Они хотели поскорей отсюда уйти. Я уступил им, но сделал повидимому плохо, что поддался их [неправильным] взглядам на жизнь.
– Ну что ж! Пошли! – сказал я, и мы зашагали по дороге. На пути нам попалась деревня. Вероятно, это была та самая Тимофеево, о которой нам говорила старуха в доме с лампадами. Но деревня оказалась пустая, спросить было не у кого, и мы прошли её, не задерживаясь.
– 30- Дорога на север все время забирается вверх. Она уходит от нас к горизонту. Ржев, как я помню, стоит на отметке 158 береговой полосы, а дорога на север переваливает водораздел, где берут начало небольшие притоки Волги. Торжок находится на той стороне водораздела. От Ржева, считай, мы отошли километров двадцать, солдаты поглядывают на меня, не сделаю ли я привал. Дорога делает крутой поворот, мы обходим небольшое болотце и за бугром видны уже крыши домов. Как я после узнал, это была деревня Зальково. Входим в деревню, повсюду стоят повозки санитарного обоза. Лошади привязаны за деревья и заборы, слышно как они позвякивают удилами и щипят траву, телеги изредка поскрипывают чуть дергаясь вперед. По всему видно, что обоз пришел сюда накануне ночью. Ездовые, не распрягал лошадей, отпустили им подпруги, отстегнули на бок удила, и вместе с медперсоналом разошлись по избам и повалились спать. Только лежачие раненые, не сумели подняться сами, спали в телегах. Ни часовых, ни охраны, бери любую лошадь и кати в любую сторону, ни один не подымет голову, ни один не выйдет из дома и не остановит тебя. По тому, как люди спали, можно было сделать заключение, что обоз пришел Издалека. Долго мотался по дорогам, выходя из окружения, подвигался медленно и с трудом. Люди в пути устали, были измучены долгой дорогой и бесконечной ездой. Я подошел к одной, другой телеге, посмотрел на спящих раненых, им тоже досталось, их натрясло. Мы зашли со старшиной в несколько изб, двери которых были открыты, посмотрели на лежащих вповалку людей и будить никого не стали. Мы оставили спящую деревню, и пошли по дороге вперед. За околицей мы свернули несколько влево, и деревня осталась позади. Часа через два или три мы догнали [на дороге] застрявших у моста артиллеристов, помогли им выбраться [из грязи], и, пристроив свой пулемет к ним на заднюю подводу, зашагали вперед. Не доходя до видневшейся впереди деревни, артиллеристы свернули в сторону и покатили в лес. Они видно не раз попадали в деревнях под бомбежку и теперь на отдых прятались ******** в лес. Нам в голову не пришло уйти в лес вместе с ними. Сняв с задней повозки свой пулемет, мы пошли по большаку в направлении деревни. Через некоторое время мы остановились у картофельного поля. Нам нужно было набрать картошки, чтобы сварить на привале обед. Солдаты расчехлили лопаты, развязали свои мешки и принялись за работу. Мы со старшиной привалились на траве у придорожной канавы. Пусть копают, а мы отдохнем! Небо было ещё светлое, но ясный солнечный день был на исходе. И в это время на бреющем полете из-за леса, где скрылись пушкари, прямо на нас вывалили немецкие самолеты. Низкий, раздирающий рев моторов услышали мы и в первый момент не разобрали, сколько их было. Посыпались бомбы, послышалась стрельба [из бортовых пулеметов].
– 31- Взрывы легли вдоль дороги. Крупнокалиберные пули резали и кромсали землю вокруг, повсюду летели клочья травы. Первые несколько взрывов рассеяли наших солдат по полю. Они разбежались как зайцы и все залегли. Мы со старшиной тоже отбежали и легли за кустами. Самолеты прошли над дорогой, развернулись на обратный курс. Теперь они искали, где спрятались [другие] мы. Дорога опустела.
– Смотри старшина! Немцы летают в потемках! Аэродромы у них где-то совсем не далеко! Немцы с ревом прошли над дорогой, и ушли в сторону леса. Пока солдаты собирались и выходили к дороге, стало совсем темно. Проверив все ли живы и все ли на месте, мы тронулись дальше. До деревни было совсем недалеко. Когда мы вошли в деревню, то увидели, что она вся забита повозками, лошадьми и солдатами. Но что странно, здесь следов бомбежки совсем не было. Мы осмотрелись кругом и хотели попытаться где-нибудь в доме устроиться на ночлег. В избе налево стояли связисты. Повозки у них загружены и затянуты сверху брезентом. Около дома напротив ходят часовые. Охрана стоит по всей деревне. Нужно будет найти, где у них тут штаб. Но прежде нужно устроить своих солдат куда-то на ночь. Не успел я подумать, а солдаты мои уже сгрудились у колодца. Первое ведро колодезной воды разошлось по рукам.
– Подождите нас здесь! – сказал я солдатам. Мы со старшиной зайдем к начальству в штаб. Напившись воды солдаты уселись вдоль изгороди из жердей. Мы со старшиной отправились искать начальство. Для предстоящей войны не имело особого значения наше хождение. Оно закаляло, но не воспитывало наших солдат. Я боялся, что отсутствие продуктов питания превратит их в конечном счете в попрошаек. И поэтому я стремился поскорей дойти до штаба 22 армии. Я хотел узнать, где находиться сам штаб или его тылы. Никто в чужую часть нас не возьмет, никто не поставит нас на продовольственное снабжение. Рассчитывать можно только на пару буханок хлеба. Мы со старшиной подошли к часовому и попросили его вызвать к нам дежурного офицера. Вскоре к нам вышел [дежурный] офицер и я объяснил ему наше положение, рассказал кто мы, откуда и куда идем. В подтверждение моих слов я показал ему своё удостоверение, отпечатанное на машинке с фотокарточкой, и показал рукой в сторону солдат сидящих у забора. Вид у моих солдат был конечно неважный, они устало сидели вытянув ноги, но все были при оружии и в полной солдатской выкладке.
– Штаб армии, – ответил мне капитан, – пятого октября проследовал на Торжок. Дойдете до Торжка, там спросите, до города от сюда не менее семидесяти километров [будет]. Дорога все время пойдет на север. Ближайшие деревни Фролово, Денежное к Луковниково.
– 32-
– До Луковниково двадцать километров. Что будет дальше, никто не знает, Обстановка монет измениться в любой момент. Насчет продуктов в дорогу, мы не можем вам помочь. Накормить сегодня пожалуй можно. Зайдите напротив к связистам, я им позвоню. У них осталась каша с обеда. Желаю успеха, лейтенант! Дежурный капитан пожал мне руку и вернулся в штаб. У связистов напротив на столе стоял черный большой чугунный котел.
– Тащите ведро! – сказал мне сержант, когда мы туда явились. Наш старшина Сенин вышел на улицу, отвязал у колодца ведро и вернулся назад.
– Повесь, старшина, ведро для воды на место, я дам тебе для каши своё. Раздашь по котелкам, вернёшь мне ведро обратно.
– Вы товарищ лейтенант садитесь сюда за стол, я поставлю вам миску и нарежу хлеба, – и добавил, – на краю деревни стоит пустой сарай с сеном, вот там и переночуете!
– Ночью на земле слать холодно, можно простудиться! – в заключение сказал он. Мы не знали, что потом, зимой нам придется сидеть и спать в мёрзлой земле, до самой весны торчать на открытом снегу, воевать и умирать на морозе. А сейчас мы каждый раз искали укрытий и крыши над головой. Разделавшись с кашей, солдаты в сопровождении старшины пошли искать сарай с сеновалом. Они быстро залезли наверх и позанимали [себе] места. Старшина сидел внизу у сарая, он курил и поджидал меня. Пришлось поднимать солдат, уплотнять их, сгонять с насиженных мест. Нам со старшиной на сене места не оказалось.
– Как маленькие дети! – подумал я. "Наелись, напились, и спать повалились!" У меня у молодого шея, спина и ноги болят. А как же они, пожилые, нестроевые? У них наверно кости трещат! – развивал я свою мысль. Но сон быстро справился со мной и со всеми моими мыслями. Утром, когда мы проснулись, и по умятому желобу в сене, сидя съехали вниз, надеясь опять у большого черного котла разжиться варевом, то мы обнаружили, что деревня, забитая накануне, была совершенно пуста. Солдаты, повозки, штаб и часовые ночью, пока мы спали, беззвучно снялись и уехали в неизвестном направлении. Когда и почему они исчезли, нам было не понятно. Должны же были хлопать двери, на лошадей ругаться ездовые, перекликаться в темноте солдаты, покрикивать на них начальники. Мы спали как убитые и ничего не слышали. Старшина предложил снарядить группу солдат в поле за картошкой.
– Кто знает, что впереди, долго нам сегодня придется идти? На голодный желудок солдат [протянет ноги] далеко не уйдет! И хуже того! Начнут по дороге ныть, завернут в деревню, разбредутся по избам, будут искать и рыться! Попробуй их собери! Я не стал возражать, был согласен на пару часов остаться здесь, чтобы покончить с едой, проверить оружие и привести солдатские вещи в порядок. Я не стал торопить старшину и понуждать своих солдат.
– 33- Старшина отобрал людей и послал за картошкой, а с остальными мы отправились искать подходящую и побольше избу с русской печкой, дровами, ведрами и чугунами. Вскоре такую избу мы нашли. Притащили ещё один стол из соседней избы и поставили их посередине. Солдатская столовая была готова. Солдаты накануне вечером умололи с кашей весь хлеб, который получили у связистов. Но старшина наш расчетлив на счет запаса продуктов и строг. Круглые буханки, взятые в доме с лампадами, были в запасе. Ходить по деревням и просить пропитание он не хотел. [А брать просто так нам просто негде было. Забирать нам не хватало мужества.] Возможно, потом война заставит и научит нас всему. А сейчас на душе у солдат была лишь тоска и уныние. Когда с полевых работ вернулись посланные, в избе всё дымилось, шипело и кипело. Деревенская печь пылала жаром, в больших чугунах кипела вода. Кочерга и ухваты пошли в дело. Когда картошка упрела, с нее сняли пробу. Старшина из мешка извлёк запас соли и насыпал его небольшими кучками на столе. Картошка ещё кипела и брызгалась в чугунах, а солдаты уже заняли места за столом, толкались локтями и понукали друг друга. Картошку слили, чугуны поставили на стол, а старшина, упревший у печки, сел в сторонку и закурил. Горячий пар валил из чугунов [расходясь белым облаком к потолку]. Хватает солдат картошку из чугуна, а она как огонь, обжигает пальцы. Уголёк с шестка печки можно схватить голыми рунами, чтобы прикурить. А горячую картошку тронуть нельзя. Кто мог, тот её хватал шершавой полой своей шинели. Другой, разинув рот, сопел и дышал на нее, перебрасывая в ладонях. Третий, сложив губы дудочкой, дул на неё так, что в глазах темнело [появлялись круги и огоньки]. Попробуй сильно и долго дуть, сразу голова пойдет кругом! А старшина спокойно сидел, ухмылялся, покуривал, и смотрел, как солдаты [горячей картошкой жонглируют] горячие комки перебрасывают в руках. Потом он с достоинством встал, взял ведро с холодной водой, вывалил туда из чугуна приличную порцию картошки, и выловив ее остывшую [холодную из воды], спокойно сложил её перед собой на столе отдельной кучкой.
– Прошу, товарищ лейтенант! Можно сразу [есть и] чистить!
– Вот изобретение века! – сказал кто-то из солдат.
– Никто не мог додуматься до этого братцы! Но не все это поняли и продолжали катать горячие шарики на столе. Они ковыряли их ногтями, сдирали кожу полосками, а старшина успел приготовить две горки очищенной картошки, одну для себя, другую для меня. Он не брал с солдат махоркой или сахаром за использование своего открытия. Он закончил чистку и объявил свое решение.
– Сходите на колодец, принесите холодной воды. Суйте её в ведро, а то вы будете здесь до завтра валять её в руках, дуть и сопеть. У нас времени нет прохлаждаться и сидеть здесь, ждать бомбёжки. Подам команду “Подъем”, кто наелся вставай, кто не поел, разбираться не буду, голодным пойдешь в дорогу. Что удерживало солдат на месте? Жадность, лень или минутное желание поесть [насытиться]?
– 34- Летят по столу и на пол очистки, рукава шинели задевают за насыпанную кучками соль. Все пыхтят, усердно жуют, заправляют животы на дорогу. Первый раз за два дня солдаты вволю наелись. Ешь, сколько хочешь, сколько требует душа! Вчера на подходе к деревне, когда наш ручной пулемет лежал на подводе у артиллеристов, я видел среди поклажи привязанную за ногу курицу. На ухабах повозка подпрыгивала, курица квохтала, махала крыльями, старалась удержаться на ногах. Кто-то из солдат сказал:
– Зачем мучают бедное существо? Все видели на телеге белую живую курицу. Артиллеристы торопились, повозочный ни на нас, ни на курицу не обращал никакого внимания. Они боялись, что вот-вот налетят самолеты. Но когда пушка и подводы свернули в лес, никто на посмотрел, осталась ли в сидеть повозке белая курица [на месте]. Кто-то из моих солдатиков сумел её незаметно вместе с верёвочкой переместить в свой вещевой мешок. Она даже не пикнула и не возражала, что у нее появился новый хозяин. Она вела себя в мешке совсем тихо, не как, какая-нибудь шкодливая кошка. Она скромно молчала до самого утра. Её не подбрасывало вместе с телегой на ухабах. Утром, когда старшина встал к печке, ему подали для общего котла в общипанном виде готовую и опаленую курицу. Передал старшине курицу пожилой солдат, самый скромный и тихий, не какой-нибудь молодой охальник. На солдата никак не скажешь, что это он увел у артиллеристов курицу. Старшина пытал его, хотел узнать, кто передал ему курицу. Солдат ответил спокойно:
– Я слово дал! Пока солдаты по столу катали картошку, куриный суп допревал в печи. И вот накрытый тяжелой сковородкой чугун “с жаром и наваром”, как выразился старшина, появился неожиданно на столе. Солдаты думали, что это чугун с заваркой для чая. Никто не предполагал, что там плавает та белая курица.
– Заднюю ножку лейтенанту! – объявил старшина.
– А нашему старшине крылышко! – добавил кто-то. Кто добавил, я не заметил, потому, что к такому вовсе не был готов.
– А остальным, чем бог послал! – сказал старшина.
– При чём тут бог? – сказал я, – Сперли курицу и на бога валите!
– Товарищ лейтенант, мы же у артиллеристов её переманили. Вот они её определенно где-то спёрли.
– Картофельный суп с курятинкой для услады! – объявил старшина. Солдаты переглянулись, удивились и испустили восклицательный звук, – Ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32