План держался в строгом секрете, о нем знали трое — Соснин, Бастырев и Кун. Эту меру предосторожности Соснин считал не излишней. Все неудачи последних недель, как он предполагал, были связаны с присутствием в отряде хитрого лазутчика Старкова, который вовремя успевал предупредить своего хозяина об опасности, и банда ускользала из-под удара красных.
Отряд двинулся не в Комкур, где находился Старков, а в противоположную сторону и остановился в пяти километрах от Оймякона, выставив кругом посты. Было приказано никому не отлучаться из расположения Лагеря; костры не зажигались.
Третью ночь отряд находился в секрете. Соснин и Бастырев в палатке при тусклом свете свечи играли в шахматы.
Полотнище палатки приоткрылось.
— Вот задержали, — кивнул красногвардеец на Логута, одного из бойцов отряда. — Говорит, по вашему заданию в разведку идет, а пароль не назвал.
— Никуда я не хотел идти, — хмурясь, сказал Логут. — Брешет на меня по злобе.
— До выяснения отведите в дежурную палатку. — Соснин проводил глазами арестованного. — Не нравится мне этот Логут... Твой ход, Серафим Петрович... Что-то долго от Куна нет вестей.
В полночь два красногвардейца ввели в палатку Купа.
Куп принес радостную весть. На Мичина Старкова приманка подействовала. Сегодня под вечер князец пожаловал в Оймякон.
— Худо, товарис, — сказал Кун и по-эвенски добавил: — Князец ревком на дерево вешает. Товары растащили. Князецкие люди спирт пьют, Женщин обижают.
Через полчаса отряд покинул секрет. Над Оймяконом стояло зарево пожаров. Разбившись на три группы, красногвардейцы быстро окружили стойбище. Но Мичин
Старков успел скрыться. Его спас Логут, прискакавший в Оймякон за несколько минут до прихода отряда.
Логут бежал из дежурной палатки, воспользовавшись темнотой и предпоходной суетой. Киязца он застал на берегу Индигирки за поркой эвенов. Отозвав его в сторону, Логут сообщил ему, что стойбище окружено отрядом Сос-нина. С криком «Мой ящик, мой ящик!» Мичин бросился к своей палатке, но уже было поздно. С трех сторон в стойбище входили красногвардейцы. Князец и Логут повернули назад и, добежав до Индигирки, прыгнули в лодку и исчезли в темноте.
В палатке Мичина Старкова был найден железный ящик, доверху наполненный награбленным золотом и какими-то бумагами.
Спустя два дня отряд тронулся обратно в Якутск. К вечеру, выбрав широкую поляну, отряд остановился на отдых. Развели костры, выставили дозоры. Бастырев вскипятил чай. В палатке Соснин расставил шахматы, чтобы доиграть последнюю партию турнира. Но доиграть не пришлось. Не- успели они допить чай, как раздался один выстрел, потом второй. Бастырев—и Соснин выскочили из палатки; где-то ржали лошади. Дежурный по отряду протрубил тревогу. Красногвардейцы один за другим начали выбегать из палаток. Никто не знал, откуда исходит опасность. Застрочил пулемет.
— Ложись! — крикнул Соснин и припал на землю.
— Серафим, я, кажется, ранен. В случае чего прими команду.
Бастырев подполз к Соснину.
Пулемет работал не умолкая. Отстреливаясь, отряд начал отступать вдоль берега.
— Серафим Петрович, ящик куда-то надо спрятать, — сказал Соснин. — Кун, найди такое место.
— Найду, однако.
Бастырев и Кун, продев в массивное кольцо вагу, подняли ящик и понесли.
Отряд, перебравшись через мелководную речку, перегруппировался. Многие были ранены. Соснин подозвал командира первого взвода:
— Примите командование и выведите отряд из-под
удара. Пришлите ко мне двух добровольцев для прикрытия отступления.
— Но, Григорий Васильевич?..
— Выполняйте приказание!
Бастырев и Кун на берегу застали одного Соснина. Отряд отступил. Соснин послал последнюю пулеметную очередь и выругался: вышли патроны.
— Оставьте мне винтовку и догоняйте отряд, — приказал он.
— Незачем жертвовать жизнью, Григорий Васильевич, — твердо сказал Бастырев. — Пошли.
— Не могу я, — простонал Соснин. — Скоро конец. Кун помог Бастыреву поднять Соснина и взвалить на спину.
Они шли долго, часто останавливаясь. Бастырев выбивался из сил. На исходе ночи Кун ушел к расположенному недалеко стойбищу эвенов. Вернулся он с тремя упряжками оленей. На одной из нарт лежал ящик, который он прятал вместе с Бастыревым. Кун рассказал, что на отряд красногвардейцев напали остатки разгромленного на Охотском побережье белогвардейского полка Бочкарева.
Оставаться в этих местах было рискованно. Решили через горы пробиться па Алдан.Путники продвигались по каньону, усыпанному валунами. Камни с боков, камни под ногами, нигде и признаков растительности. В каньоне было сыро, царил полумрак. После полудня узкое ущелье наполнялось потоками мутной воды. Транспорт прижимался к стене и выжидал. К вечеру вода из каньона исчезла. Кун говорил, что это плачет гора. По-видимому, наверху таяли ледники. Олени, которые везли Соснина и ящик, обессилели и еле тащились. Вскоре один из них упал и не поднялся. У других оленей кровоточили ноги.
На следующий день достигли Голубой долины. Развели костер и возле него уложили Соснина. Ночью Кун и Бастырев поочередно дежурили у постели. Под утро Соснину стало хуже, он долго бредил, потом успокоился и открыл глаза.
— А небо какое голубое, — слабо улыбнулся он. Бастырев видел, как угасала жизнь в могучем теле друга. Кун с застывшим каменным лицом сидел у костра и глядел вдаль, где сверкала гора.-сказал Соснин.
— Мы так и не закончили турнир, Серафим, трудом произнес Соснин.
У Бастырева выступили слезы.
— Не надо плакать, Серафим, -Расскажи Варе все...
Бастырев затрясся от рыданий последний раз вздохнул и вытянулся...
Похоронили Соснина в Голубой долине. Здесь же, недалеко от могилы Соснина, спрятали в скале ящик с драгоценностями.
Через несколько дней Бастырев и Кун вышли к Алдану и горячо распрощались.
— Я еще вернусь, — сказал Бастырев. — Вернусь за ящиком. А если не вернусь, видишь ключ? Человеку, который придет к тебе с этим ключом, покажешь место, где спрятан ящик. Понял?
Кун вытащил из-за пазухи серебряный рубль. Орудуя камнем и штыком, он перерубил его на две половинки. В одной половинке проделал отверстие и привязал к ключу, вторую оставил себе.
— Теперь Кун узнает ключ, — сказал охотник.
Они молча постояли, глядя на высокие перистые облака, обнялись.
— До свидания, товарищ Кун, — сказал Бастырев.
— Прощай, красный командир.
Бастырев вскинул на плечо винтовку и исчез в тайге.
Глава пятая
В ЛОГОВЕ
Мичин Старков, по кличке Якут, захлопнул за собой дверь и сказал:
— Вот тут поживешь до весны, а там подумаем, что тебе дальше делать.
Щеголь осмотрелся. Он стоял посреди землянки, рядом с небольшой железной печкой. Через квадратное окошко, заставленное пластиной толстого льда, скудно проникал утренний свет. Пол и потолок сделаны из жердей, стены — из плетеных прутьев ивы. Справа от входа стоял стол, возле него вместо табуреток — два чурбака. У стены два топчана, застланные шкурами.
— Да-а! — разочарованно процедил Щеголь.
— Благодари хоть за это, — спокойно сказал Якут. — Когда тебя, замерзшего, подобрали, Старовер сразу же предложил сдать в милицию. Я отговорил. — И после небольшой паузы добавил: — Землянка теплая. Кругом обложена мохом. Топливо — рядом, целая гора каменного угля. Чего тебе еще?
— А не опасно здесь? Вдруг кто-нибудь набредет...
— Местные жители сюда не ходят. Охота плохая. К тому же кое-кто считает, что в горах обитают злые духи, — сказал Якут. — Будешь, жить, как у Христа за пазухой. Так, кажется, русские говорят.
— А ты что, уходишь куда? — встревожился Щеголь.
— На Алдан, — мотнул головой Якут. — Золотоискатель я. Однако давай хозяйничать. Растопим печку. Попьем чаю. Пару деньков, может, побуду с тобой, потом махну домрй... А может, останусь, посмотрю... мне тут старые счеты кое с кем надо свести...
Давно свалился Щеголь, а Якут все еще сидел, потягивая спирт, и в его голове мелькали картины прошлого. Когда-то Мичин Старков был богат. В двадцать лет отец купил ему чин прапорщика царской армии, потом Мичин женился на красивой девушке, купил дом в Якутске. Жить бы да поживать. Случилось другое: революция отобрала все — и дом, и богатство, и чин прапорщика. О-о! Мичин, как волк, дрался за свое богатство. Огнем и мечом прошел он по оймяконским землям. Его боялись. Матери приводили к нему в юрту своих дочерей. Плакали, но приводили. Для него резались самые жирные олени. Он пил виски своего американского друга. И у него было золото, много золота, вывезенного из Якутска. Ему казалось, что он непобедим, что он разобьет отряды красных. Как он был самонадеян!
На губах Якута появилась презрительная усмешка.При первой же встрече с отрядом Соснина его люди разбежались, а сам Мичин Старков ушел в горы, оставив в руках красных документы и все ценности, вывезенные из Якутска.
С появлением банды белогвардейца Бочкарева Мичин спустился с гор и стал у белых сотрудником контрразведки. Мичин расстреливал и вешал людей, пытаясь выяснить судьбу ящика с документами и ценностями. Долго ему не удавалось напасть на след. И уже Отчаялся он, когда
привели к нему пленного. Парень под пыткой признался, что ящик красные оставили у одного местного охотника, бывшего в отряде проводником. Но разыскать охотника Минину не удалось.
После разгрома банды белых Мичин ушел на Алдан и стал старателем. Через пять лет он узнал фамилию проводника в отряде Соснина, вернулся в Оймякон, чтобы завладеть ящиком. Но ни деньги, ни угрозы не помогли. Охотник Кун не выдал тайны и уехал из района Полюса
холода.Шли годы. Быстро менялась жизнь. Богатела страна. Горячее дыхание пятилеток преображало и суровые северные земли. Мичину ничего не оставалось, как терпеливо ждать лучших времен. В сорок первом году он было воспрянул духом, но надежды его не сбылись. А тут подкралась старость...
Якут вытащил из-за жердины осколок зеркала и долго рассматривал в нем свое лицо. Морщины у глаз. Красно-сизый нос пьяницы. Разве это тот самый бравый пра--порщик, каким он был тридцать лет назад? «Эх, годы, годы, куда вы ушли?» — пробормотал Мичин и, подбросив в печку угля, не раздеваясь, повалился на топчан.
На третий день приехал Старовер. Понюхав воздух, поморщился и сурово бросил обитателям землянки:
— Не по-божьему живете.
Якут, кажется, и не слышал этих слов.
— Деньги привез? — в упор спросил он.
Старовер мрачно посмотрел на Щеголя и властно сказал:
— А ну, выдь отсель!
Когда остались вдвоем, Якут спросил:
— Зачем ты его?
— Садись, Мичин Старков. Вот так. А теперь поговорим. За товар я получил пятьдесят тысяч рублей.
— Мало.
— Ищи, кто больше даст.
— Черт с ним, давай долю.
— Я так кумекаю. За транспорт мне три тысячи. Тому, — Старовер кивнул головой в сторону двери, — три, а нам по двадцать две штуки. Идет?
— Не совсем честно, по давай! Мичин человек покладистый.
Щеголь, выйдя из землянки, через узкую расщелину скалы спустился в долину и увидел упряжку; оглянувшись по сторонам, подошел к нарте и сбросил меховое одеяло. Под ним лежал кольт. «Пригодится», — подумал Щеголь и спрятал оружие в карман. Потом снял с нарты пол-туши оленя и отнес в надежное место. Нащупав в кармане холодный металл оружия, Щеголь подошел к землянке и прислушался. Но ничего не было слышно. Он открыл дверь. Старовер и Якут, увлеченные подсчетом денег, не заметили его появления. «Хотят обделить», — подумал Щеголь и вынул из кармана кольт.
— Руки вверх!
Якут и Старовер вздрогнули и повернули головы.
— Не шевелитесь и не пытайтесь встать. Промахов я не знаю.
— Чего тебе, беглый? — Старовер уже пришел в себя и из-под лохматых седых бровей злобно косил глаза.
— Я хочу, чтобы вы при мне делили деньги. Ясно? Приступайте! И вообще учтите: я обоих вас могу пристук-
нуть сейчас. Денежки ваши были бы мои. Но я благороден. Живите!
— Дели! — угрюмо процедил Якут. — Пригрели волка на свою голову...
— Тише, тише, старая крыса! Еще одно оскорбление, и я тебя отправлю к твоим князецким прадедам.
Старовер, кончив считать деньги, поднял глаза к потолку и перекрестился.
Не один раз толковали охотники, собравшись в правлении, об отрезанном канате. Трудно было решить, кто это сделал.
Однажды, когда разговор опять зашел об этом, Евгений Корнеевич Лагутин решительно заявил, что канат у скалы отрезали ребята. По его словам, в Комкуре общая протяженность веревочных проводов составляет около пяти километров. Дал ли кто из родителей своему сыну кусок веревки на эти цели? Очевидно, нет. Значит, веревки взяты ребятами без разрешения, вернее, украдены.
— Три дня назад, — продолжал Лагутин, — я поздно приехал с заготпункта и во дворе «Заготживсырья» застал ребят. Они осматривали и перебирали канаты, предназначенные для продажи населению. Канаты хранились в сарае и были прикрыты брезентами. На вопрос: «Что вы делаете?» — я не получил ответа. Если бы на полчаса позже приехал, то наверняка недосчитал бы несколько ка-натов. — И, повернувшись лицом к Дьякову, Лагутин добавил: — Руководил компанией малолетних преступников твой сын, Максим Николаевич.
Евгений Корнеевич откинул со лба прядь черных волос, достал из папки лист бумаги и протянул его Дьякову.
— Мной составлен акт, — сказал он, — который будет передан в районный отдел милиции. Я сообщу также об этом позорном факте в Оймяконскую школу, где учатся ваши дети. Считаю, что комсомольская организация заинтересуется этим делом и сделает соответствующие выводы. Главное, чтобы родители с пристрастием допросили детей и заставили сознаться в краже каната у скалы. Вот мое мнение, товарищи.
Обвинение было настолько неожиданным, что в комнате после слов Лагутина долго еще царило молчание. В Комкуре, где человек будет голодать, а не возьмет чужого, —
возможен ли такой случай? Не сгущает ли краски охотовед? Но акт, который лежал перед Дьяковым, говорил, что «ребята были пойманы на месте преступления». Максим Николаевич поднял голову и взглянул в сумрачные лица колхозников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22