Ему действительно снились сны, в которых он уменьшался до микроскопических размеров и отправлялся исследовать мозг. Входил в одну из кожных пор на лбу и попадал в слепой мешок потовой железы. Затем, продравшись через джунгли капилляров, он в конце концов выходил на плато лобовой кости и двигался дальше сквозь череп; пройдя через твердую, паутинную и мягкую мозговые оболочки, достигал моря мозговой жидкости с бороздчатым дном. Оставалось лишь переплыть это море, чтобы совершить последний бросок на серые полушария – вместилище духа.
Узлы Ранвье, клетки Шванна, вена Галена. Крошечный Стенсил всю ночь бродил в тишине, озаряемой мощными сполохами нервных импульсов, проскакивающих через синапс; колышущиеся дендриты, автобаны нервов, ведущие в неведомые дали, петляя среди пучков нервных окончаний. Чужак в этой стране, Стенсил даже не задавался вопросом, в чьем мозгу он находится. Возможно, в своем собственном. То были лихорадочные сны, вроде тех, где перед вами стоит чрезвычайно сложная задача и, решая ее, вы то и дело попадаете в тупик, идете по ложному следу и с каждым новым поворотом испытываете разочарование – и так до тех пор, пока не кончится лихорадка.
Предположим, что реально существует угроза хаоса, уличных беспорядков, в которых примут участие все недовольные на острове. Или почти все, за исключением разве что губернатора и его чиновников. Несомненно, каждый будет думать только об удовлетворении своих собственных желаний. Однако буйная толпа – всего лишь разновидность общности, как и туристы. Под действием особой магии множество одиноких душ, какими бы разными они ни были, объединяются во имя общей цели противостояния существующему порядку вещей. И подобно эпидемии или землетрясению, уличная политика способна уничтожить даже самые, казалось бы, стабильные правительства; подобно смерти, она косит всех без разбора и объединяет всех и каждого, невзирая на лица.
– Бедные будут стремиться отомстить мельникам, которые якобы наживались во время войны.
– Чиновники выйдут на улицы, добиваясь более справедливой кадровой политики: заблаговременного уведомления об открывающихся вакансиях, повышения должностных окладов, прекращения расовой дискриминации.
– Коммерсанты потребуют отмены постановления о введении пошлин на наследуемое и передаваемое в дар имущество. Предполагалось, что этот налог будет ежегодно приносить в казну до 5000 фунтов, однако реальные расчеты показали, что эта сумма составит порядка 30 ООО фунтов.
– Большевики, которых немало среди докеров, удовлетворятся только отменой всей частной собственности – как светской, так и церковной.
– Антиколониальные экстремисты, разумеется, попытаются навсегда вышвырнуть англичан из Дворца. И плевать на последствия. Хотя, скорее всего, на гребне волны к власти придут итальянцы, а сместить их будет еще сложнее. Дадут о себе знать кровные узы.
– Воздержанцам нужна новая конституция.
– Миццисты – объединив усилия трех клубов: «Молодая Мальта», «Данте Алигьери» и «Второй Патриотический Комитет» – попытаются: а) добиться итальянской гегемонии на Мальте, б) привести к власти своего лидера, д-ра Энрико Мицци.
– Церковь (тут англиканская упертость Стенсила, пожалуй, слегка затуманила его в целом объективный взгляд на положение дел) возжелает того же, чего хочет во время любого политического кризиса. Установления Третьего Царства. Совершить переворот – это так по-христиански.
Это пришествие Параклета , утешителя, голубя: языки пламени, дар языков, Пятидесятница. Третий в Троице. На взгляд Стенсила, в этом не было ничего невероятного. Отец пришел и ушел. В терминах политики, Отец был Государем, единоличным лидером, активным деятелем, virtu которого когда-то определяло развитие истории. Затем наступило вырождение и появился Сын, гений либеральных любовных игрищ, вылившихся в 1848 год и совсем недавно приведших к свержению царя. Что дальше? Каким будет следующий Апокалипсис?
Особенно на Мальте, острове, где царит матриархат. Возможно, в роли Параклета выступит мать? Утешительница, так. Но какой дар общения, взаимопонимания может принести женщина?
Хватит, старик, сказал он себе. В этих водах плавать опасно. Выгребай, выгребай.
– Только не оборачивайся, – буднично произнес Демивольт. – Это она. Сидит за столиком Мейстраля.
Когда Стенсил все-таки обернулся, он увидел лишь смутно очерченную фигуру в вечерней пелерине; замысловатая шляпка – наверное, парижская – отбрасывала тень на лицо.
– Это Вероника Манганезе.
– А Густав V – король Швеции. Ты необычайно ценный источник информации.
Демивольт вкратце изложил Стенсилу досье на Веронику Манганезе. Происхождение туманно. На Мальте появилась в начале войны в компании некоего мицциста Сгерраччио. Поддерживает отношения с разными итальянскими ренегатами – в частности, с поэтем-воителем Д'Аннунцио и с неким Муссолини, довольно активным антисоциалистом и смутьяном. Ее политические симпатии неизвестны; впрочем, какими бы они ни были, Уайтхоллу не до веселья. От этой женщины явно можно ждать любых неприятностей. По слухам, она богата, живет одна на вилле, некогда принадлежавшей выродившемуся мальтийскому дворянскому роду баронов Сант' Уго ди Тальяпиомбо ди Саммут. Источники ее доходов неясны.
– Выходит, Фэйринг двойной агент.
– Похоже на то.
– Поеду-ка я обратно в Лондон. Судя по всему, ты прекрасно справляешься…
– Ошибаешься, ошибаешься, Сидней. Ты ведь помнишь Флоренцию.
Материализовавшийся официант принес очередные кружки с барселонским пивом. Стенсил потянулся за трубкой.
– По-моему, это самое мерзкое пойло на всем Средиземноморье. За свои труды ты заслуживаешь чего-нибудь получше, старина. Неужели дело Вейссу никогда не будет закрыто?
– Вейссу можно считать симптомом. Такого рода симптомы возникают постоянно, в том или ином месте.
– Господи Иисусе, вроде только что с одним разобрались. Думаешь, наверху уже созрели очередные благоглупости?
– Не думаю, – мрачно усмехнулся Демивольт. – По крайней мере, стараюсь не думать. Если серьезно, я полагаю, что все эти мудреные игры затевает кто-то в главной конторе – кто-то занимающий высокое положение и действующий по наитию. Такой тип говорит себе: «Ага, что-то здесь не так». И обычно оказывается прав.
Так было во Флоренции, по крайней мере в том, что касалось симптомов, а не обострения самой болезни. А мы с тобой всего лишь рядовые. Лично я нс решился бы на такие предположения. Для этой игры в «угадайку» нужно обладать действительно первоклассной интуицией. Конечно, у нас тоже бывают озарения: к примеру, ты не зря решил сегодня проследить за Мейстралем. Но все дело в уровне. В уровне оплаты и уровне той высоты, глядя с которой на всю эту мышиную возню можно усмотреть более общие процессы. Мы же находимся внизу, в самой гуще.
– И поэтому им понадобилось свести нас вместе, – пробормотал Стенсил.
– В данный момент – да. Но кто знает, что им понадобится завтра?
– Интересно, кого еще сюда прислали?
– Внимание. Они уходят. – Прежде чем встать, Стен-сил и Демивольт подождали, пока пара на противоположной стороне улицы отойдет на достаточное расстояние. – Хочешь посмотреть остров? Скорее всего, они направляются на виллу. Не думаю, что их свидание окажется очень интересным.
Они зашагали по Страда Стретта. Демивольт с черным свертком под мышкой выглядел как беспечный анархист.
– Дороги здесь в ужасном состоянии, – заметил Демивольт, – однако автомобиль у нас имеется.
– Я до смерти боюсь автомобилей.
Стенсил действительно боялся. Всю дорогу до виллы он судорожно цеплялся за сиденье «пежо», стараясь смотреть только себе под ноги. Стенсил предпочитал не иметь дела с автомобилями, воздушными шарами, аэропланами.
– По-моему, это неосторожно, – процедил он сквозь зубы, пригнув голову за ветровым стеклом, словно опасаясь, что оно в любой момент может исчезнуть. – На дороге кроме нас никого нет.
– Она едет с такой скоростью, что в два счета от нас оторвется, – беззаботно прощебетал Демивольт. – Расслабься, Сидней.
Они двигались на юго-запад в сторону Флорианы. Мчавший впереди «бенц» Вероники Манганезе скрылся в облаке пыли и выхлопных газов.
– Засада, – предположил Стенсил.
– Это не в их стиле.
Через некоторое время Демивольт повернул направо. И они поехали вокруг Марсамускетто сквозь сгущавшийся мрак. У болотистого берега шуршал камыш. Оставшийся позади освещенный город походил на наклонную витрину с товаром в убогой сувенирной лавке. Зато какими тихими были вечера на Мальте. Обычно любая столица, когда вы к ней приближаетесь или удаляетесь от нее, создает ощущение мощной пульсации, сгустка энергии, которая передается по индукции, и вы чувствуете присутствие города, даже если он скрыт за холмом или изгибом берега. Но Валлетта безмятежно покоилась в собственном прошлом, в утробе Средиземного моря, издавна пребывая в изоляции от прочего мира, как будто сам Зевс когда-то подверг этот город и остров суровому карантину – может, за старые грехи, а может, по причине еще более древнего поветрия. В таком полном покое пребывала Валлетта, что даже на небольшом расстоянии казалась всего лишь объектом для созерцания. Переставала существовать как живой, пульсирующий организм, возвращаясь в текстуальную неподвижность своей собственной истории.
Вилла ди Саммут находилась за Слиемой на небольшом возвышении около моря; ее фасад был обращен в сторону невидимого континента. То, что сумел разглядеть Стенсил, вполне соответствовало традиционному представлению о виллах: белые стены, балконы, несколько окон со стороны, обращенной в глубь острова, каменные сатиры, преследующие каменных нимф в неухоженном саду, громадный керамический дельфин, извергающий родниковую воду в бассейн. Однако внимание Стенсила привлекла низкая стена вокруг виллы. Обычно невосприимчивый к бедекеровским красотам и достопримечательностям, он вдруг почувствовал, что готов поддаться мягким щупальцам ностальгии, нежно увлекавшим его назад, в детство – к пряничным ведьмам, заколдованным паркам, волшебным странам. Это была стена сновидений; она причудливо изгибалась в свете ущербной луны и вся казалась такой же прозрачной, как и декоративные проемы – одни по форме напоминали лепестки и листья, другие походили на внутренние органы (скорее животных, чем людей) – в ее испещренной известковыми швами каменной кладке.
– Где же мы видели такую стену? – прошептал Стенсил.
В одном из окон верхнего этажа погас свет.
– Пойдем, – сказал Демивольт.
Они перелезли через ограду и крадучись пошли вокруг виллы, заглядывая в окна и прислушиваясь у дверей.
– Мы ищем что-то конкретное? – спросил Стенсил. Позади них вспыхнул фонарь, и чей-то голос произнес:
– Поворачивайтесь. Медленно. Руки поднимите. Хотя Стенсил обладал крепкими нервами и здоровым цинизмом, свойственным людям, сделавшим неполитическую карьеру, и впадающим в детство старикам, он тем не менее испытал легкий шок при виде лица, возникшего в отсвете фонаря. Для человеческого лица оно слишком гротескное, чересчур искусственное и нарочито готическое, – одернул он себя. Верхняя часть носа как будто сползла вниз, преувеличив крутизну перехода от переносицы к горбинке; подбородок словно срезан посередине с одной стороны и вдавлен с другой, отчего уголок рта приподнят в полуулыбке, похожей на изогнутый шрам. Прямо под глазницей поблескивала округлая серебряная пластина. Дрожащий свет фонаря делал это лицо еще более жутким. Правая рука сжимала револьвер.
– Вы шпионы? – вопросил голос. Явно голос англичанина, хотя и искаженный в ротовой полости, о строении которой оставалось лишь догадываться. – Дайте-ка разглядеть ваши лица.
Он поднес фонарь ближе, и Стенсил увидел, как внезапно начало меняться выражение его глаз, которые только и придавали человечность этому лицу.
– Вы оба, – исторг изуродованный рот. – Вы оба здесь. – И в глазах появились слезы. – Значит, вы знаете, что это она и почему я с ней. – Он сунул револьвер в карман, повернулся и сутулясь побрел к вилле. Стенсил шагнул было за ним, но Демивольт, выставив руку, остановил его. У двери человек обернулся. – Неужели нельзя оставить нас в покое? Дать ей возможность примириться с собой? А мне – остаться ее опекуном? Больше мне от Англии ничего не нужно. – Последние слова он произнес так тихо, что морской ветер их едва не заглушил. И мужчина с фонарем скрылся за дверью.
– Ее старый обожатель, – сказал Демивольт. – Его выход на сцену порождает жуткую ностальгию. Чувствуешь? До боли хочется вернуться назад.
– Во Флоренцию?
– Все наши были там. Так почему бы не вернуться?
– Не люблю повторения пройденного.
– В нашей профессии без этого не обойтись, – мрачно изрек Демивольт.
– Значит, все по новой?
– Ну, не так быстро. Подождем лет двадцать.
Стенсил однажды уже сталкивался с этим ее опекуном, тем не менее это была их первая встреча. В любом случае он должен был считать эту встречу «первой». Точно так же он подозревал, что встречался прежде с Вероникой Манганезе, и был уверен, что встретится вновь.
II
Однако следующей встречи пришлось ждать вплоть до появления первых приступов ложной весны, когда ароматы Гавани достигают самых высоких крыш Валлетты, а стаи морских птиц собираются в доках и ведут унылые беседы, передразнивая соседствующих с ними людей.
Нападение на «Кроникл» утратило смысл. 3 февраля была отменена политическая цензура мальтийской прессы. Миццистская газетенка «La Voce del Popolo» немедленно начала агитацию. Статьи восхваляли Италию и хулили Британию; цитируя иностранную прессу, сравнивали Мальту с итальянскими провинциями под гнетом австрийского правления. Местная пресса не отставала. Стенсила все это беспокоило мало. Если правительство в течение четырех лет не позволяет себя критиковать, то накопившееся негодование неизбежно вырвется мощным – хотя и не всегда эффективным – потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79