Они с детства смерти в глаза смотрят. Они привыкли. А мы? Вот на нас танки пойдут, ведь мы глаза закроем. И не потому, что мы трусы. Просто мы не привыкли... Смогу я на танк выйти? Нет, не смогу. С минометами это проще.
Тут передовая далеко. Стреляй себе, постреливай, позицию меняй. А лицом к лицу... Хорошо, что мы не пехота.
Вдруг наша полуторка останавливается. Впереди дорога пуста. Только далеко-далеко какой-то одинокий маленький солдатик стоит и смотрит в нашу сторону. Старшина спит. Мы с Сашкой соскакиваем на дорогу. Младший лейтенант Карпов спит в кабине. Нижняя губа у него отвисла, как у старика. Водитель поднял капот.
А солдатик бежит к нам. Маленький солдатик. Меньше и не придумаешь. Он бежит к нам и размахивает руками.
- Гляди, гляди, - говорит Сашка. - Сибиряк бежит.
Я смеюсь. Очень уж маленький этот солдатик. Вот он подбегает к нам, и я вижу, что это девочка. Она в шинели. Аккуратно затянута ремнем. И на плечах - погоны старшины. А лицо маленькое, и нос на нем как крохотный бугорок.
- Подвезите, ребята. Целый час торчу. Все машины - к фронту, а обратно ни одной. А мне вот так надо, - говорит она и проводит рукой по горлу.
Я помогаю ей взобраться в кузов. Мы с Сашкой отдаем ей свои плащ-палатки, и она садится на них.
- Вы откуда, мальчики?
Мы киваем в сторону передовой.
- А пятнадцатая уже шла?
Мы переглядываемся с Сашкой и пожимаем плечами. Наш "газик" наконец трогается. Старшина спит. Он даже всхрапывает.
- Это потрясающе! - говорит наша попутчица и смеется. - Храпит, как на печи.
- Он поспать любит, - говорит Сашка.
Когда она смеется, губы у нее уголками загибаются кверху. Как у клоуна.
Старшина! А я солдат. А куда она такая маленькая, тоненькая, совсем девочка?
Что случилось: всех подняло, понесло, перепутало?.. Ползают школьники по окопам, умирают от ран, безрукими, безногими домой возвращаются...
Девочка-старшина... Что случилось?
- Сорок "юнкерсов" позавчера на базу налетели, - говорит она, - это потрясающе! Мы с ног сбились.
- А что бы на передовой ты делала? - спрашивает Сашка. - Там ведь и похуже бывает.
- Плакала бы, наверно, - говорит она и смеется.
...Что случилось?.. Плакала бы, конечно. Я ведь тоже почти плакал. Перед войной я смотрел кинокартину. Там все бойцы были как бойцы: взрослые, опытные, они знали что к чему. А я не знаю, Сашка не знает, и эта девочка не знает... А старшина спит, и Карпов настоящий командир, хоть и хмурый...
- Меня зовут Маша, - говорит она. - Я старшина медицинской службы. Я в классе всех мальчишек била.
- А ты похвастаться любишь, да, старшина? - говорит Сашка.
Старшина просыпается. Он долго смотрит на Машу.
- Ты еще откуда взялась? - спрашивает он.
- А можно не тыкать? - спокойно говорит Маша.
У старшины шапка ползет на затылок:
- Да как ты со мной разговариваешь?
- Это потрясающе, до чего безграмотный мужчина, - обращается она к нам.
Мне хочется смеяться. Старшина долго разглядывает Машу, потом замечает нашивки на ее погонах.
- Я вас спрашиваю, товарищ старшина, откуда вы?
Машина снова останавливается. Водитель снова поднимает капот. Из кабины выходит Карпов.
- Как там дела? - спрашивает он у нас.
- Ваши солдаты замерзли тут, пока вы спали, - говорит Маша.
- Ого! - говорит Карпов. - Какой приятный пассажир. А вы-то не замерзли?
И он приглашает ее в кабину.
Она легко выпархивает из кузова. Машет нам рукой приветственно.
Как, должно быть, в кабине тепло!.. От мотора воздух жаркий, сидеть мягко. Вся дорога - как на ладони.
Карпов лезет за ней.
- Нет, нет, - говорит она, - может быть, мне вернуться, товарищ младший лейтенант?
- Сидите уж, - холодно говорит Карпов. Он забирается в кузов.
- Что это ты, Золотарев, ноги растопырил? - говорит он. - Сидеть по-человечески не умеешь, что ли?
...Едем. Уже темнеет. Если через полчаса не будет базы, замерзну к черту.
Сашка весь замотался, только нос виден. Красный толстый нос.
- Человеку кровать нужна, а не кузов, - бубнит он, - и теплая печка, и еда повкусней, и любовь...
- А работать кто будет, ежик? - спрашивает старшина.
Когда вернусь домой, буду хорошо учиться. Спать буду ложиться в десять часов вечера. Зимой надену меховую шубу, чтобы никакой черт меня не взял...
Мы останавливаем какую-то машину. Спрашиваем. Оказывается, до базы еще около восьмидесяти километров.
- Как же так? - удивляется Карпов. - Ведь сказали, сорок.
- Другой дорогой надо было ехать, - отвечают с машины.
- Проспал дорогу, черт, - шипит Сашка.
Выходит из кабины Маша.
- За первым поворотом отсюда - совхоз № 7, - говорит она.
- Правда?
- Я неправды не говорю, к вашему сведению.
...Мало домов осталось целыми в этом совхозе. Мало. Но когда сводит пальцы, и губы закоченели, и ноги как деревянные - какая разница, сколько домов? Есть дома, и в них пускают, и в них тепло, и можно попить кипяточку.
Карпов выбирает дом побольше и поцелей и приглашает туда Машу:
- Тут вам будет удобнее. - И обращается к нам: - А вы, друзья, вон в тот, окно светится.
- Я пока у машины побуду, - говорит водитель, - после смените меня.
Я смогу выдержать еще одну минуту. Мы с Сашкой бежим к дому. Нам открывает девочка. Она в платке. В валенках.
- Кто пришел? - спрашивают из комнаты.
- Это наши, мама, - говорит девочка.
Девочку зовут Вика. Ее мама тоже в платке и в шали. Она похожа на мою маму.
Очень. Она приглашает нас в комнату. Мы сбрасываем шинели.
- Не найдется ли у вас кипяточку? - спрашиваю я замерзшими губами.
Мы вываливаем на стол дубленые свои сухари.
- Больше, хозяюшка, ничего не имеем, - говорит Сашка, - рады бы.
- Ничего, ничего, - говорит она, - сейчас я вас покормлю.
- А Карпов-то к Маше полез, - говорит Сашка, - и старшину взял на побегушках быть.
Мы сидим за столом. Вика тоже сидит и смотрит на нас большими глазами. А ее мама ставит на стол сковороду. А на сковороде дымится пирог. Черт знает что! Как она похожа на мою маму...
- Здесь госпиталь останавливался, - говорит она, - подарили мне бутылочку спирту. Выпейте, мальчики, погрейтесь.
У нее большие синяки под глазами. Мы не отказываемся от спирта. Я выпиваю свою рюмку и чувствую, что задыхаюсь. Сижу с открытым ртом. Она смеется:
- Нужно было выдохнуть воздух перед глотком. Я совсем забыла предупредить вас. Заедайте пирогом.
Я ем пирог. Как она все-таки похожа на мою маму. У меня кружится голова.
Кружится у меня голова.
- Это из ваших сухарей сделала, - говорит она.
- Еще тяпнем? - спрашивает Сашка.
- Тяпнем, - говорю я.
Она наливает нам спирту.
- Надо бы и вам, хозяюшка, - говорит Сашка.
Она улыбается и качает головой. А у меня голова кружится, кружится.
- Маме нельзя, - говорит Вика.
- Немножечко, - просит Сашка.
- Маме нельзя, - говорю я, - чего привязался?
Она гладит меня по голове и подкладывает мне пирог. Кружится моя голова. Жарко стало. Сашка отодвинулся куда-то далеко. И Вика отодвинулась. И мама... "Это чтобы мне не так жарко было...
- Вы здешняя? - спрашивает Сашка.
- Мы из Ленинграда, - говорит Вика.
- Как приятно, - говорю я, - а я из Москвы. Какое совпадение... Какая встреча... Где-то у черта на куличках... Я очень рад, очень рад... Если поедете в Ленинград через Москву, позвоните, пожалуйста, ко мне домой...
Сашка ест пирог. Пока он ест, я немного посплю. Положу голову на стол и посплю.
- Погоди, - говорит Сашка, - я тебя доведу.
Он кладет меня на расстеленную шинель.
- Я устал что-то, - говорю я.
- Спи, мальчик, спи, - говорит мама. Она стоит надо мной.
- Мама, - говорю я, - я жив-здоров. Скоро вернусь... С победой...
...Утром в комнате тишина. На Сашкином месте спит водитель. В доме никого нет. Надеваю шинель. Бегу к машине. Вокруг нее ходит с автоматом на груди Сашка.
- А я? - спрашиваю я.- Что же ты меня-то не разбудил?
- А ты спал - не добудишься, - говорит Сашка, - ты зашиб вчера. Тебя разморило.
- А ты так и ходишь? Один?
- А я выспался, - говорит Сашка. - Ну, походи немного, я погреюсь схожу.
Я - подлец и мерзавец. Вот я бы на его месте так, наверное, будил бы, пока не разбудил. Я бы больше своей нормы и не ходил бы, наверное. Я скотина. Проучить меня нужно. Я - предатель. Хоть бы кто-нибудь полез сейчас в машину, я его перерезал бы очередью. Из дому выходит старшина:
- Ну как, ежик, все в порядке?
Я ничего не отвечаю. А ему и не нужно это. Он забирается в кузов, зевает во весь рот:
- Иди зови ребят. Ехать надо.
- ...Погодите немного, - говорит нам мама Вики, - сейчас пирог из картофеля готов будет.
- Спасибо, нам пора, - говорю я.
- Вы пирог за наше здоровье съешьте с дочкой, - говорит Сашка.
Мы идем к машине. Маша сидит в кузове. Она улыбается нам.
- Выяснили точно. Еще тридцать километров до базы, - говорит водитель.
- Это потрясающе! - говорит Маша.
- Все сели? - высовывается из кабины Карпов.
И вдруг я вижу: бежит от дома через дорогу Вика. Она протягивает сверток. Я на ходу успеваю взять его.
- Это пирог! - кричит она. - До свиданья!
Мы долго машем ей руками.
- Как спалось? - спрашивает Сашка у Маши.
- Мы с хозяйкой - отлично, - смеется она, - а вот товарищ младший лейтенант не спал, кажется.
- Они спали, - говорит старшина.
- Ну, значит, вы не спали, - смеется Маша, - кто-то три раза за ночь будил нас, в дверь стучал: "Маша, мне надо с вами поговорить!"
- Я не стучал, - говорит старшина.
НИНА
Карпов выходит из штаба дивизии. Мы смотрим на него.
- Пополнение уже ушло к нам, - говорит он. - Мы разминулись. Ждать не стали.
- Вот и хорошо,- говорит старшина,- забот меньше.
- Будем американский бронетранспортер получать, - говорит Карпов, тоже штучка ничего себе. Берите, старшина, сапоги на складе, грузите полуторку и отправляйтесь. Мы в бронетранспортере.
Сапоги! Вот они когда. Настоящие сапоги. Вот теперь-то только и начнется по-настоящему. Сапоги... А то ведь, как обозник, в обмотках хожу. Даже стыдно. Автомат и обмотки. Ну уж теперь повоюем!
Карпов уходит по всяким отделам.
- В сапоги можно навертеть тряпок до черта, - говорит Сашка, - никакой мороз не прошибет.
- И не промокнут, - говорю я.
- Хорошо, - говорит Сашка, - тавотом подмазал и гуляй.
- И ложку можно за голенище заткнуть, - говорю я.
- Обуваться-то - одно удовольствие, - говорит Сашка, - потянул, и готово.
- Надо за ушки тянуть, - говорю я.
- Конечно, за ушки, - говорит Сашка. Он уходит знакомых поискать. Земляков. А я тоже похожу. Посмотрю, как тут люди живут.
Идет война. Идет она себе без передышки. Делает свои дела. Ни на кого не смотрит. Идет война. Ржавеет мой автомат. Ни разу я не выстрелил из него.
- Ты откуда взялся, господи?! - слышу я за спиной.
Это Нина! Она в гимнастерке. Пустой котелок в ее руке. Это же Нина...
- В гости приехал?
- Тебя искал, - говорю я, - с тех пор все ищу.
Она смеется. Она рада. Я вижу.
- Ах ты, мой дорогой... Вот дружок настоящий. Не забыл, значит?
Ей холодно стоять. Мороз ведь и ветер.
- Пойдем-ка поедим. Поговорим, что да как, да? Она тянет меня за руку. Я иду за ней. Иду за ней. Мы сидим с ней в штабной столовой. В бараке. Никого нет.
- Все уже обедали, - говорит она, - это я опоздала. Сейчас выпросим у Феди порцию.
- Федя, - говорит она в окошечко повару, - дай, Федя, супу. Ко мне дружок с передовой приехал...
И Федя наливает полную миску супу для меня. А Нина отламывает кусок хлеба от своего.
- С миру по нитке?.. - спрашивает в окошечко черный усатый Федя.
- Здесь тепло, - говорю я.
- Ну как там у вас? - спрашивает она. - Коля как поживает?
- Нина, - говорю я, - а ведь я и в самом деле тебя искал. Думал-думал о тебе... Что же ты молчала?
- А мы сейчас поедим с тобой, а потом покурим, да?
- Что же ты молчала?
- Не пошла бы я обедать, наверное, и не встретились бы.
- Вот теперь я вижу, какие у тебя глаза. Зеленые. А то вспоминаю, а вспомнить не могу. Какие они? Какие? А тут понял наконец.
- Ты ешь, ешь. Остынет. Трудно там у вас?
- Знаешь, я даже представил однажды, как мы с тобой после войны встретились. На тебе - розовая жакетка, а шапки никакой...
- Совсем никакой?
- Мы идем по Арбату...
- Да ты ешь. Холодный, наверное, суп, да?
- Мне ведь скоро уезжать. Обратно. Хочешь, я тебе письмо напишу?
- А я тут девчонкам рассказывала. Там, говорю, у меня дружок есть. Черноглазенький. На всю войну - один. А они мне не верили. Смеялись. А ты ведь помнил меня, да?
- Почему же один? Других у тебя нету?
- А другим-то ведь другое нужно...
Черноусый Федя внимательно смотрит на меня. Чего он смотрит? Может быть, жалеет, что супу дал? Может быть, он тот самый "другой"?..
- Послушай, да я ведь это всерьез. Я ведь думал о тебе. Я никогда ни о ком так не думал, как о тебе.
- Ну вот и ты тоже. - Губы у нее кривятся. - Как хорошо-то было...
А на самом краешке миски, словно червячок, одиноко повисла лапша. Белая, печальная такая. А Нина подперла щеку кулачком и смотрит мимо меня. А в зеленых ее глазах я вижу окно барака. А за ним - зеленые сумерки настают.
- А здесь даже выстрелов не слышно, - говорит Нина, - только раз бомбили.
- Послушай, Нина, - говорю я, - ну, хочешь, я буду письма тебе писать? Просто так. Как мы там живем... А то ведь пропадешь ты. Где тебя искать-то потом?
Дурочка она какая! Неужели она не понимает? Что я, соблазнитель какой-нибудь, что ли?.. Война. Это ведь не Женя. Там все казалось, казалось. А это ведь настоящее. Неужели она не видит? Я теперь понимаю все. Вот дурочка...
- Что ж ты думаешь, я как другие? Хочешь, докажу? Хочешь, при тебе сейчас домой напишу про все. Сама отправишь...
Черноусый Федя все смотрит на меня. Делать ему нечего, что ли?
- Вот и опять у нас с тобой свидание... да?
- И когда война кончится, мы поедем вместе...
- Прямо посередке войны у нас с тобой свидание. Вот только мороженым не торгуют. Федя, - говорит она, - нет ли у тебя мороженого?
- Для вас, Ниночка, все есть, - говорит Федя, - только оно у нас горячее. В виде кипяточка.
- Я когда до войны гулять ходила, всегда мне кавалеры мороженое покупали. А один был такой - не купил. Я его быстренько разогнала... А у нас в городе парк был...
- Нина, скоро мне ехать.
- Жалко мне тебя, - говорит она, - тебе не воевать надо. Много ты навоюешь, а? Только не сердись, не сердись. Это я ведь не к тому, что не можешь. Просто зачем это тебе, да?
- А тебе?
- А мне уж и подавно.
1 2 3 4 5 6 7 8