Придерживаясь этой политики материнского покровительства, она установила специальные пивные цедилки из мягкой резины в форме огромных женских грудей. В дни выдачи жалованья с восьми до девяти вечера происходило то, что миссис Буффо называла Часом Кормления. Она торжественно открывала его, появляясь из задней комнаты, одетая в кимоно с драконами, которое ей подарил поклонник из Седьмого Флота, подносила к губам золотую боцманскую дудку и играла «Приступить к приему пищи». По этому сигналу все бросались вперед, и наиболее удачливые присасывались к пивным соскам. Сосков было семь, а на потеху в таверне собиралось в среднем 250 человек.
Из-за стойки высунулась голова Плоя.
– Это, – сказал он, щелкнув зубами перед Профейном, – мой друг Дьюи Гланда, который только что зачислен на корабль. – Он указал на длинного и унылого босяка со здоровенным клювом, который выдвинулся из-за Плоя, волоча по полу гитару.
– Приветствую, – сказал Дьюи Гланда. – Я спою вам короткую песенку.
– В честь присвоения ему рядового первого класса, – пояснил Плой. – Он поет ее всем подряд.
– Это уже было в прошлом году, – сказал Профейн.
Но Дьюи Гланда водрузил ногу на медную перекладину, поставил на колено гитару и принялся шкрябать по струнам. После восьми тактов в ритме вальса он запел:
Позабыт, позаброшен, несчастен,
Бедный Штатский, как нам тебя жаль.
Плачут юнги о нем понапрасну,
Плачет в кубрике всякая шваль.
Раз ошибся – и жизнь не заладится,
Обрекут тебя, взявши за задницу,
Миллионы бумажек писать.
Двадцать лет за штурвалом я выстою,
Лишь бы вновь жалким Штатским не стать.
– Очень мило, – буркнул Профейн в пивную кружку.
– Это еще не все, – предупредил Дьюи.
– Ох! – простонал Профейн.
Тут сзади на него волной накатило зловоние порока, и чудовищная ручища легла ему на плечо, как мешок с картошкой. Краем глаза Профейн заметил пивную кружку, зажатую в огромном кулаке, который нелепо торчал из рукава, отороченного мехом шелудивого бабуина.
– Бенни! Как дела, старый греховодник? Хуйк-хуйк-хуйк. – Так смеяться мог только Хряк Бодайн, с которым Профейн служил на «Эшафоте». Бенни оглянулся. Действительно, это был Хряк собственной персоной. «Хуйк-хуйк» лишь приблизительно передает звук, который образуется, если поставить кончик языка на верхние резцы и с силой выхрюкивать воздух через глотку. Смех при этом получался, как на то и рассчитывал Хряк, ужасно непристойным.
– Хряк, старина! А ты как здесь застрял?
– Я в самоволке. Папаша Ход, наш помощник боцмана, перевез меня через бугор.
Чтобы не попасть в лапы берегового патруля, лучше всего было сохранять ясную голову и оставаться среди своих. Для этого и предназначалась «Матросская могила».
– Как гам Папаша?
В ответ Хряк поведал Профейну о тем, что Папаша Ход и та официанточка, на которой он женился, расстались друг с другом. Она ушла от него и устроилась на работу в «Матросскую могилу».
Ее звали Паола. Как она утверждала, ей было всего шестнадцать лет. Однако проверить это все равно не было никакой возможности, поскольку родилась она незадолго до войны, во время которой дом, где хранилась ее документы, был разрушен, как, впрочем, почти псе прочие здания на острове Мальта.
Папаша Ход познакомился с Паолой в баре «Метро» на Стрейт-стрит в столице Мальты Валлетте. Профейн присутствовал при этом.
– Чикаго. Слыхала про Чикаго, детка? – гангстерским шепотком спросил Папаша Ход, и рука его зловеще потянулась за пазуху. Это был его обычный трюк, известный по всему побережью Средиземного моря. Папаша достал из кармана носовой платок (а вовсе не обрез или пистолет) и, основательно высморкавшись, заржал над одной из девиц, которых угораздило подсесть к нему за столик. Штампы американского кино действовали на них безотказно – на всех, кроме Паолы Мейстраль, которая разглядывала Папашу, проделывавшего свои штучки, так пристально, что от напряжения крылья се носа трепетали, а брови сходились клином.
Знакомство Папаши с Паолой закончилось тем, что он переправил се в Штаты, одолжив 500 долларов (с обещанием вернуть 700) у корабельного кока по имени Мак, который ведал судовой кассой.
Для нее же замужество было единственным способом попасть в Америку, о чем вожделенно мечтали все средиземноморские официантки, – попасть туда, где вдоволь еды и красивой одежды, где круглый год тепло, а дома – не развалюхи. Папаше пришлось приврать иммиграционным властям насчет ее возраста. Впрочем, Паола при желании вполне могла сойти за особу любого возраста и, как это ни странно, любой национальности, поскольку болтала, похоже, на всех языках помаленьку.
Развлекая собравшихся в боцманском закутке матросов описанием Паолы, Папаша Ход говорил о ней с какой-то не свойственной ему нежностью, будто только сейчас – раскручивая повествование – начинал понимать, что отношения полов таят в себе больше загадок. чем он предполагал, и что ему, в конечном счете, не дано постигнуть всей глубины этого таинства, ибо она не поддается измерению. Впрочем, после сорока пяти лет никакому пройдохе заниматься этим уже недосуг.
– Хороша, – произнес Хряк в сторону. Профейн посмотрел в дальний конец зала и увидел, как к нему сквозь густой табачный дым приближается Паола. Выглядела она как самая что ни на есть заурядная официантка с Ист-Мэйч. И куда только подевались стремительность зайчихи прерий на снегу и ленивая грация тигрицы на запитой солнцем лужайке?
Она улыбнулась ему – печально и как бы через силу:
– Решил снова записаться на флот?
– Нет, я здесь проездом, – ответил Профейн.
– Давайте махнем на Западное побережье, – предложил Хряк. – Береговому патрулю на их драндулетах в жизни не догнать мой «харлей».
– Смотрите, смотрите, – закричал коротышка Плой, подпрыгивая на одной ноге. – Перестаньте, ребята. Уймитесь. – И он показал пальцем на облаченную е кимоно миссис Буффо, которая внезапно возникла за стойкой бара. Зал затих, и моментально был заключен мир в сражении на подступах к двери между морскими и сухопутными силами.
– Ребятки, наступил сочельник, – возвестила миссис Буффо и, достав из кимоно боцманскую дудку, заиграла. В воздухе затрепетала страстная мелодия, и при первых же звуках, подобных нежным трелям флейты, у изумленных слушателей расширились глаза и приоткрылись рты. Благоговейно вливая божественной музыке, посетители «Матросской могилы» но сразу осознали, что миссис Буффо извлекает из скромных возможностей боцманской дудки мелодию «Это случилось в ночь глухую» . Где-то в глубине зала юный резервист, которому доводилось выступать в ночных клубах Филадельфии, негромко запел. Взор Плоя просветлел.
– Какой ангельский голос, – прошептал он.
Когда песнопение дошло до слов: «Мир на земле, в человеках благоволение дарует всеблагой Господь» , Хряк, будучи воинствующим атеистом, решил, что больше не может выносить эту дребедень.
– От этой музыки брюхо сводит, – гаркнул он. Миссис Буффо и резервист озадаченно смолкли.
И какое-то время никто не мог понять, в чем дело.
– Выпить пора, – возопил Плой.
Этот вопль вывел всех из недоуменного оцепенения. Расторопные ребята с «Порывистого» тут же объединенными усилиями образовали сутолоку вокруг пивных грудей и, взметнув тщедушного Плоя над головами, авангардом бросились на штурм ближайшего соска.
На миссис Буффо, стоявшую в полный рост, как краковский трубач на башне , обрушился мощный натиск атакующих, первая же волна которых смыла ее в таз со льдом. Плоя, простершего руки вперед, перенесли через стойку. Он ухватился за один из пивных кранов, и в тот же момент морячки его отпустили. Повиснув на ручке, он затем вместе с ней по дуге опустился вниз. Из резиновой титьки пенистой струей хлынуло пиво, поливая Плоя, миссис Буффо и две дюжины головорезов, которые обходным маневром зашли с тыла и теперь лупили друг друга до потери пульса. Передовая группа, которая забросила Плоя на пивную грудь, рассредоточившись, пыталась овладеть остальными кранами. Плоевский старшина, стоя на карачках, держал Плоя за ноги, готовый в любой момент отдернуть своего подчиненного и занять его место. Отряд с «Порывистого», выстроившись клином, протаранил толпу жаждущих. Вслед за ним сквозь пробитую брешь с безумным воем устремились но крайней мере еще шестьдесят изошедших слюной матросов, которые, орудуя руками и ногами – а кое-кто и пивными бутылками, – принялись расчищать себе путь.
Из своего угла Профейн какое-то время обозревал месиво матросских башмаков, расклешенных брючин и закатанных рукавов; из этой кучи то и дело выпадали бездыханные тела с расквашенными мордами, которые, взметая опилки, валились на усеянный битым стеклом пол.
Отведя взгляд от этого зрелища, Профейн посмотрел на Паолу, которая сидела на полу рядом с ним, обхватив руками его ногу и прижавшись щекой к черной штанине.
– Жуть, – произнесла она.
– Да, – согласился Профейн и погладил ее по голове.
– Ни секунды покоя, – вздохнула она. – Мы же все этого хотим, правда? Хоть немного покоя. И чтобы никто не цапал тебя зубами за задницу.
– Не переживай, – сказал Профейн. – Смотри-ка, Дьюи Гланде заехали в поддых его же собственной гитарой.
Паола, что-то пробормотав, уткнулась ему в ногу. Они тихонько сидели, не поднимая глаз на бушевавшее вокруг кровавое побоище. Миссис Буффо закатила пьяную истерику. Ее нечеловеческий рев доносился из-под стойки, отделанной под красное дерево.
Хряк, отодвинув в сторонку батарею пивных кружек, взгромоздился на полку позади стойки. В критические моменты он предпочитал роль наблюдателя. С высоты он жадным взором созерцал, как внизу его коллеги, подобно диким зверям, ведут борьбу за место у одного из семи пивных гейзеров. Хлеставшее пиво обильно смочило опилки, которыми был посыпан пол около стойки, и теперь на нем отчетливо рисовались замысловатые иероглифы, выводимые ногами дерущихся.
Снаружи раздался вой сирен, свистки и топот ног.
– Ой-ёй-ёй, – встревожился Хряк. Затем спрыгнул с полки и по стеночке пробрался в угол к Профейну и Паоле.
– Эй, старик, – произнес он с ледяным спокойствием, прищурив глаза, будто от сильного ветра, – шериф на подходе.
– Сматываемся, – сказал Профейн.
– Бабу возьми, – распорядился Хряк.
И они втроем пересекли зал, петляя между поверженными телами. По пути к ним присоединился Дьюи Гланда. К тому времени, как береговой патруль вломился в «Матросскую могилу», молотя дубинками направо и налево, четверка беглецов уже мчалась по переулку, параллельному Ист-Мэйн.
– Куда идем? – спросил Профейн.
– Куда глаза глядят, – ответил Хряк. – Шевели задницей.
II
Квартиру в Ньюпорт-Ньюс, где они в конце концов оказались, занимали четыре лейтенанточки и стрелочник угольного пирса по имени Морис Тефлон (друг Хряка), который был чем-то вроде главы этого семейства. За неделю от Рождества до Нового года все вместе выпили вполне достаточно, чтобы разобраться, кто же здесь обитает. Похоже, никто в доме и не заметил, что въехали еще трое.
Дурная привычка Тефлона свела вместе Паолу и Профейна, хотя ни один из них этого не желал. У Тефлона был фотоаппарат: «лейка», полулегально провезенная флотским приятелем. По выходным, когда дела шли хорошо и дорогое красное вино плескалось кругом, как волна от тяжелого торгового судна, Тефлон вешал аппарат на шею и, переходя от кровати к кровати, делал снимки. А потом продавал их охочим морякам в дальнем конце Ист-Мэйн.
Получилось так, что Паола Ход, урожденная Мейстраль, по собственной дурости выпрыгнув из безопасной постельки Папаши Хода, а затем вылетев из «Матросской могилы», которая стала ей вторым домом, оказалась теперь в шоковом состоянии и, ища сочувствия, наделила Профейна всяческими целительными способностями, каковыми он в действительности не обладал.
– Ты – это все, что у меня есть, – предупредила она, – Обращайся со мной ласково.
Они сидели за столом на Тефлоновой кухне; Хряк Бодайн и Дьюи Гланда расположились напротив, словно партнеры по бриджу. В центре стола стояла бутылка водки. Все разговоры сводились к обсуждению, что смешать с водкой, когда будет выпито намешанное сейчас. На этой неделе они испробовали молоко, консервированный овощной суп и – напоследок – засохший кусок арбуза – больше в холодильнике у Тефлона ничего не нашлось. Попробуйте как-нибудь, когда ваши рефлексы заторможены, выжать арбуз в маленький узкий бокал. Это почти невозможно. Вылавливание семечек из водки также составляет немалую проблему и ведет в результате к взаимному недовольству.
Вдобавок ко всему и Хряк, и Дьюи положили глас на Паолу. Каждый вечер они образовывали комитет, подступали к Профейну и просились в очередь.
– Она решила попробовать обойтись без мужчин – пытался объяснить Профейн.
Хряк либо с ходу отвергал объяснение, либо воспринимал его как оскорбление Папаше Ходу, своему прежнему начальнику.
Правду сказать, самому Профейну пока ничего не обломилось. Впрочем, трудно было понять, чего же хочет Паола.
– Что значит – обращаться с тобой ласково? – спросил Профейн.
– Не так, как Папаша Ход, – ответила она. Профейн вскоре отказался от попыток расшифровать некоторые из ее намеков. Временами она выплескивала на него всяческие байки о бесчисленных изменах, зуботычинах и пьяных приставаниях. Профейн, который четыре года под началом Папаши Хода скреб, драил, соскабливал, красил и вновь соскабливал, – наполовину ей верил. Наполовину, поскольку женщина – это только половина того, что, как правило, состоит из двух частей.
Она научила их французской песенке. Подхватил; ее у одного парашютиста, удирая от заварушки в Алжире.
Demain le noir matin,
Je fermerai la porte
Au nez des annees mortes;
J’irai par les chemins.
Je mendierai ma vie
Sur la terre et sur l'onde,
Du vieux au nouveau monde…
Он был в точности как сам остров Мальта: маленький, крепенький и твердокаменный. Она была с ним только одну ночь. Затем его услали в Пирей .
«Завтрашним темным утром закрою я двери пред чередой мрачных лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79