудь в группе имеет об этом представление, а остальные подстроятся.Как оказалось, никто в группе ничего о современном кантри не знал. Это было совершенно некстати, поскольку посетители «Сапог и Гамаш» настолько увлекались этим жанром, что даже ходили в настоящих ковбойских сапогах. В начале «Приход» попытался угодить им самой кантриобразной песней из своего репертуара – «Алаба мой, милым домом». «Sweet Home Alabama» – песня группы «Ленерд Скиннерд» из альбома «South's Greatest Hits» (1973).

Посетители «Сапоги Гамаш» снисходительно прослушали эту общепризнанную деревенскую классику, но на танцплощадку не вылезли. Они ждали тех песен, за которыми и пришли в «Сапоги и Гамаши», – песен, под которые можно было исполнять затейливые ковбойские пляски. Они обучались им на Вечерних Уроках Ковбойских Плясок здесь, в «Сапогах и Гамашах», а за подробным инструкциями лазили в Интернет («шагнуть правой ногой к левой; выбросить правую ногу вперед; согнуть правую ногу поперек левой лодыжки; выбросить вперед правую ногу…»).После «Алабамы, милого дома» «Приход» перешел к «Женщине хонки-тонк», Хонки-тонк – ранний стиль негритянского фортепьянного джаза, ведущий свою историю из придорожного южноамериканского бара с тем же названием. «Ноnky Tonk Woman» – песня «Rolling Stones» из альбома «Through the Past, Darkly (Big Hits, Vol. 2)» (1969).

в которой были слова «хонки-тонк», но точно никакого современного кантри. Толпа мрачнела, посетители угрюмо присосались к своим «Будвайзерам». «Женщина хонки-тонк» подошла к концу, и члены группы перекинулись взглядами «что дальше?». После лихорадочных размышлений Уолли предложил исполнить что-нибудь из Бадди Холли, который, по крайней мере, был родом из Техаса. Бадди Холли (ЧарлзХардин, 1936–1959) – американский певец и гитарист, икона рок-н-ролла.

Музыканты, сбиваясь, затянули «Вот будет денек!» «That'll Be the Day» – песня из альбома «The „Chirping“ Crickets» (1957) первой группы Бадди Холли «Сверчки».

в двух разных тональностях, которые они, в конечном счете, свели к одной. Прекрасно доиграли до конца, но толпа не пошевелилась.После того как песня закончилась, сидевший за барной стойкой дюжий мужик, который носил не только пару ковбойских сапог, но и ковбойскую шляпу, ковбойскую рубашку и ковбойские джинсы, а пряжка на его ремне напоминала колпак на колесе, крикнул:– Хватит этого дерьма! Играйте кантри!Другие посетители заулюлюкали, как ковбои в кино, и застучали бутылками пива по столам. Это очень не понравилось Джонни, который как раз был фанатом Бадди Холли и успел перед выходом разогреться тремя стопками текилы. Наклонившись к микрофону, он спросил дюжего мужика:– Ну, Бык, и сколько голов скота у тебя на ранчо?Зал затих. Мужик уставился на Джонни.– Погоди, Бык, дай угадаю, – продолжал Джонни. – У тебя ведь нет ранчо, а ездишь ты на пикапе, да? На работу в «Уол-Март», отдел посуды? Я прав, Бык?После этого мужику – которого звали не Бык, а Херб Тобин, и который действительно работал в «Уол-Марте», только в отделе крупной бытовой техники, – ничего не оставалось, как отстаивать свою честь. Он ринулся, топая сапогами, через танцевальный зал к низкой сцене и накинулся на Джонни, который ткнул ему в лицо бас-гитарой «Фендер Пресижн» 73-го года. Тобин схватил гитару и рванул ее вместе с Джонни, после чего оба упали на танцпол и принялись, сопя, колотить друг друга.Дело шло к ничьей, поскольку ни одна сторона не обладала навыками кулачного боя, к тому же их разделяла гитара. Но равновесие сил с пронзительным криком нарушила женщина: Фрэн, жена Тобина и его коллега по «Уол-Марту», работавшая в отделе постельного белья, набросилась на Джонни сзади и приложила его по черепу сувенирной пепельницей «Джек Дэниэлс», весившей, как позже установила полиция, около двух фунтов.Так закончился концерт в «Сапогах и Гамашах». Джонни увезла «скорая», Херба и Фрэн – полиция. Уолли, Тед и Джок быстро собрали аппаратуру под угрожающими взглядами посетителей «Сапог и Гамаш» и ушли, не получив гонорара. Хозяин бара сказал Уолли, что чертов «Приход» у него больше никогда играть не будет. Уолли ответил, что ему очень жаль, поскольку им было приятно познакомиться с оригинальным актерским составом «Избавления». «Deliverance» – боевик американского режиссера Джона Бурмэна (1972).

Хозяин бара его не понял.Когда Уолли, Тед и Джок появились в приемном отделении больницы, медсестра за стойкой сказала, что Джонни еще проходит обследование. Они вышли к парковке раскурить косяк, подвести итоги вечера и обсудить свою космическую неудачливость. В конце концов они добрались до названия «Приход» и сошлись во мнении, что оно стало помехой имиджу, не говоря уже о том, что мучительно напоминало об их жалких подростковых фантазиях о богатстве, славе и несчетном количестве телок.За вторым косяком они решили, что если группа катится к провалу, можно, по крайней мере, катиться к провалу с улучшенным названием. Обсуждались разные варианты – в том числе «Уход», «Подлинные короли апатии», «Нет, мы не играем хип-хоп; мы музыканты» и «Может, мы и отстой, но играем лучше, чем вы танцуете», – когда медсестра из приемного отделения, у которой закончился рабочий день, показалась на парковке и направилась к своей машине. Она остановилась в нескольких шагах от троицы и посмотрела на них. Джок, повинуясь рефлексу, выработанному в седьмом классе, спрятал косяк за спину.– Вы, ребята, хотите знать, что с вашим другом? – спросила медсестра.– Точно, – сказал Уолли.– Он в порядке. Рана кожного покрова головы, четырнадцать швов. Несколько внутренних кровоизлияний. Ничего серьезного. Скоро его отпустят.– Отлично, – ответил Уолли.– Я думал, внутренние кровоизлияния – это серьезно, – сказал Джок.– Ты путаешь с внутренним кровотечением, – сказал Тед.– Нет, не путаю, – сказал Джок, хотя на самом деле путал.– Это не страшно, – сказала медсестра, разглядывая Джока, который из всех членов группы был наиболее пригоден для разглядывания. – Это значит – просто ушибы.– А, – сказал Джок, разглядывая медсестру в ответ и думая, что она – в некотором роде привлекательная зрелая женщина, вроде Анн-Маргрет: Анн-Маргрет (урожденная Энн Маргрет Олссон, р. 1941) – американская актриса шведского происхождения.

может-и-неплохие-сиськи-под–этим–халатом.– Отлично, – повторил Уолли. – Спасибо.Медсестра по-прежнему смотрела на Джока, который все еще прятал руку за спиной.– Ну, – сказала она, – дашь мне затянуться?Через двадцать минут медсестра по имени Сэнди, сорока трех лет, которая в тот день узнала, что ее бывший муж собрался жениться на ее знакомой агентше из «Эйвон», увезла Джока на своей «тойоте-камри», оставив Уолли и Теда приканчивать третий косяк. Наконец Уолли сказал:– Пошли, заберем Джонни.– Джонни, – сказал Тед, внезапно вспомнив про Джонни. – И его кровоизлияния.Уолли остановился.– «Джонни и кровоизлияния», – сказал он.Они посмотрели друг на друга. Потом стукнули по рукам, и «Приход» закончил свое существование.Через три недели, одну свадьбу и девять концертов в барах Уолли в полседьмого утра разбудил мобильный телефон, который он никогда не выключал.– Алло? – сказал он.– Ты из «Прихода»? – спросил голос.– Что? – спросил Уолли.– Группа, – сказал голос. – У меня визитная карточка, на ней написано: «"Приход", Современная музыка на все случаи».Уолли посмотрел на будильник.– Сейчас полседьмого утра.– Знаю, – сказал голос. – У меня есть часы. Мне нужна группа.– Сейчас? – спросил Уолли.– Сегодня вечером. На плавучем казино. Нужна группа. Покажете себя, хорошо отыграете, получите постоянную работу. Но сегодня нужно там быть. Справитесь, «Приход»?– Вообще-то это старая карточка. Мы теперь называемся «Джонни и кровоизлияния».– Что? На визитке написано «Приход».– Знаю, – сказал Уолли. – Мы только что поменяли название на «Джонни и кровоизлияния».– Кровоизлияния? – спросил голос.– То есть травмы, – уточнил Уолли.– Я в курсе.– Забавная была история, – начал Уолли. – Наш басист, Джонни, ввязался в… – Он умолк, прикинув, что эту историю потенциальному работодателю лучше не рассказывать.– Идиотское название, – сказал голос.Уолли не стал возражать, поскольку голос, пожалуй, попал в точку.– Расскажи про группу.– Хорошо, – сказал Уолли, – в основном мы играем каверы рок-классики, но кроме этого…– Нет, – сказал голос. – Мне нужно знать, бывает ли у кого-нибудь из группы морская болезнь?– Нет. Думаю, нет.– Группа, которая блюет на клиентов, мне не нужна, – сказал голос.– Понимаю, – согласился Уолли.– Двести долларов за ночь, – сказал голос. – Играете пять часов.– Даже не знаю, – сказал Уолли. – За такую работу мы обычно берем…– Двести долларов.– Хорошо, – согласился Уолли.– Знаешь «Кетовый садок»? Возле бухты?– Ага. Собственно говоря, мы играли там пару…– Судно отходит оттуда, – сказал голос. – «Феерия морей». Ты и остальные Кровотечения будьте там в полшестого.– Кровоизлияния, – поправил Уолли. – Джонни и Кровоизлияния.– Идиотское название, – сказал голос и дал отбой.Эстель собиралась укусить Малыша Сумо. Фэй видела это по ее глазам.Малыш Сумо был самый неприятный ребенок в группе «Крох-а-Рама», куда Фэй водила Эстель три раза в неделю, чтобы она поиграла с другими детьми. Правда, воспитательница «Крох-а-Рамы» не называла это «играть». Она говорила «взаимодействовать». Подобные слова воспитательница стала употреблять, закончив курсы детского развития. Если Эстель пыталась положить мячик в корзинку, воспитательница «Крох-а-Рамы» объясняла Фэй, что ребенок развивает навыки пространственных взаимоотношений. Ее любимое слово было «когнитивный».Фэй это казалось очень забавным, но ей было не с кем поделиться. Остальные мамы, судя по всему, воспринимали воспитательницу «Крох-а-Рамы» всерьез. Фэй чувствовала себе неуютно в этой группе, и не только потому, что она была единственной мамой, которая водила восьмилетний «форд-проуб», а не новенький внедорожник размером с автофургон. Фэй подозревала, что она единственная работающая мама в группе. И знала наверняка, что она единственная мама, которая по ночам надевает короткое платье и подает коктейли распускающим руки дебилам на плавучем казино.Так что Фэй была не в восторге от «Крох-а-Рамы», особенно потому, что она стоила ей денег, которые у нее не всегда были, и сна, в котором она отчаянно нуждалась после долгих ночей на судне. Но Эстель «Крох-а-Раму» обожала и ладила со всеми детьми. Кроме Малыша Сумо.Малыш Сумо, которого на самом деле звали Кристофер, для своих полутора лет был весьма крупным-ребенком и весил фунтов сорок – на тринадцать фунтов больше, чем Эстель. Малыш Сумо был собственником, и в данный момент доводил Эстель до белого каления, отбирая погремушки. Погремушек было много – хватало на всех, – но стоило Эстель взять одну, как Малыш Сумо вопил «МОЕ!» и вцеплялся в нее своими жирными ручонками. Эстель была не жадной, поэтому отпускала погремушку и брала другую.Тогда Малыш Сумо бросал ту, что у него в руках, снова вопил «МОЕ!» и отбирал новую погремушку.Фэй видела, что Эстель надоело делиться, и она уже почти готова отомстить. Фэй все ждала, что мать Малыша Сумо предпримет какие-нибудь меры, но Мамаша Сумо только улыбалась прелестному поведению своего сыночка.Фэй недолюбливала Мамашу Сумо. Однажды, когда класс занимался развитием одного из когнитивных навыков, играя в «Марш, марш кругом», Фэй позвонил на мобильный ее бывший муж, взбешенный письмом по поводу задержек алиментов, которое прислал ему адвокат Фэй. Фэй маршировала, держа телефон в одной руке, ручку Эстель – в другой.– Тодд, я не могу сейчас разговаривать, – прошептала она.– Хочешь еще одной судебной тяжбы? – спросил Тодд. – Этого ты хочешь? – Тодд обожал судиться. На судебные издержки он тратил значительно больше той суммы, которую должен был перевести Фэй, но считал, что дополнительные расходы того стоили.– Нет, Тодд, – прошептала Фэй. – Я не хочу судиться. Я только хочу, чтобы ты выполнил свои…– Ну, так ты получишь еще одну судебную тяжбу, – сказал Тодд и бросил трубку.– Блядь, – сказала Фэй. Она произнесла это тихо, но маршировавшая впереди Мамаша Сумо услышала и, обернувшись, бросила на нее свирепый взгляд.– Извините, – сказала Фэй.– Здесь не следует так разговаривать, – сказала Мамаша Сумо.– Я понимаю. Простите, пожалуйста.– У маленьких деток большие ушки, – заявила Мамаша Сумо. У твоего сынка еще и задница большая, подумала Фэй, но сказала только:– Послушайте, я ведь извинилась. Дети ничего не слышали. У меня личные неприятности, из-за которых…Но Мамаша Сумо, испытывая чувство морального превосходства, отвернулась и с праведным видом замаршировала дальше. Позже Фэй видела, как она разговаривает с воспитательницей «Крох-а-Рамы», которая после занятий отвела Фэй в сторону и прочла ей лекцию о несоответствующих контекстах для агрессивной вербализации.С тех пор Фэй не разговаривала с Мамашей Сумо, но сейчас приблизилась, увидев, что выведенная из себя Эстель вырывает свою погремушку из рук Малыша Сумо.– МОЯ! – сказал Малыш Сумо, наваливаясь на Эстель с протянутыми руками.Эстель раскрыла рот с явным желанием цапнуть пухлую ручонку Малыша Сумо.– Нет! – сказала Фэй, подхватив Эстель на руки. – Мы не кусаемся, Эстель. Мы никогда не кусаемся.– МОЯ! – завопил Малыш Сумо, увидев, как погремушка, все еще в руках Эстель, взмыла из пределов досягаемости.Мамаша Сумо была вне себя.– Она хотела его укусить! – заявила она Фэй. – Хотела укусить моего сына!Девять мамаш в комнате повернули головы в их сторону.– МОЯ! – кричал Малыш Сумо.– Извините, – сказала Фэй Мамаше Сумо. – Но ваш сын отбирал все ее погремушки, а она от этого…– МОЯ!! – сказал Малыш Сумо, стукнув Фэй по ноге. – МОЯ!!Удар был недетский – Фэй было больно. Еще и голова начала болеть.– Вы себе представляете, насколько опасен человеческий укус?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30