Ничего. Полный ноль.
Холли это знала, потому что сама не была теперь ни невинной девушкой до развода, ни вдовушкой в непотребных чулках. Настоящая Холли – другая, о которой она даже не смеет мечтать. В ее ноль неизбежно провалились все – и Великий Первый мужчина, и бросивший ее Ларри, и умерший от инфаркта Гарри. Поэтому она укрепилась. Залила тот самый ноль бетоном.
Она мысленно приказала Морису: не смей сбивать ее с пути. Я тебя знаю. В тот вечер, когда ты меня целовал, у тебя губы тряслись. Я убежала, почувствовав, будто проваливаюсь в тебя. Два ноля.
Ей почудилась сияющая над морем Большая Медведица. Захотелось забраться в ковш, встать на край, опрокинуть его, выплеснув на землю новую Холли.
Она ощутила толчок.
– Холли, – сказала Шейла. – Черт возьми, Холли, на берегу двое мужчин.
– Где?
– Вон там.
Холли прищурилась, встала и прокричала:
– Не суетитесь! Я храню целомудрие. Вы меня не получите.
– Скорей ложись, – сказала Шейла.
Морис любил выпивать поутру. В таких случаях он сроднялся с солнцем, сияние которого пропитывало изменившиеся органы чувств. Мир становился тихим и милым.
– Знаешь, – сказал Альберт, – мы с тобой больше родня по бутылке, чем по крови.
– Кончай нести дерьмовую чепуху, – сказал Морис.
Настроение само собой испарилось. Они сидели на песке, сожалея, что больше выпить нечего.
Альберт вдруг ткнул пальцем:
– Морис, что это там на холме? Голые женщины? Одна что-то кричит?
– Знакомый голос.
Морис смотрел, как фигура упала, исчезнув в плоскости света.
– Боже мой, – сказала Холли, – вот тот самый толстяк внизу, случайно, не Морис?
Шейла прикрыла рукой глаза, стараясь сфокусировать взгляд. И увидела.
– Черт возьми, Холли, зачем я тебя послушалась?
В глазах у Мориса все расплывалось, размазывалось, когда они с Альбертом в конце дня вошли в дверь. Мир померк, дарованное выпивкой просветление сменилось десатурацией.
– Пожалуй, я лягу, – сказал Альберт. – Вечером надо вернуться обратно. Займусь подготовкой фейерверка.
– Переночуй хотя бы.
– Вдруг Инга позвонит? Морис, я не могу думать, как гора. Мне больше подходят кротовые норы.
Он ушел в гостевую комнату.
Морис сел на диван в ожидании сна, воображая голую норвежку, сбегающую с холма с криком:
– Мы храним целомудрие. Вы нас не получите.
Через полчаса его разбудил укол рапиры в грудь.
– Проснись, – сказала Шейла, красная, как кардинал, по ее обычному выражению.
– Где вы с Холли…
– К черту Холли. Мне хотелось бы знать, когда ты собираешься положить конец этому мелкому кризису. Если никогда, то, клянусь, я тебя заколю.
– Это просто картина.
– Дерьмо собачье.
Она ткнула рапирой в рубашку.
– Чересчур театрально. Я только…
– Что «только»? Закончишь картину? А потом?
– Закончу. А потом…
– А потом ничего. По – моему, ты меня не любишь. До чертиков мрачный, серьезный.
Она отдернула рапиру, бросила на пол. Села с ним рядом, кинулась в его объятия, но он чувствовал напряженность пластмассового оригами.
– Ты должен кое-что сделать, – сказала она. – Не стану объяснять, что именно, сам поймешь.
Почувствовала страстное желание вонзить в грудь Мориса рапиру, но, как только позволила себе его почувствовать, оно пропало.
Жгучее солнце навевало сон. Шейла ежилась, дергалась в быстром сне, который разливался по членам и органам. Морис прижимал ее к себе, стараясь своими руками сдержать землетрясение.
Шейле снилось, что она – статистик. Расчеты показывали, что для Мориса имеется 23 543 565 почти идеальных любовниц, тогда как ее место находится где-то между двадцать четвертым и двадцать седьмым миллионами, в зависимости от разнообразных биологических переменных.
Ей снилось, что они с Морисом создали третье существо. Это самое третье существо оставалось для них невидимым. Действовало без их ведома, хотя в них нуждалось. В определенном смысле, это было их единственное дитя.
Морис снова проснулся в сумерках, неспособный, по обыкновению, долго спать с похмелья. Постарался думать, как гора, но окружающий мир съежился в один трепещущий атом. Вспомнил фейерверк, голую норвежку, докрасна сгоревшую на солнце Шейлу, то, что он кое-что должен сделать.
Шейла сидела на краю дивана.
– У меня для тебя подарок. Держи. – Она протянула «кровавую Мэри». – В данном случае не возражаю, выпей, но, надеюсь, мы не возвращаемся на тот путь, по которому шли в первые годы после женитьбы. Правда?
Он затряс головой.
– Где Альберт?
– Уже уехал. Сказал, хочет взяться за дело, и беспокоится насчет Инги. Я советовала не садиться за руль, но он выглядел вполне трезвым. Еще одно хочу сказать: спасибо, что ты всерьез принял мою идею. Что-то есть в фейерверках с того самого вечера, о котором я тебе рассказывала, когда мои родители во второй раз женились. Может быть, Мерси тоже сумеет начать все сначала. Может быть, даже мы сможем.
– Пойду в студию. Обещаю скоро закончить.
– Закончить или совсем закончить?
Он разглядывал портрет. Почти закончен, хотя что-то не позволяет согласиться с волосами.
– Ну, – сказал Иона, – вполне легко понять. Если закончишь, придется придумывать, что делать дальше. Или ты вечно хочешь ее убивать?
– Никого я не убиваю.
– Боже, как ты великодушен.
Приглядевшись поближе, Морис заметил, что написанное им родимое пятно исчезло. Рассмотрел на том месте легчайший отпечаток пальца, слишком маленького по сравнению с его собственным. Потом Увидел отложенный тюбик с краской.
– Она оставляет подсказки.
Когда они легли в постель, он не упомянул об этом, Оба заснули, каждый со своими расчетами.
Глава 7
Ядовитое солнце.
Зачем она, для начала, позволила Холли везти ее загорать?
Позвонила врачу. Придется соврать Морису. Ему требуется лишь очередной предлог для того, чтобы спрятаться.
– Еду к Холли, – предупредила она в дверь студии.
Морис знал, что Шейла врет: Холли до полудня никогда ничем не занимается.
После ее ухода сел за кухонный стол, потягивая кофе. Напротив него Иона прикрывал глаза рукой от солнца.
– Если нельзя ей верить, значит, никому нельзя верить. А что ты будешь делать, если с ней что-то случится? Думал об этом когда-нибудь?
– Каждый женатый думает.
– Нет, по-моему, ты протанцевал эту мысль. Шаркнул правой ногой туда-сюда, выкинул фортель и развернулся. Вот и все.
– Ты мне надоел.
– Ты должен приготовиться к смерти. Если существует список грехов, то твой будет потолще манхэттенских «Желтых страниц».
– Дурных поступков тоже никогда не подсчитываю.
– Они в счет вообще не идут. Как говорится, просто учти – грех есть грех.
– Не бывает такого стандарта.
– Если стандарты вообще бывают.
– Заткнись.
– Все в порядке, – сказала Шейла Первая. – Просто организм выкидывает фокусы.
Шейла вела машину, зная, что на пассажирском сиденье никого нет, и все-таки для проверки поглядывая на него на каждом светофоре.
– Да, я здесь, – сказала Шейла Первая. – Всегда здесь. И буду с тобой в холодной палате, хоть не верю в западную медицину.
– Веришь во всякий шаманский бред. Хорошо помню. Возмутительно.
– Именно твое возмущение и отправило меня в изгнание. Стыдно.
– Это я во второй раз за два дня предстану на публике голой. Голой в флуоресцентном сиянии. Пошло в задницу это телесное электричество.
Кофеин перезарядил Мориса. Мысли прояснились.
– Больше ты по своей воле не заставишь меня исчезнуть, – сказал Иона, закидывая ноги на стол.
– Нет, заставлю. Сейчас же сбрось со стола проклятые ботинки.
Морис развернул газету и прочел, что на нынешний вечер назначено заседание городского совета. Тут газета от пинка Ионы свернулась в руках.
– Ку-ку, – сказал Иона. – Я тебя насквозь вижу.
Врач, как обычно, расспрашивал Шейлу, подозревая некий причиненный организму вред. Не дотронулась ли она до солнца рукой без перчатки? Не купалась ли в его свете без противорадиационного костюма?
В полдень позвонила Холли.
– Где Шейла?
– Я думал, у тебя, – ответил Морис. – В чем дело? Шейла никогда не лжет. Где она?
– Если б я знала, тебе не сказала бы, только не знаю. Может быть, ищет прежнюю Шейлу, ту, которую оставила позади, выйдя за тебя замуж. Морис, я действительно хочу помочь, но ты сейчас сам должен действовать. И лучше поскорей пошевеливайся.
По дороге домой Шейла Первая сказала:
– Этот врач ничего не знает.
– Знает. Что-то подозревает.
– Наверно, хочет на Багамы поехать. Пара-тройка анализов – дело в шляпе, звони турагенту.
– Что же, он никогда не вынырнет?
– Кто, Морис? – переспросила Шейла Первая. – Ну, никто точно не скажет. Пойми, он и есть тот самый великий человек, о котором сказано в твоей книге, но ни ты, ни он никогда его не увидите.
– Он может быть кем угодно, только ни один из них не великий.
– Он трюкач.
– Ох, Боже мой, только не надо юнговской белиберды. Я никогда таких книг не читала.
– Да ведь это правда. И если когда-нибудь перестанет выкидывать фокусы, может случиться все, что угодно. Колдуя, он закрывает глаза, чтоб не видеть, как это проделывает. Ты тоже закрываешь глаза, чтоб ему угодить. Может, пора открыть глаза. Никогда не угадаешь, на что он способен, пока не перестанет вытаскивать из шляп кроликов.
– По-моему, он никогда не всплывет.
– Позволь тебя уведомить, – сказала Шейла Первая. – Киты – млекопитающие. Им нужен воздух.
Морис раздумывал над замазанным родимым пятном. Что это значит? Ей хочется изменить себя? Изменить их обоих? Вообще все изменить? И зачем солгала нынче утром?
– Может быть, для начала, перестанешь воображать желаемое? – сказал Иона.
– Может быть, ты меня оставишь в покое?
– Вот она, – сказал Иона. – Сам спроси.
Шейла появилась на кухне, бросила на стол ключи. Морис не слышал, как дверь открылась.
– Где ты была?
Шейла пожала плечами.
– Пусть вопрос канет на дно морское, – сказал Иона. – Как обычно.
Улегшись в ту ночь в постель, Морис обнаружил рядом не Шейлу.
– Пошел прочь, – сказал он Ионе. – Тебе не место в этой постели.
– В ней уже спало столько людей, вдвоем, втроем, в таких комбинациях, которых не насчитаешь и в покере.
Морис столкнул Иону с матраса, и Шейла улеглась рядом с ним, прильнула к его спине обгоревшей на солнце кожей. Засыпая, пробормотала:
– Яма хамма-гава.
– Знаю, – сказал Морис.
– Нет, не знаешь. – Она открыла глаза. – Что ты делаешь?
– Ничего. Просто лежу.
– М-м-м… Что я сейчас сказала?
– Что-то вроде хамма-гава.
– Есть что-то такое на свете?
– Видел в «Нэшнл джиографик».
– Нет, не видел.
– Ну, мог видеть. Ты их во сне звала. По-моему, ты – пропавшая богиня племени. Нечаянно сюда забрела. Не помнишь, откуда ты, а во сне вспоминаешь.
– Ты когда-нибудь меня домой отведешь?
– Разумеется, нет. Я храню то, что нашел.
– Мне порой кажется, что ты – дьявол. А порой – что просто заблудившийся мальчик, который ищет маму.
Он увидел себя, вылетающего из больничного окна.
– Даже колонизаторы несут с собой дары, – сказала Шейла. – Хамма-гава требуют больше. Мы хитрые. Нам нужно золото, не одни обещания.
Шейла похвалила себя за притворное сонное бормотание. Он ответил почти так, как ответил бы другой Морис, поэтому она решила, что данный момент не хуже любого другого годится для очередного и последнего намека. Собиралась действовать тоньше, но не могла ждать вечно.
Пока он спал, пошла в студию, нашла тюбик золотой краски. На пальце левой руки на портрете нарисовала тоненькое кольцо, почти, но не совсем незаметное.
– Ясно? – шепнула она себе, а в действительности ему. – На левой руке первое кольцо, а на правой второе. Первый брак для практики. В счет идет второй. Это кольцо лишь намек и для левой руки не годится. Ты должен сообразить, где ему место. Всего я тебе сказать не могу. Но ты мне его наденешь на правую руку под фейерверком, если у тебя хоть половина мозгов осталась.

Огонь
Глава 8
Новость о грозящей Мерси опасности не стала сюрпризом для населения. Суеверные видели в ней исполнение проклятия ведьмы Мерси. Реалисты считали признаком экономической участи, предопределенной судьбой. Общая реакция сводилась к смирению.
Несмотря ни на что, переезжать никто не собирался. Здесь они родились, здесь и останутся. Если в грядущие дни придется сильней жаловаться, просто будут сильней жаловаться. Ржавый свет, падавший на фабрику, всем доставлял утешение. Как бы ни изменяло городу счастье, он всегда будет тут, жизнь будет продолжаться. Остаются конторы, где можно зарегистрировать брак, больницы, где можно рожать детей, места на кладбище, а между рождением и смертью – рестораны и бары, где можно посплетничать.
– Ведьма Мерси во всем виновата.
– Не должно такого случиться. Морис может что-нибудь сделать.
– Что он когда-нибудь делал, кроме того что транжирил отцовские деньги?
– Мелвин Мельник лишился рассудка.
– Я слышал, у него был рак мозга.
– Нет. Альцгеймер.
– Какая разница?
– Он сделал все, что мог.
– Не так много.
– А нам что делать?
– Молиться.
– Молиться? Чего это нам даст хорошего?
– Ладно, гений, какие у тебя планы?
– Не знаю, но все-таки лучше, чем фейерверк.
В то утро Заку снился город, которым он предположительно управлял. Снилось, что город движется к северу. Переберется ли Мерси когда-нибудь на Аляску, как утверждают геологи, или рухнет в море, не завершив долгий путь к северу?
Ведьма Мерси предупреждала. Камни крошились под ногами. Подчиненные Зака, вообще весь народ на дозорных башнях и вне башен, не обращали внимания на дрожавшую почву. Почти все верили, что история простит им самые темные моменты в погоне за прибылью. Но если Мерси права, город погибнет в страшном огне. Поэтому он движется к Канаде, по пути к холодной северной точке, стараясь избежать гибели.
Он проснулся на простынях, промокших от алкогольного пота. Опустил руку, нащупал бутылку и сделал глоток.
– Да отпустятся нам грехи наши. Слава в вышних Богу.
На городском совещании присутствовали Морис, Шейла, Зак, члены городского совета, капитан полиции и начальник пожарной охраны. Расселись демократично, как члены студенческого кружка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17