Ральф не ответил. Напряжение в комнате возрастало, ему даже стало казаться, что малейшего слова или движения будет достаточно, чтобы воздух начал искриться разрядами.
— А если я скажу тебе, — снова заговорил Стайлз, повернувшись вместе с креслом к окну, — что все, что ты видел, на самом деле не происходило?
— Сэр? — Ральф упер взгляд в спинку кресла из искусственной кожи. Стайлз резким движением вернулся в прежнее положение и посмотрел Ральфу прямо в лицо.
— Ничего не происходило, Метрик. Это была иллюзия. Этот глупый тип Штиммиц на днях проник в Дом Тронсена. Нам все об этом известно. Ребятишки там находятся под неусыпным контролем; в этом заключается часть лечения, и психотерапевты с большим тщанием относятся к отбору того, что им дозволяется видеть. Потому что то, что они видят в течение дня, внедряется в их сознание и потом выражается в сновидениях ночью. Таким образом осуществляется программирование событийных последовательностей. Несколько детей заметили Штиммица, когда он водил там носом. Но об этом нам ничего не было известно до тех пор, пока прошлой ночью не началась ваша смена наблюдателей. В последнюю минуту, когда кабель связи начал функционировать, мы сняли Штиммица со смены.
— Но вчера ночью Штиммиц находился на дежурстве...
Стайлз нетерпеливым жестом оборвал его.
— Это была иллюзия, Метрик. То, что ты видел в поле, было образом Штиммица, возникшем в детском сновидении. Ты сам знал, что он должен находиться рядом, и подсознательно восполнил картину его движений, разговора и прочее.
— Но он был там, — продолжал настаивать Ральф. — Я видел, как Слидер напал на него и...
— Нет. Реального Штиммица мы сняли с линии и уволили за то, что нарушил правила Операции. И в тот момент, когда тебе казалось, что ты стал свидетелем его гибели, Штиммиц спокойно стоял в Нордене на остановке и ждал автобус Новый образ является сильным стимулятором во всяком случае, так меня проинформировали пси! хотерапевты из Дома Тронсена. Таким образом, исй ходившие от него импульсы спровоцировали выход программы Слидера с враждебной установкой. Его предполагали использовать в дальнейших разработках.
«Так вот что, оказывается, он сказал остальным», — промелькнуло в голове Ральфа.
— Так значит, Штиммиц жив? Настоящий, я имею в виду.
— Да. Хотя он заслуживал смерти. - Стайлз откинулся на спинку кресла и испытующе смотрел на Ральфа.
Что дальше? Ральф опустил глаза, избегая встречаться с собеседником взглядом. Если то, что сказал ему Стайлз, соответствовало действительности, то и повода для беспокойства не было. Но если нет, если что-то все же было покрыто мраком тайны... Внезапно он почувствовал, что его мир стал расплывчатым и нематериальным, как сонное поле. А ведь всего несколько мгновений назад он был ясен и надежен, хотя и опасен. «Туманные ножи», — пришло на ум сравнение, когда перед мысленным взором возник старый образ.
— Нет уверенности, да? — Стайлз поднял ладонь. — Ничего страшного. Я понимаю тебя, Метрик. Ведь именно ты видел все собственными глазами, поэтому имеешь все основания требовать доказательств. — Он наклонился и достал из-под стола большой пластиковый пакет и вывалил его содержимое на ворох бумаг на столе. — Подойди и посмотри.
Это был скомканный спортивный комбинезон, один из тех, которые наблюдатели Операции над вают, отправляясь на дежурство в сонное поле. Ральф взял его в руки и посмотрел на нашивку с внутренней стороны воротника. Там значились его собственные инициалы — РДМ.
— Это твой костюм, — пояснил Стайлз. — Тот самый, который был на тебе прошлой ночью. Мы забрали его из раздевалки сразу же, как только ты ушел домой. А теперь взгляни на него и, если нападение Слидера было и в самом деле таким жестоким, как ты рассказал другим наблюдателям, если там, в поле, действительно находился реальный Штиммиц, тогда его кровь неминуемо должна была попасть на твой костюм. Верно? Что ж, приступай к осмотру. Ну что? Ни пятнышка, да?
Ральф очень внимательно осмотрел комбинезон. Он хорошо помнил, как брызнула на него кровь после первого нападения Слидера на Штим-мица. Из изуродованной ноги Штиммица кровь била теплым пульсирующим фонтаном в такт с его собственным сердцебиением.
Но на костюме он не обнаружил ни единого пятнышка. Ральф снова положил его на стол командира базы.
— Вот как обстоят дела, — сказал Стайлз. — Жаль, что Штиммицу пришлось уехать, жаль, что он оказался таким дуралеем и причинил нам массу хлопот и столько беспокойства для тебя. Но ты хороший человек, Метрик, и нам не хотелось бы тебя терять. В этом заключается смысл нашей сегодняшней встречи — сказать тебе, что ты уже достаточно долго прослужил на базе и вправе рассчитывать на недельный отпуск. Забудь о том, что видел в поле. — Стайлз сделал широкий жест руками.
— Очень может быть, — согласился Ральф. У него возникло ощущение пустоты внутри. Безо четно он пытался вспомнить, было ли так всегда или это чувство возникло только сейчас. — ВероИ ятно, я так и поступлю. Я сообщу вам.
— Разумеется, сообщишь. В любое время. Закрой за собой дверь, пожалуйста, хорошо? Спасения от этой пыли нету.
Как только Ральф закрыл за собой дверь, перешагнув порог кабинета командира, у него в голове мелькнула догадка. «Они могли подменить костюм. Из корзины для грязного белья они могли взять другой мой комбинезон и подсунуть его мне. А от того, залитого кровью, избавиться. Как все просто».
— Ты и в самом деле веришь этому?
— Ну, конечно же, Ральф. — Кэти откинула с плеч свои нечесаные волосы. — А ты нет?
Гуделл, подавшись вперед, сидел в кресле рекреационного зала. Тыльной стороной ладони он вытер мокрую полоску над верхней губой, оставшуюся после пива.
— Брось, — сказал Гуддел. — У тебя же нет лучшего объяснения случившемуся?
— Нес лучившемуся, — исправил Ральф неуверенно и обвел взглядом группу наблюдателей. В главной комнате зала отдыха их собралось человек двадцать, мужчин и женщин. Какая-то невысказанная потребность заставила их искать компании товарищей. Даже Глогольт и тот присутствовал. Взгромоздив банку пива на живот, расслабившись, он сидел на стуле. «Некоторые растерянны», — заметил Ральф. - Круги от камня, упавшего в мелкие воды, еще не совсем успокоились».
- Ну что молчишь? А ты? — повторил Гуделл свой вопрос. — Нет, — ответил Ральф. Медленно, словно во сне, он поднес руку к лицу и вытер струившийся пот. — Они предложили свою версию, и поскольку никто не может дать нам иной, значит, все, что говорят Стайлз и другие, — правда.
— Ральф, не будь идиотом. — Было похоже, что примесь сарказма, прозвучавшая в голосе Ральфа, покоробила Кэти. — Ты все преувеличиваешь.
— Кто-нибудь видел, как Штиммиц уезжал? -Ральф был в полном отчаянии и теперь пытался остатки неясного сомнения связать с чем-то материальным и надежным. — Как могло случиться, что, уезжая, он бросил все свое барахло?
— Я бы тоже предпочел слинять, прежде чем меня кто-то заметит, — сказал Гуделл, — если бы сморозил какую-нибудь глупость. Подумать только, проник в Дом Тронсена. Надо же было додуматься... дурак.
— Не хочешь ли ты сказать, что не страдаешь любопытством? И тебя ничуть не интересует, что там делается?
— С какой стати?
Ральф перевел взгляд с лица Гуделла на лица других наблюдателей. Их глаза выражали сходные чувства. Он, ни слова не говоря, поднялся и, пробираясь через вытянутые ноги сидящих, направился к двери из темного стекла.
На улице на его плечи обрушился поток лучей полуденного солнца. Вдали в дрожащем сверкающем мареве виднелись холмы и пески пустыни, начинавшиеся за пределами лагеря базы; скалы и песчаные дюны напоминали глаза наблюдателей — одинаковые и пустые, словно они принадлежали лишенным жизни объектам, а не людям. Не глядя по сторонам, он пошел в сторону жилого корпуса.
На втором этаже в бывшей квартире Штиммица деловито трудились двое мужчин. В большие картонки они складывали книги и другие вещи. Заглянув в открытую дверь, Ральф увидел на спинах их серых рабочих комбинезонов два названия: «Зенитный фургон» и «Склад».
— Привет, — буркнул один из них, оглянувшись и заметив его в дверном проеме. — Эй, ты не знаешь здесь... как бишь его, — ну, для которого этот сверток?
— Ральф Метрик, — подсказал второй рабочий, снимая с книжного стеллажа магнитофон Штиммица.
— Это я.
— Вот, — сказал первый рабочий. — Этот парень оставил для тебя. — Он поднял с пола плоский квадратный предмет и протянул его Ральфу.
Это была коробка с магнитной пленкой. «Кантаты Баха» — значилось на европейской наклейке. Он перевернул коробку и на обратной стороне увидел сделанную фломастером надпись: «После моего ухода передать Ральфу Метрику». Ниже стояла подпись Штиммица.
— Благодарю, — пробормотал Ральф, принимая коробку. «Черт, — подумал он, — у меня даже нет магнитофона, чтобы прослушать запись. Штиммиц хорошо знал это. Может быть, он и в самом деле сделал ноги или еще что в этом роде».
— Спасибо, — еще раз повторил Ральф и, повернувшись, направился к выходу, но на полпути остановился и поинтересовался: — И куда вы все это барахло отправляете?
— Уберем на хранение, — сказал рабочий, — пока парень не придет и не заберет то^1о ему нужно. — Ага. — Ральф кивнул и снова двинулся по коридору.
Оказавшись в своей квартире, он распечатал коробку. Но там не было ничего, кроме пластмассовой бобины с намотанной на нее пленкой и книжечки с текстами кантат на трех языках. Ральф лихорадочно начал листать буклет, заполненный убористым текстом и фотографиями солистов. Расстроившись, он с отвращением швырнул катушку на диван, и конец пленки при этом размотался.
Магнитофон, на котором можно было бы прослушать пленку, имелся в зале отдыха. «Позже, — подумал Ральф. — Не сейчас, когда я слишком устал». У него было гнетущее ощущение, что удачи ему не видать. Каким-то образом он чувствовал, что и на пленке никаких сообщений не обнаружит.
Вероятно, он не получит больше никакой информации. Ральф подтащил к окну стул, сел и обвел базу взглядом. Он чувствовал, как из него, как кровь из жил, уходит последний из миров, где все было хотя бы взаимосвязано. «С возвращением, — мелькнула мрачная мысль. — Теперь все снова стало, как в старом Доме Юношества». Память, возвращая его в прошлое, раскрылась, как старая незаживающая рана.
Больше года назад Ральф в ночную смену дежурил в Доме Юношества, в одном из округов южнее Лос-Анджелеса. Смена начиналась с одиннадцати вечера и продолжалась до семи утра, точно совпадая по часам с бдениями в сонном поле. Он отвечал за один из «жилых модулей», как именовались комнаты, вмещавшие около двадцати ребят. К тому моменту, когда Ральф приступал к работе, все они почти всегда спали. Ему в обязанности вменялось каждые полчаса обходить модуль по длинному коридору с фонариком в руке и, заглядывая в проделанные в дверях окошечки, проверять, все ли в порядке — не повесился ли кто из заключенных детей на простынях, не сбежал ли кто, каким-то образом просочившись сквозь толстые решетки, которыми были забраны наружные окна. Пока Ральф там работал, ни один ребенок не совершил ни того, ни другого.
Все остальное время он должен был сидеть за столом дежурного в дневной комнате модуля, то есть находиться поблизости. Хорошая работа, сказали ему, когда он пришел устраиваться, особенно для тех, кто готовится в поступлению в колледж или имеет чем занять свободное время. После короткой прогулки каждые полчаса, больше смахивающей на разминку, все остальное время можно было учиться или заниматься прочими интересными делами. В ту пору Ральф не учился в колледже, но работал над романом. Прийдя на дежурство, он сразу же раскладывал перед собой на столе свои записные книжки.
Но книгу он так и не написал. С каждым, кто там работал в ночную смену, происходило одно и то же, но никто никогда на эту тему не заговаривал. Распространяясь, как нервная болезнь — от позвоночника к рукам и ногам, — наступал полный паралич воли. Ночь за ночью просиживал Ральф за столом. Часы шли, а чистые листы бумаги перед ним так и оставались нетронутыми. Планы, которые он намеревался осуществить, раздувались до неимоверных размеров и массы и превращались в препятствие.
Мир ночной смены постепенно становился все более и более странным. Каждые полчаса он начинал обход комнат с фонарем в руке, следуя от окошечка к окошечку. Ребятишки спали, погруженные в сновидения, которые там принадлежали только им одним.
Дети, заключенные в Доме Юношества, относились к числу пассивных правонарушителей. Совершенные ими проступки зачастую были связаны с откровенно жестоким обращением. Отбор наиболее агрессивных, у которых наступали подвижки в психике, не поддающиеся лечению, происходил сразу же. Таких малолеток направляли в специальные заведения штата; наиболее трудно воспитуемые из них могли в конечном счете оказаться в Доме Тронсена и стать участниками операции «Снонаблюдения». Те же, которых содержали в Доме Юношества, были совершенно неприспособленными и никчемными, обреченными всю жизнь существовать в придорожной канаве взрослого мира, ощущая на себе его тычки и пинки.
Иногда, заглядывая в угасшие лица детей, Ральф думал, что их дурные сны и ночные кошмары каким-то образом выходят за пределы запертых комнат и невидимым газом отравляют дежуривший по ночам персонал. Большинство из тех, кто соглашался на эту работу, чтобы продолжать учебу, начинали отставать и вскоре бросали колледж. Ральф, по утрам возвращаясь домой, чувствовал себя как выжатый лимон.
Потом он получил письмо с вложенным бланком заявления из лос-анджелесского офиса операции «Снонаблюдения», где сообщалось о наборе работников. Ральф ухватился за предоставившуюся возможность, как утопающий за соломинку, и, не долго думая, заполнил заявление. Так он и оказался здесь, в этой пустыне, которая будет вечно такой, и это рождает пустоту в его душе.
Ральф сидел у окна своей квартиры и смотрел на лагерь базы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24