Они желали только расслабиться. Им безразлична была окружающая природа, цветущая осень, горящие багряным огнём макушки деревьев и синие дали. Нас в училище маршами и бросками гоняли беспощадно, что-что, а физически на ногах мы стояли крепко. Для меня тридцать вёрст пройти – одно удовольствие, никакой усталости. Я ходил, как на пружинах. С утра я солдат включил в работу. Они, ничего не понимая, копались в земле. Я знал по опыту, что солдат надо сразу втянуть в работу и в суровый режим. Главное сейчас не дать солдату разомлеть и расслабиться. Впереди будет немало тяжких переходов, и каждый раз после них нужно иметь запас сил. В этом, вероятно, мудрость физической закалки солдата. Теперь, когда рота вышла на рубеж обороны, обстановка могла измениться каждую минуту, об этом меня предупредил командир роты. Мы стояли на скате высоты, а впереди в заболоченной низине, виден был расцвеченный осенью лес. За лесом в любой момент могли появиться немцы. но пока там впереди всё было спокойно и тихо. Вечером, когда меня вызвали к командиру роты, я слышал там разговор на счёт немцев. Прибывший из штаба батальона офицер рассказал, что они были верхами впереди километров двадцать и слышали на западе артиллерийскую стрельбу. Орудия били залпами. Настоящая канонада! Слово «канонада» в рассказе офицера звучало солидно и весомо. Я сам никогда не слыхал гула артиллерийской канонады и мог её только представлять по сюжетам кино. А этот незнакомый офицер слышал её в отдалении. Ему исключительно повезло! Он успел побывать на линии огня и фронта. когда я вернулся в расположение своего взвода, я подозвал старшину, я посмотрел на него многозначительно и сказал ему:
– Люди слышали впереди канонаду!
– Это наши наверняка! – уверенно сказал старшина.
– Я тоже так думаю, – согласился я – иначе и быть не может! Устроить канонаду могли только наши! Я вспомнил, как мальчишкой мы играли в военную игру. «Ты за кого?» «я за красных!»
– Все хотели быть за красных, – произнёс я задумчиво вслух.
– Чего за красных? – переспросил старшина?
– Да так, ничего! – ответил я, вздыхая. Я никак не предполагал, что на Западном фронте у нас нет ни снарядов, ни артиллерии. На фронтовых складах вообще отсутствовали боеприпасы, а у отступающих солдат давно кончились ружейные патроны. Вот почему многие, кто бежали и отступали от немцев, побросали свои винтовки. Через несколько дней из-за леса, где по рассказу офицера из штаба громыхала канонада, появились маленькие группы солдат. Они шли без противогазов, без касок и без винтовок, в незастёгнутых шинелях, как говорят, душа нараспашку. Когда мы их остановили и спросили, кто они и откуда идут, где сейчас бои и грохот нашей канонады, они очень удивились и отрицательно помотали головами.
– Мы идём оттуда! – и они неопределённо показали рукой в сторону леса
– Никакой канонады там не слышно! – ответил сержант. ничего конкретного о боях и о нашей артиллерии они сказать не могли. Они шли через леса и болота, без продуктов питания и без курева. Они проходили большую деревню и видели, как жители из колхозных амбаров тащили зерно и увозили его по своим домам на телегах. в деревне они разжились двумя краюхами хлеба. местные брали зерно открыто, не прячась. Как они говорили, забирают свою кровную долю, добытую трудом. Картошку колхозную не копают, пояснил рассказчик, колхозная на зиму останется в поле, своей в огородах полно.
– Что это? – подумал я. – Безвластие и возвращение к частной собственности, к единоличному хозяйству?
– Пока были свои, хозяйство было общее. А теперь каждый сам по себе! – сказал солдат в распахнутой шинели.
– В деревне бабы и старики ходят в открытую, а мужики и парни призывного возраста по избам прячутся. На глаза не лезут. Войну в деревне хотят переждать, – пояснил другой солдат.
– А почему их заранее не эвакуировали? – спросил кто-то из наших солдат, – Здесь, в этой местности из деревень всех вывезли!
– Не знаю! – ответил тот.
– Нам об этом ничего не известно! – добавил рассказчик. Окруженцам показали дорогу на Селижарово, там располагались штабы и тыловые части, там на местах была советская власть. Раздобыв у наших ребят на дорогу хлеба и горсть махорки на всех окруженцы отправились по дороге на Селижарово. Ночь прошла беспокойно. На душе осталась смута и неприятное волнение. Кругом было по-прежнему тихо и с военной точки зрения вполне спокойно. Мы не знали, что перед нами наших войск у же нет. Утром снова надо позициями появились дождевые облака. Заморосил мелкий дождь. Над землёй нависла серая непроглядная мгла. В первый раз я видел, чтобы лохматые тёмные хвосты облаков цеплялись хвостами за землю. И тут я вспомнил. Ведь мы находимся на Валдайской гряде. Взвод занимает позицию между озером Сиг и Волгой. Сзади нас находится шоссе Осташков-Селижарово, а в деревне Язово расположился наш командир роты. Мы находимся на линии обороны, которая проходит по окраине деревни Вязовня. Впереди лес. За лесом – дорога и деревни Ясенское, Пустоша и Семёново. За дорогой высота 288, а далее деревня Косарёво и железная дорога со станцией Сигово. Я смотрел у офицера штаба карту, когда он приезжал. Я зарисовал план местности без нанесения огневых точек и рубежа обороны. По общей схеме обороны укрепрайона взвод занимал не самую первую линию окопов и ДОТов. Я узнал, что нас вывели временно на этот рубеж. инженерные сооружения на этой линии не были ещё готовы. Мы должны были следить за качеством работ и принимать у строителей каждый объект. Мы следили за количеством бетона, чистотой засыпаемого гравия, за пригодностью опалубки, за толщиной бетонных перекрытий. Никто не знал, что через неделю из штаба фронта придёт приказ, и нас в срочном порядке перебросят на другой участок Ура, в район Сычевки. Нм придётся много дней идти пешком через леса, поля и деревни по разбитым и залитым дождём и грязью догам. Мы будем преодолевать крутые спуски и подъёмы и, наконец, к двадцатому сентября выйдем на левый фланг нашего укрепрайона, где среди многих деревень одну зовут Шентропаловкой. И действительно через неделю мы получили приказ сняться и совершить марш в указанный район. Мы вылезли наверх из обшарканных боками шинелей ходов сообщений, потолкались с непривычки у обвисших кустов. Кой-как подровняв солдат, я подал команду:
«Шагом марш!»- и взвод, шагнув, пошёл по дороге на новое место. Мы взяли направление на Язово, где нас дожидался командир роты. Подойдя в язовским избам, мы остановились около крайней избы, у крыльца. Наш брат солдаты и местные мужики. На крыльце сидели и стояли ребята из третьего взвода. Это были солдаты Луконина и среди них несколько местных девиц. Милашки, укрытые поверх кацавеек цветистыми платками, сидели на перилах и болтали ногами. На улице было темно. Цветов на шалях не было видно, они вплотную боками сидели с солдатами и изредка, певуче произносили:
– «Ой! Ай!» – и визгливо без умолку хихикали. Солдаты в годах, что были постарше, держались в стороне. Они дымили папиросами и посматривали на перила. Я остановил и крыльца своих солдат, поднялся по ступенькам и вошёл в избу доложить старшему лейтенанту, что четвёртый взвод прибыл в полном составе.
– Придётся подождать, лейтенант, не все ещё в сборе! Как только все подойдут, я выйду на крыльцо и подам команду к ротному построению.
– Мне можно выйти на улицу?
– Да, иди, погуляй! Я вышел из избы, сошёл с крыльца и сказал старшине:
– Никому не расходиться! Построение роты будет здесь! Я пойду посмотрю повозки. Остаёшься за меня! Я пошёл вдоль деревни к сараям, где располагался ротный обоз. Деревня небольшая, дома все стоят по одной стороне. Дорога идёт по наклонной, и дома ступеньками забираются вверх. Я спросил повозочного, всё ли готово, так как мне придётся идти опять сзади и брать отстающих от роты. Я прошёлся по деревне, просто так, без дела, закурил папироску и вернулся назад. Небо было тёмное, закрытое плотными облаками; вот дадут команду следовать отдельно от роты без карты, то в такой темноте можно запросто сбиться с пути. Компас в планшете есть, а карта на весь маршрут отсутствует. Нужно на всякий случай посмотреть дорогу на карте командира роты. Когда я подошёл к крыльцу, две молодухи уже крутились около моих солдат. Они о чём-то говорили и махали руками.
– «Не хватает гармошки», – подумал я.
Солдаты помоложе были оживлены. Но вот на крыльцо выбежали связной и передал команду ротного выходить на построение. Солдаты неровными рядами зашагали по зыбкой и скользкой земле, оставив девчат на пороге в ночной темноте, не обняв их на прощанье и не сказав им сердечных слов. На крыльце появился командир роты. Взвод пристроился сзади роты, с получил соответствующее указание на счёт отстающих, и рота медленно, пошатываясь, стала подыматься вверх по размытой дождём дороге. В темноте мы упорно двигали ногами и вскоре достигли следующей деревни. Пройдя деревню, мы стали снова подниматься в гору. И только вступив на мощёную дорогу, мы взяли размеренный шаг, зашагали твёрдо, чувствую под ногами твёрдую опору. На слякоть и лужи уже никто не обращал внимания. Через лужи и грязь шли напрямик, брызгая где водой, где жижей. И когда старшина предложил запеть, взвод, раскачиваясь и подстроив ногу, затянул солдатскую песню. Когда идёшь под солдатские голоса, когда прислушиваешься к словам запевалы, к неровному стуку сапог, то забываешь о дороге, о воде, о лужах и о грязи. Если солдаты по своей охоте распоются, то за одной походной песней с присвистом следует другая. Так шагают они среди ночи, подсвистывая нужные куплеты. Но стоит сделать в пути небольшой привал, после него выходят они на дорогу молча, встают в строй неохотно, и потом по дороге уже не поют. протянет запевала свой первый куплет, а подтягивать некому, никто не хочет, и получается, что он пропел вроде петуха. пропел, а там хоть не рассветай! Предупреждаю, что эта книга про солдат и про войну, про людское горе без любви и без наслаждений. В пути по дороге рота прошла заброшенную деревню. В темноте стояли избы, прячась друг за друга. Между изб сновали неясные фигуры солдат, слышен был негромкий говор, позвякивание уздечек и фырканье лошадей. Наши тыловые подразделения и обозники батальона собирались в дальний и нелёгкий путь. Кое-где среди неуклюжих изб мелькали огоньки папирос, по ним можно было видеть, сколько там толпилось людей. В темноте слышалось хлопанье дверей, скрип отворяемых ворот и топот солдатских ног на ступеньках. Всех сборов нельзя было рассмотреть, ночь загораживала от нас людей и повозки. воздух был прохладный и сырой. К ночи в воздухе появилась прохлада. Но вот и деревня осталась позади. Впереди и в стороне, если посмотреть, кругом темно и ничего не видно. Чувствуешь под ногами дорогу, а поворотов её не видно, она то подымается на бугор, то сползает и сваливается снова в низину. Неясные очертания опушки леса проползают назад. Дорога забирается в непроглядный сумрак леса и вновь выбегает в серую пелену полей и кустов. А бесконечные дали горизонта, что нас поразили накануне, теперь не были видны. Потеряв счёт времени и пройденному пути, я не мог точно сказать то, где в данный момент находились. Ещё у лейтенантов не было часов, чтобы определять время по стрелкам. По часам можно было бы сказать, сколько прошли и где на дороге мы находимся. Говорят, у немцев все солдаты ходят при часах. А здесь топаешь по дороге и не знаешь, сколько тебе ещё осталось идти. Я давно заметил, что дин солдат стал отставать от взвода. Немного отстав, он ускорял свой шаг и догонял идущих сзади. К концу марша он стал делать это чаще. Я поравнялся с ним и заглянул. Это был солдат пожилой, небольшого роста. Он как-то неестественно прихрамывал, стараясь перенести вес тела на пятку.
– «Наверное, стёр ноги», – подумал я.
– Ты что же, братец, портянки не умеешь заворачивать?
– Нет, товарищ лейтенант. У меня на правой ноге пальцев нету!
– Как это нет?
– Мне пальцы в больнице отрезали. Когда ещё был молодым. Обморозил сильно, вот и отрезали!
– Позволь, но как же ты попал на фронт?
– Не знаю. На комиссии сказали «годен».
– Как годен? К нестроевой службе в тылу ты, может быть, и годен. А у нас хоть и в возрасте солдаты, но все с руками и ногами считаются годными к войне.
– Пальцы у меня на руках есть. Стрелять могу. Вот и послали. Сказали, будешь сидеть под землёй в ДОТе, там ходить не больно нужно.
– Ну ты и даёшь!
– Ты на комиссии говорил, что у тебя пальцев на ноге не хватает? Показывал врачам ногу?
– Я думал, что они сами знают про то.
– Ну вот что! До Селижарово осталось два часа ходьбы, полезай на телегу! Доедешь до места – пойдёшь в батальонную санроту. Скажешь, что я тебя прислал на медкомиссию, покажешь им ногу. Понял?
– Ладно, товарищ лейтенант!
– Да не ладно, а «Есть сходить в санчасть» нужно отвечать.
– Есть, так точно! Я взял винтовку, противогаз и обоймы с патронами у солдата, положил всё на ротную повозку, сказал повозочному, что это всё останется у него: «Солдата довезёшь на подводе до Селижарово, покажешь, где стоит санчасть. Ты своих обозников знаешь». После короткого десятиминутного привала рота встала и тронулась вперёд. Остался последний небольшой переход. Я буду рассказывать, не торопясь, всё по порядку, достаточно подробно, день за днём до самого конца войны. Мне повезло, я с боями прошёл большой и тяжёлый путь. Кто хочет знать правду о войне, пусть не торопится! Обычно к концу марша привалы становятся чаще по времени и проходят быстрей. Солдатам объявили, что осталось идти пять-шесть километров. Услышав, что до днёвки идти совсем немного, солдаты оживились и прибавили шагу. Всем хотелось побыстрей дойти до места и повалиться на землю, вытянуть ноги и закрыть глаза. впереди ещё не показались станционные постройки Селижарово, а рота свернула с дорога и оказалась в лесу. Здесь роту остановили, рассредоточили, солдаты сразу повалились и распластались кто где. Я приказал составить винтовки в козлы и выделить часовых для охраны и порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32