» И Ульрих пожалел, что не сделал этого.
Но ведь конфеты стоят на прежнем месте и Мари тоже еще там?.. Нет, лучше в следующий раз.
Пусть будет как есть, не надо портить этих минут!
Он бросил думать о конфетах и, разнежась, стал припоминать все, что было, разглядывая свою правую ладонь и большой палец. Так хорошо было сидеть и смотреть на свою ладонь; кожа ее все еще сохраняла ощущение тепла и легкой щекотки, словно по ней нежно водили пушинкой. Он почувствовал тот дурманящий запах пота и, закрыв глаза, откинул голову па спинку кресла. Казалось, даже с кончиков усов у него каплет блаженство: кап! кап! — то справа, то слева.
Но вдруг Кремером овладела бурная жажда движения. Ему показалось, что он должен унести свою добычу куда-то далеко-далеко и там, на новом месте, снова жадно рассматривать ее. На его нетерпеливый звонок явилась Виль-гельмина, вытирая руки передником.
— Скажите, чтобы запрягали!
— Уже сейчас? Федь господин барон хотел фечером на фокзал?..
— Нет, я все-таки поеду в Сяргвере.
Но слово «Сяргвере» сегодня прозвучало в ушах У ль-риха как-то исключительно скверно, точно надтреснутое стекло. Одновременно ему вспомнилось насмешливое прозвище, которое братец Генрих дал сестрам: «три пингвина»... И от одного звука этих слов в сердце Ульриха закрался тоскливый страх. Вильгельмина не успела еще выйти из комнаты, как Кремер мысленно отказался от Сяргвере и снова решил отправиться в город. Зачем ехать поездом, -можно и лошадьми — каких-нибудь тридцать верст! В коляске ты один с самим собой можешь, уютно покачиваясь, предаваться своим мыслям и мечтам.
Но ведь новый костюм в шкафу, а шкаф в спальне...
Правда, Мари могла бы на время выйти...
Но мет... сегодня не надо больше... не надо больше встреч...
Вильгельмине было велено принести костюм в кабинет, где господин фон Кремер и переоделся, хотя туалетная комната была уже готова и даже пол там просох.
Когда мяэкюльский помещик, в дорожном пальто и черной фетровой шляпе, садился в экипаж и Вильгельмина с торжественностью, в которой выражалось ее уважение к собственной персоне, застегивала кожаную полсть, он заметил, что у окна залы кто-то стоит, прижавшись носом к стеклу. Кремер успел только мельком взглянуть на окно, но ему показалось, будто женщина что-то жует, оттопырив губы и причмокивая.
Значит, она сама нашла коробочку? Это обрадовало Ульриха. В этом было нечто еще более сближавшее их... В этом была доверчивая интимность...
И он вдруг поверил, что действительно сам дал Мари первую конфетку: поднес ей ко рту леденец, точно сахар комнатной собачке, а она засмеялась и — хвать! Пока экипаж, миновав окна, заворачивал за угол дома, седок весело смотрел в спину своему кучеру, словно на потрепанном сборчатом кафтане была изображена какая-то комическая сценка. Кремер не заметил, как грязные ребятишки пастуха Тоомаса, которые давно уже караулили выезд барина, открыли перед ним ворота; он не видел, как около кузницы с ним поздоровались мужики, подковывавшие лошадей... Только проохав уже с версту от перекрестка в направлении Сяргвере, он обнаружил свою ошибку.
— Стой, Пээтер, я ведь еду в город!
Пээтер не сразу остановил гнедых, трусивших рысцой* Только через несколько минут он натянул вожжи и крикнул: «Тпру-рру!» И еще прошло немного времени, пока он повернул голову на тонкой шее и барину стало видно в профиль его худое безбородое лицо.
— А-а... в город, стало быть?
— Да, в город. Я поеду в город лошадьми.
— А-а, стало быть, лошадьми?
— Да, лошадьми. Я сегодня поеду в город лошадьми, а не чугункой,
— А-а, не чугункой? — Пээтер широко раскрыл рот, так что нижняя челюсть отвисла еще больше, чем всегда, и снова медленно повернулся к лошадям. Его маленькая голова совсем потонула в надвинутой по самый затылок кучерской шляпе. Пээтер долгим взглядом посмотрел на острые хребты двух меринов (это были не выездные лошади, а рабочие, только чуть получше остальных) и отозвался сравнительно скоро:
— А у меня овса нету.
— Овса купишь в городе или по дороге, я дам тебе денег.
Пээтер собрался было повернуть лошадей, но еще помедлил.
— А у меня ни хлеба нету, ни денег.
— Я и тебе дам немного денег.
— А-а, мне тоже, стало быть?
— Ну да. Ты же не останешься ночевать в городе — отдохнешь и поедешь обратно.
Наконец-то они столковались — теперь можно было сворачивать на другую дорогу и ехать в город.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Господин фон Кремер приятно провел в Таллине воскресный день — гулял по парку Кадриорг, слушал на пляже музыку, ужинал в «Отель дю Нор», все в одиночестве, так как братец Генрих уехал в Сяргвере, а приглашать посторонних Ульриху не хотелось. Обе ночи он проспал истинно по-царски в тихой квартирке на улице Лай, снимаемой сообща с еяргверскими родственниками на случай приездов в город. Только вот составить определенный план, как он надеялся по дороге сюда, ему не удалось. Нужное решение никак не приходило: стоило Кремеру чуть сосредоточиться и начать обдумывать тот или иной вариант, как мысли снова разлетались, точно пойманные мухи с приоткрытой ладони.
Но он решил продолжать свои попытки и в Мяэкюле, поэтому в понедельник возвратился туда и каждый вечер по-прежнему сидел у открытого окна. Соловей уже не пел в березняке за огородами, ему на смену прилетела кукушка; эта невеличка стала надсмотрщицей Кремера — ее энергичные монологи все время подхлестывали его мысль.
В сущности, Кремер знал, что ему делать, и был уверен, что сделает это. Пути назад уже нет — это сознание перешло у него в глубокое убеждение.
...Разумеется, ее нужно будет как-то компенсировать. Но они здесь, на лоне природы, не слишком требовательны, тем более те, что живут в бобыльских хибарках, да еще па краю болота,— те, что берут у соседей взаймы башмаки или платок, чтобы сходить и церковь. Этот пункт не беспокоил господина фок Промера. Нет, что-то другое омрачало перспективу, заволакивало туманом его цель, и из этой сумеречной дымки по временам как бы возникал предостерегающий перст... предостерегающий или даже угрожающий?
Кремер сперва подумал, что это может быть связано с учением о святых заповедях, и все тщательно проанализировал. Но вскоре успокоился. ШИпшг т уеШнт 1 (на-СТОЛЬКО-ТО он еще помнил школьную латынь!), ибо это свойственно смертным. Если даже мужи древности из той толстой книги, которую он читал по вечерам и довольно хороню знал,—если даже они, великие и могучие избранники, представавшие перед ликом самого божества, если и они были только людьми и оступались на путях своих, то что уж говорить о слабых и ничтожных, вроде какого-то Ульриха фон Кремера из Мяэкюлы, что уж говорить о червяках! И для чего же тогда религия, для чего покаяние? Ведь никто не оступается умышленно, никто не грешит просто из озорства. Каждый, кто мог бы обозреть прошлое Ульриха фон Кремера, окинуть внимательным взглядом долгий период его испытаний, должен был бы с этим согласиться. Более того, он должен был бы признать, что Ульрих фон Кремер не принадлежал к числу слабейших, что он боролся мужественно. По все в этом мире имеет свой продел. Вдруг чувствуешь, что силы не хватает. Человек должен покориться, по но терять из виду путей к спасению,— больше ничего не остается.
Нет, не на это указывал предостерегающий перст. Ульрих перечитывал то одно, то другое место в толстой книге, мысленно повторял различные поучительные цитаты — и всюду находил подтверждение своим мыслям.
1 «Мы стремимся к запретному» (лат.) — начало одного из римского поэта Овидия.
Да иначе и быть не могло. Даже те фразы, которые он раньше понимал чуть по-иному, теперь, после более подробного и глубокого изучения, всем своим смыслом поворачивались в его пользу.
Но откуда же он тогда взялся, этот перст?
Прокуковала кукушка, и Ульрих постепенно нашел разгадку.
Бег Ап81ана! Бег пбпеге Ап81апс11. Ты — Ульрих фон Кремер. Соблазнить жену бедного бобыля тайком, за его спиной,— это недостойно! Иные, правда, так делают, но ведь ты выше их! И как ты мог об этом не подумать? Даже Радек из Суурпалу (в вопросах чести — не бог весть какое золото, если присмотреться к нему поближе да подойти с меркой построже), даже он велел своей бабе во всем признаться мужу, правда, уже задним числом. Нет, Ульрих, ты должен поступить как джентльмен... даже со своим бобылем ты должен обойтись истинно по-джентльменски. И не после, как Радек, а до: ты должен просто договориться с Тыну...
У Кремера отлегло от сердца: его мятущаяся душа обрела истину.
И он превзошел Радека.
...Но так будет лучше и по другим соображениям. Она, правда, смышленая, эта девочка, и на язык бойкая. Но как знать, вдруг... какой-нибудь пустяк... непредвиденный случай... ведь с секретными делами так бывает: забудут концы спрятать, хвост и торчит наружу... И потом — этот мужик... попробуй-ка узнай, что он такое! На вид будто тихий, смирный... А если обозлится, придет в ярость? Никто не может предугадать... даже он сам! И тогда жди ночью камня в окно (хорошо еще, если не пулю!) или красного петуха под крышу! Им ведь нельзя верить, им никогда нельзя верить, па них нельзя положиться, они вечно таят на нас злобу! А вот если все будет по справедливости, законным порядком, если вся эта ситуация будет легализована — какие могут быть друг к другу претензии! Тогда пусть блестящая вещица лежит в ночном столике хоть и не заряженной.
Его, конечно, надо будет вознаградить. Ему, как и ей, это должно быть выгодно. Интересы сторон должны взаимно уравновешиваться — в этом залог спокойствия.
Но Кремер еще не представлял себе, как урегулировать эту сторону дела. Он решил не торопиться и хорошенько все обдумать. И снова в его душе Ормузд победил Аримана 1.
Исходя из предпосылки, что сам он небогат, Кремер начал с самых скромных намерений. Не брать с них арендной платы, как это, говорят, сделал Радек?.. Но там хутор, а здесь только бобыльский участок... Дать им в деревне шестидневную усадьбу? Но таких усадеб в Мяэкюле только три, и до конца сроков аренды остается еще порядочно времени... Взять его в имение... вместо Пээтера конюхом и кучером... повысив, конечно, жалованье? Но для семейного нот жилья: дне каморки в людской набиты битком — там и женатые, и холостые, и дети; даже в баньке, что рядом с прачечной, живет один парень со своей матерью — вдовой.
...Жаль — корчмы нет... да, действительно жаль! А то как бы хорошо: посадил его туда за обычную арендную плату — смотришь, он еще и нажился. Но что поделаешь: корчма соседней волости торчит на самой границе Мяэкю-лы, да и трактир, что рядом с церковью, совсем недалеко.
Может быть, рассчитаемся наличными? Самое простое, самое благое дело... а?
Но пет! Эта мысль тотчас же была решительно отвергнута: это напоминало куплю-продажу, ночную сделку на улице или в известном заведении. Нет, нет, никаких наличных — ни ей, ни ему! Нельзя им просто совать деньги в руки, найдутся другие способы!
...А главное, Ульрих, не жмись, не торгуйся! Ты не богат, но и не беден. И ты не скряга. Дай им нечто такое, чтобы они остались довольны... довольны и благодарны!
Но что, например?
Ну, скажем, объяви осенью продажу участков. Ты, правда, хотел это сделать только года через два: мужига сами просили, они ведь здесь все такие захудалые. Но можешь и сейчас объявить, это твое право. И тогда одну усадьбу подаришь молодоженам, лучше, конечно, небольшую. Псе равно доброй половине старых арендаторов купить участок не под силу, это уж определенно.
Этот план понравился господину фон Кремеру, и он долго его держался. Но затем возникли довольно веские возражения. А вдруг связь окажется непрочной?.. Если
! Ормузд — бог, олицетворяющий доброе, творческое начало. Ариман- бог, воплощающий злое начало (в древнеперсид-ской религии).
через год-другой... по каким-нибудь причинам... наступит разрыв? И они и я — все мы люди, все трое...
Но тут у Кремера блеснула новая мысль. Он выпучил глаза и, хлопнув себя ладонями по коленям, вскочил с кресла.
Так! И только так! Это будет самая прочная основа.
И ему показалось, будто дверь уже открывается и в комнату входит эта большая девочка, привычно и уютно улыбаясь...
Так — честнее всего. В этом решении есть даже благородство. Не каждому можно доверить такую важную жизненную артерию, да еще без всяких денег в залог — откуда бобыль их возьмет! Просто наудачу, на риск! Ведь это дело требует гораздо большей сноровки и умения, чем кажется с первого взгляда, а Тыиу, этот простак... По ничего!.. Рискнем!..
А они-то! Я думаю (и господин фон Кремер, смеясь, комично повертел головой вправо и влево), они будут довольны — стоит им только посмотреть па Яана! Они должны быть даже признательны... честное слово, должны быть признательны!
С волнением человека, которому наконец открылась истина, он принялся шагать из угла в угол, засунув руки в карманы брюк и высоко подняв голову; даже редкие волосенки на его макушке затрепыхались.
...Конечно, в осуществлении этой идеи есть свои загвоздки, и немалые. Надо будет возвратить Яану залог... залог и деньги, взятые вперед. Эту последнюю сумму можно начать понемногу погашать уже сейчас, и если осенью урожай будет хороший, то к юрьеву дню расквитаемся. А вот залог... Это потребует особой операции, довольно трудной... к сожалению, довольно трудной. Но ничего — возьмем на себя это бремя!
Он остановился перед зеркалом и смело взглянул в глаза своему двойнику. Он чувствовал, что теперь между ними царит полное согласие. Стоя в той же позе, он додумал свою мысль до конца.
...Яан, конечно, уедет, и я отдам усадьбу Куру им. Сверх всего прочего. На этот участок многие зарились. А если я еще прикуплю коров, тогда... Ну, короче говоря
Он взял шляпу и палку и пошел гулять.
Но занавес все не открывался, и Тыну не выступал на
1 Можно открывать занавес! (нем.)
сцену: его никто не звал. Кремер со дня на день откладывал вызов, сам не зная почему. Разве только потому, что завтра ему казалось лучше, чем сегодня, а послезавтра — еще лучше.
Однажды утром, проходя через сосняк, он увидел Тыну и подозвал его, но, когда тот подошел, оказалось, что барину нечего сказать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24