У него за спиной "ходячие морковки" продолжали прерванный разговор:
– Видали, какие буфера у той телки из бухгалтерии?
– Да что буфера, ты на задницу посмотри!
Эдвардс судорожно сглотнул. Пожалуй, он не отказался бы сейчас от чего-нибудь покрепче "морковкиного" кофе.
Глава 8
По набережной Бэттери-парка гуляли люди, явно спасаясь от летнего зноя. На здании Биржи звездно-полосатой тряпкой обвис флаг. Вокруг плавился вспотевший, изнемогающий от жары город.
Джеймс Эдвардс сидел на скамейке рядом с человеком по имени Кей (а может, по фамилии). Кей пил остывший кофе и не обращал внимания ни на солнце, ни на прохожих, а Джеймс старался собраться с мыслями. Мысли разбегались в разные стороны не хуже кроликов.
Чужаки.
Вот же сукины дети! Чужие! Маленькие зелененькие человечки со всей Вселенной. Черт возьми!
– Примерно полторы тысячи инопланетян, – уточнил Кей между двумя глотками кофе.
Эдвардс успел забыть о его присутствии и подпрыгнул, сидя на скамейке. Он даже не ожидал, что настолько силен в акробатике.
– В основном они живут на Манхэттене, но кое-кто раскидан по иным городам и весям. – Кей помолчал. – По всему миру. Достаточно много вполне приличных существ, которые просто зарабатывают себе на жизнь…
Эдвардса озарило.
– Таксисты!
Кей, отхлебнув кофе, усмехнулся.
– Ну, не так много, как ты себе уже представил. Так что люди, как правило, и не догадываются об их существовании. Не хотят. Да это им и не нужно. Они привыкли думать, что у них все тихо и спокойно.
По Кею трудно было сказать: тихо-спокойно у него все или нет. И не ясно, чего больше сейчас в его голосе, сарказма или сожаления:
– А зачем все держится в таком секрете?
Кей кивнул на трусившую мимо девицу – высокая, фигуристая, шортики в обтяжку, яркая безрукавка, волосы перехвачены повязкой, плейер на поясе. Эдвардс проводил девицу взглядом и облизнулся.
– Возьми эту женщину…
– Я бы не прочь – сказал Джеймс. Кей хмыкнул. Эдвардс изумился:
– Что-о? Нет-нет-нет, только не говори. Она что, чужак?
– Нет. Она – человек. И считает, что ей палец в рот не клади, потому что в жизни у нее все схвачено. И ничего другого она знать не хочет.
Кей кивнул на других людей, прогуливающихся в парке.
– Вон тот старик с собакой или две женщины с колясками. Они тоже не хотят знать. Открой им правду, и их мир рухнет.
– Не наговаривай на людей. Люди разумны, как-нибудь справятся.
– Человек – разумен, – уточнил Кей. – А люди – глупые, опасные, склонные вдаваться в панику животные, и тебе об этом прекрасно известно.
Очень хотелось возразить. Не потому, что странный собеседник в черном костюме был не прав. Просто так – из принципа. Но не по делу вспомнились два года патрульной службы. Истошно вопящая толпа, давящая друг друга. Это когда какой-то особо умный шутник подложил бомбу – "вонючку" в кинотеатре…
– Пятьсот лет назад все знали, что Земля – центр Вселенной, – не глядя на Эдвардса, сказал Кей. – Но они ошибались. Четыреста лет назад все знали, что наш мир плоский, и если уплыть подальше, то свалишься за край. Они тоже ошибались. Двести лет назад все знали, что болезни происходят из-за дурного ночного воздуха, и если спать, плотно затворив окна, то никакая хворь не страшна. Пятьдесят лет назад все знали, что если есть на завтрак бекон, яйца, масло и кофе с большим количеством сахара, то будешь здоров до самой смерти…
– А чего-нибудь поближе нельзя? – жалобно попросил запутавшийся в эпохах Эдвардс.
– Пятнадцать минут назад, – покладисто припечатал Кей, – ты знал, что люди – единственные разумные существа на этой планете. Представляешь, что ты узнаешь завтра?
Джеймс не представлял. Он давно уже бросил попытки объяснить происходящее общим помешательством. Правда, и на глобальный розыгрыш дело не тянуло. Получается, что этот старший братец Фокса Молдера и приятель Дэйла Купера говорит правду. Джеймс Эдвардс судорожно вцепился в края своего мира обеими руками. Он чувствовал как крошится под пальцами мироздание.
Кей посмотрел на него и снова принялся разглядывать залив.
– Ты можешь стать парнем, который знает, что мир круглый, когда этому никто вокруг не верит, – негромко сказал Кей, не отрывая взгляда от чаек над водой. – Парнем, которому известно, что Земля не центр вселенной, что болезни вызываются микробами, а избыточный холестерин закупоривает артерии и убивает. Или что по планете среди нас разгуливают чужаки.
Эдвардс поймал себя на том, что завороженно слушает, отвесив челюсть. Он захлопнул рот. Нет, братцы, что-то все-таки мешает сказать: да, да, да!!! Может быть, здоровый скептицизм?
– Здесь должен быть подвох! В чем? – спросил он.
Человек в черном усмехнулся и кинул пустой стаканчик в урну. Потом вытащил что-то из кармана. Что-то сильно смахивающее на мини-диктофон. Нет, на маленький фонарик. Нет, на дозиметр. Интересно, на кой черт ему дозиметр?
– Подвох? – переспросил Кей. – Подвох в том, что все твои контакты с людьми прекратятся. Никто не будет знать о твоем существовании. Нигде. Никогда. Иной жизни у тебя не будет. Ни жены, ни детей, ничего.
Он опять глянул на Эдвардса и быстро отвел взгляд. Слишком быстро.
– То есть ты хочешь, чтоб никогда и близко не подходил ни к кому, кроме – только не обижайся – тебя и пары других чуваков в черных костюмах? А что в награду?
– Долгие томительные часы, – серьезно сказал Кей, постукивая по ладони металлическим пестиком с красной лампочкой на одном из торцов. – Опасные дни. И полная безвестность.
У тебя не будет даже любимой рубашки, если ты, конечно, не без ума от белых рубах.
– И какой нормальный человек на такое согласится?
– Если есть выбор – нормальный не согласится, – Кей вдруг рассмеялся. – Видишь ли, я не доброволец, я – по призыву. Мне никто такой речи не читал. И выбора у меня не было.
Эдвардс покачал головой:
– Не уверен.
– Пожалуй, это самое умное, что ты мог сказать. Такая сделка, сынок. Решать можешь до завтра.
– А если я скажу "нет" и стану трепать языком с первым встречным? Может, даже объявление в газету тисну?
– И отважишься провести остаток дней под замком в ближайшей психушке? – опять засмеялся Кей.
Эдвардс покачал головой.
– Убедил.
– Ты бы все равно никому не рассказал.
– С чего это ты так уверен?
– Да вот, – Кей поглядел на свой "фонарик-дозиметр-диктофон", потом сунул его в карман пиджака. – Уверен.
Он встал и неторопливо пошел прочь по набережной. На фоне толпы в светлых летних одеждах его черный костюм выделялся, точно чернильное пятно на крахмальной скатерти. Еще немного, и он спустится в метро, где сольется с толпой клерков с Уолл-Стрит. Нет, подумал Джеймс. Не сольется. Даже там он будет сам по себе, как та пресловутая кошка.
– Эй! – крикнул Эдвардс. – А оно того стоит?
Кей оглянулся на ходу:
– Что? А, да… Если ты достаточно крепок. Неужели слабо помешать скромному пришельцу взорвать Вселенную?

***
Эдвардс шагал по окрестным улицам, размышляя о своем будущем. Не самый плохой район города, собственно говоря. Джеймса редко будили выстрелы, и он научился не слышать рев полицейских сирен. Пара соседей по многоквартирному дому кивали или улыбались ему, хотя вероятней всего потому, что они знали о его службе в полиции. Даже домовладелица делала ему скидку из-за его работы – не повредит иметь копа даже в одном из лучших нью-йоркских жилых домов – мало ли, съемщик окажется грубияном или какой малолетка решит подыскать утолок для грабежа. А если по великим праздникам из дома выходит Эдвардс в форме – в мешке, как называли это копы в штатском, – это отпугнет потенциальных злоумышленников.
В полуквартале от квартиры находился приличный погребок в испанском стиле, где всегда были отличные буритос и неплохие сэндвичи с ветчиной и сыром. В те дни, когда Джеймсу не улыбалось стряпать, – а таких дней было большинство, – он мог там чего-нибудь пожевать, не беспокоясь, что отравится.
И плата за квартиру невысока.
Чего еще можно желать?
Он прошел мимо пьянчуги, сгорбившегося в дверях. Аромат мочи и прокисшего вина мешался с тяжелым духом немытого тела.
А может…, это не пьянчужка? А кто-то с Бета Альфа VII или еще откуда подальше? До сегодняшнего дня Эдвардс не задумывался о подобных вещах. Все эти прибамбасы из научно-фантастических книжонок – штуки, конечно, занимательные, но трудно было предположить, что они как-то влияют на реальную жизнь.
Выходит, он ошибался. Эдвардс вспомнил слова Кея и зябко повел плечами.
Тем более что ошибаться Джеймс очень не любил.
Если остановиться и тряхануть выпивоху, вдруг у него где-то припрятан бластер? Или какая-нибудь футуристическая штуковина, что ловит телесигнал из-за луны? А вместо руки обнаружится щупальце?
Но не это грызло Эдвардса. Да. Верно. По большому счету жизнь у него была ничего-себе-вполне. Конечно, на работе полно всякой гнили: парней, которым за решеткой сидеть, а не за преступниками гоняться, но они – не его головная боль. Рано или поздно, но он получит золотой значок, станет детективом, а все эти вонючки пойдут побоку. Раньше или позже, но алмаз в куче дерьма непременно заметят.
Ну да, только если алмаз – стоит только солнцу блеснуть на его гранях – не будет заваливать то самое дерьмо. Слишком глубокие корни пустила в нью-йоркской бюрократии протекция, став ее частью, а копы – те еще бюрократы. Любой званием выше капитана тот еще фрукт, да и уйма капитанов, по мнению Джеймса, с гнильцой. Его очень долго могут держать в черном теле, задвигать в угол, но Эдвардс был уверен: со временем он раскусит систему и ее правила. Это ведь игра, а в играх он дока и редко проигрывает.
Ну да, можно остаться на службе, и коли придушить гордость и разок-другой поцеловать какую-нибудь шишку в задницу, то, глядишь, и повысят. Джеймс понимал, что на это у него сообразительности хватит.
А пока он будет носиться по улицам, надоедать сутенерам, гоняться за торговцами "дурью", арестовывать шлюх, взломщиков, мелких жуликов, грабителей, насильников и прочую шваль – пену, накипающую на цивилизации. Кому-то надо этим заниматься. И дело достойное, никто не спорит. И, как правило, веселое.
Но дело было в том, что Эдвардс чувствовал себя вроде того парня, которому всучили сачок и послали вылавливать в бассейне пескарей. Ничего особенного – только глядь, а мимо скользит парочка акул.
Как тут думать о пескарях, когда знаешь, что поблизости плавает добыча покрупнее?
Итак, вот в чем вопрос: оставить все как есть, заниматься привычным делом и делать его чертовски хорошо? Или плюнуть на все и вступить в какую-то псевдосекретную организацию, где народ ни хрена не смыслит, как надо одеваться, и которая занимается пришельцами, – и не рассказывать никому, что на грузовой корабль "зайцем" пролезли не какие-то типы из страны третьего мира, а взаправдашние – честное слово, богом клянусь – твари из далекого космоса?
Что будем делать, Джеймс?

***
Подходящее укрытие для корабля он отыскал через несколько галактических недель. Пустое здание из брикетов обожженной глины, не в пример выше и темнее жилища бедняги Эдгара, служило прибежищем для здешних измельчавших полудиких членистоногих. Бигбаг чувствовал их всех – и сканером, и сердцем. Двести тысяч… Было в них что-то общее для пришельца со звезд. Наверное, все они, почти без исключений, были еще не существами в полном смысле этого слова, а заготовками, болванками, из которых только кровавые века истории выточат когда-нибудь настоящего гордого и свободного носителя разума. Они были пассивны, жадны и невероятно, фантастически эгоистичны. Огромное большинство из них было ни в чем не виновато. Дикость их зиждилась на пассивности и невежестве, а пассивность и невежество в каждом новом поколении порождали дикость. Если бы они все были одинаковы, то педипальпы опустились бы и не на что было бы надеяться…, но и среди них редко, невыносимо редко, как светлячки в безбрежной пустыне, вспыхивали огоньки неимоверно далекого, но неизбежного грядущего. Вспыхивали, несмотря ни на что. Несмотря на всю их кажущуюся никчемность. Несмотря на гнет. Несмотря на то, что их затаптывали сапогами, травили ядами, насылали эпидемии, разрушали дома… Они не знали, что будущее за них, что будущее без них невозможно, что в этом мире студенистых тусклоглазых монстров они являются единственной реальностью будущего, что они – фермент, теин в чае, букет в благородном вине… Братья мои, подумал Бигбаг. Я ваш, я плоть от плоти вашей! С огромной силой он почувствовал, что пришел сюда не только как мститель за родную планету, но и как брат, спасающий брата, сын, оберегающий отца…
Он шагнул под темные своды с бьющимся сердцем.
И тут же услышал, как снаружи шумно подъехало и остановилось местное средство передвижения. Хлопнула дверь и застучали неторопливые уверенные шаги…
Это провал, мелькнула первая мысль. Меня идут брать…
Не может быть, мелькнула вторая – и последняя.
Потому что вошедший абориген гнал впереди себя волну незабываемого запаха. Того самого запаха, который исходил от куч желтоватого сахара, в одно прекрасное утро появившихся на окраинах города-гнезда. Первыми, конечно, угощение отведали дети…
Вошедший не видел Бигбага. Зато тот хорошо рассмотрел его со своего места. Выше бедняги Эдгара и заметно шире в брюшке и плечах, на шарообразной щетинистой голове – мясистые отростки-уши и очень маленькие глазки, теряющиеся среди бесчисленных складок кожи. На миг мелькнуло: а не поменять ли оболочку, эта-то попросторнее будет… Мелькнуло – и пропало.
Потому что абориген заговорил:
– Вот вы где, мои маленькие! Расплодились-то как! И бодренькие какие, и толстенькие. Куда же вы так бежите, папочка принес вам гостинчику…
За спиной у него висело что-то вроде баллона с газовой смесью для скафандра, от которого тянулась гибкая труба к чему-то, отдаленно напоминавшему то примитивное оружие, которым на краю ямы размахивал бедняга Эдгар.
– А я еще стишок выучил, специально для вас, – продолжал абориген. – Все ненавидят мандавошек, а мне так жалко бедных крошек!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21