Может быть, для него все худшее было уже позади. По прошествии нескольких часов в коридоре появился сержант. Ему было лет пятьдесят. Причем выглядел он плохо. Сержант подошел к камере и проговорил:
– Джек, вот… извини, что раньше не смог прийти…
Он передал мне сумку и добавил:
– Не хотел, чтобы наша молодежь меня застукала.
И ушел.
Я не мог вспомнить, как его звали. Лицо было слегка знакомым, но я не мог сообразить, кто он такой. Открыл сумку: сигареты, зажигалка, бутерброды, бутылка виски.
В 1888 году Уильям Блант сидел в тюрьме в Голуэе. Вот что он рассказывал:
Отношения между заключенными и надсмотрщиками были теплыми, потому что и те, и другие были выходцами из одного и того же класса, родились в деревне и от рождения отличались любовью к природе и одинаковыми добродетелями, недостатками и слабостями.
Из книги «Женщины тюрьмы Голуэя» Джеральдины Картин.
Я постарался растянуть виски надолго, пил маленькими глотками, чтобы хоть немного расслабиться. Не курил, пока более-менее не успокоился. Тогда достал одну сигарету. А… проняло сразу… Даже подумал, не съесть ли бутерброд. Есть не стал, но хотя бы прикинул: может, стоит. Засунул все остальное под подушку. Когда пришел молодой часовой с проверкой, он посмотрел на меня с подозрением. Если бы он вошел и начал обыск, я бы с ним подрался. Во всяком случае, я так думал. Но часовой прогремел ключами и пошел дальше.
Мой товарищ по камере зашевелился. Сначала застонал, потом осторожно сел. Из всех его пор так и разило алкоголем. Под пятьдесят, тощий, уже начинал лысеть, лицо красное. Одет сокамерник был в джинсы и рубашку от Келвина Кляйна. Я заметил, еще когда его переворачивал. Он неуверенно поднял голову, и я сразу догадался, что она у него разламывается. Он спросил:
– Кто вы?
– Джек Тейлор.
– Вы мой адвокат?
– Нет.
Он шевельнулся, стараясь найти положение, в котором бы не так болела голова.
– Вы здесь, чтобы вчинить мне иск… поговорить со мной?
– Нет… Я тут тоже пленник.
– А…
Я немного подождал, потом спросил:
– Что, может помочь?
– Помочь?
– Да, прямо сейчас… что вам надо?
– Выпить.
– Ладно.
Я показал товарищу по камере бутылку. У него челюсть отвисла от изумления.
– Это шутка?
– Нет, это «Падди».
Его тело сотрясла крупная дрожь. Я нашел пустую чашку, налил туда немного виски и сказал:
– Держите обеими руками.
Сокамерник послушался. Умудрился выпить, но едва не забился в конвульсиях, когда жидкость достигла желудка.
– Подождите, вас может вырвать. Иногда с первым глотком так бывает, зато второй уже задерживается.
Он кивнул. По лицу бедолаги ручьями стекал пот. По прошествии нескольких минут он пришел в себя. Я воочию наблюдал изменения его физического состояния, по мере того как его тело цеплялось за эту предательскую помощь. Мужчина протянул чашку. Рука лишь слегка дрожала.
– Можно еще?
– Не спешите: нам это на всю ночь.
Я налил ему немного и предложил:
– Сигарету?
Он в изумлении тряхнул головой и проговорил:
– Господи, да кто вы такой?
– Никто… никто в глубокой жопе.
– Как и я.
МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ
Во время бесконечных молитв с четками в дни перед закрытием монастыря все девушки думали только об одном: о дне, когда они смогут свободно дышать и связывать перебираемые четки с чем-то, кроме наказания. Когда они наконец покинули прачечную, настоящего освобождения не наступило, потому что для них до конца жизни четки олицетворяли мучения.
У моего товарища по камере был дублинский акцент. Я достаточно долго служил в столице республики, чтобы распознать его. Я спросил:
– С юга?
– Да… а вы дублинец?
– Нет.
Мужчина вытер пот со лба и заметил:
– Я в Голуэе впервые.
– Ну и как, нравится?
Он улыбнулся, но лишь потому, что ему стало немного легче, и сказал:
– Я Дэнни Флин.
– Так что вы совершили, Дэнни?
– Не знаю. Я приехал на мальчишник… на Ки-стрит… вы такую улицу знаете?
– Знаю.
– Господи, мне сорок шесть, я уже стар для мальчишников… зачем приперся?
Я достал бутерброды:
– Пожевать не хотите?
– Что там у вас… магазин? Нет, спасибо. Я несколько дней не ел. Помню, зашел в бар «У Фрини». Имя помню, а дальше… полный провал. У меня такие потери памяти и раньше бывали. Вы знаете, что это такое?
– Увы. Со мной тоже случалось.
– Чего я не делал, чтобы завязать. Не пью, не пью, потом раз, и все. – Дэнни добавил: – Теперь бы я не отказался от сигареты.
Я дал ему сигарету, зажигалку, зевнул и сказал:
– Хочу попробовать несколько часов поспать. Почему бы и вам не попытаться?
Я протянул ему бутылку и попросил:
– Пейте помедленнее – может, и заснете.
– Спасибо, Джек.
Я лег на спину, ощущая смертельную усталость. Только задремал, как услышал:
– Джек?
– Да.
– Это может показаться странным.
– Я привык к странностям.
Дэнни коротко рассмеялся:
– Не уверен, что смогу правильно изложить.
– Просто выкладывайте. Здесь никто очки не присуждает.
– Ладно, значит, так. Я чувствую себя в безопасности. Разве не глупо? Я в тюрьме с незнакомцем, влип один Бог ведает в какие неприятности, но не испытываю привычного для себя отчаяния.
– Наверное, виски помогло.
– Нет, от алкоголя я тупею. Но не настолько, чтобы не испытывать страх. А здесь последний час я чувствую себя нормально.
– Так наслаждайтесь.
– Что?
– Если у вас покой в душе, цените это, цепляйтесь за него. Моя беда в том, что если мне случайно везло, я анализировал это до отупения.
– Спасибо за совет. Спокойной ночи, Джек.
– Спокойной ночи.
Еще немного, и мы станем напомнить персонажей сериала «Уолтонз». Я проснулся оттого, что открылась дверь камеры и часовой внес поднос. Я не сразу сообразил, где нахожусь. Думаю, в тюрьме со всеми происходит нечто подобное. Шок каждое утро. Часовой сообщил:
– Суд в девять.
Я кивнул. На подносе стояли чашка с чаем, тарелка каши и лежал тост. Могло быть и хуже. Я попробовал, потом неожиданно спохватился.
А где же поднос для Дэнни? Где Дэнни?
Матрас на второй койке был свернут, никаких признаков Дэнни. Когда они его забрали и почему он не разбудил меня? Я заглянул под подушку. Бутылка была там, причем наполовину полная. Порывшись в карманах, я нашел сигареты и зажигалку. Я ничего не мог понять. Но это мой первый раз в тюрьме, очевидно, я ничего не знаю.
Когда часовой вернулся, я спросил:
– Что случилось с Дэнни?
– С кем?
Я показал на вторую койку:
– Парнем с той койки… он из Дублина.
Часовой уставился на меня и произнес:
– Ты что, комик?
– Нет, я серьезно. Он был здесь. Может быть, ты тогда не дежурил.
Часовой продолжал таращиться, потом сказал:
– Не понимаю, о чем ты. Ты в этой камере все время был один. Так и в регистрационной книге записано.
Затем он с горечью рассмеялся.
– Если бы это были выходные, то тут негде плюнуть было бы.
Я не стал спорить. Значит, они мудрят с моей головой, иначе ничего не понять. Я вспомнил святого отца Тома там, в соборе. Монахиня еще сказала, что нет такого священника. Неужели у меня на самом деле крыша поехала? Я все пытался это переварить, когда появились двое полицейских и приказали:
– Пора двигать.
Я не стал упоминать про Дэнни.
Я ожидал, что меня повезут в тюремном фургоне. Но они воспользовались полицейской машиной. В суде толпился народ. Юристы, полицейские, клерки. Меня привели и посадили в конце очереди подавленных мужчин. По возрасту – от юношей до моих ровесников. Все молчали, никакого тебе братства в беде. С другой стороны комнаты ко мне направился мужчина. Он облокотился о перила и спросил:
– Джек Тейлор?
Я кивнул. Он сказал:
– Брайан Кейси. Я вас представлю.
Прежде чем я успел ответить, вошел судья, и заседание началось. Когда меня вызвали, судья выслушал обвинение.
– Нападение и избиение. Намеренное разрушение общественной собственности. Нарушение общественного порядка.
Полицейские начали возражать против залога. Когда я это услышал, у меня свело живот. Перспектива не выбраться отсюда ужасала. Мой адвокат расправил плечи, встал и заявил:
– Моего клиента все хорошо знают, У него здесь глубокие корни, так как он Уроженец этого города. Его имя неоднократно упоминалось в прессе в связи с услугами, оказанными им городу.
Он монотонно продолжил рассказ о моей выдающейся личности. Я понятия не имел, о ком вообще адвокат рассказывал.
Наконец судья его перебил, постановил, что суд состоится через три месяца, и назначил большой залог. Затем громко произнес:
– Следующий.
Ко мне подошел Кейси.
– Вот и все, – с улыбкой сказал он.
– Но залог?
– Мне было поручено об этом позаботиться. Так что вы свободны. Я свяжусь с вами по мере надобности.
У меня возникла куча вопросов, но больше всего мне хотелось убраться из суда куда подальше, к чертям собачьим. Я никак не мог поверить, что свободен. Выйдя из здания суда, я закурил сигарету. Руки тряслись. Сделал всего несколько шагов, когда услышал:
– Утро доброе, Джек.
У одной из колонн стояла Кирстен. В темно-синем костюме. Вид у нее был крайне деловой. Она подошла ко мне и сказала:
– Пошли, я угощу тебя завтраком.
Вся моя былая решимость испарилась. Ночь в тюрьме заставляет вас тянуться к любому теплу, а голос у Кирстен был по-настоящему теплым. Я кивнул:
– Конечно.
Мы отправились в новое местечко в Вудкей. Хозяин был итальянцем, он пришел в восторг при нашем появлении и сказал:
– Виоп giorno.
Кирстен поморщилась и выдавила:
– Привет.
Хозяин провел нас к столику у окна, при этом широко улыбаясь:
– Смотрите на проходящий мимо мир.
Кирстен коснулась моей руки:
– Тебе нужно что-то посущественней.
– Залог был вполне существенным.
Она повернулась к хозяину:
– Два кофе.
Затем посмотрела мне в глаза:
– Было тяжко, там, в тюрьме?
– Мне кажется, у меня случились галлюцинации.
– Замечательно. Что-нибудь интересное?
Как будто я из кинотеатра вышел. Я ответил:
– Скорее печальное.
– Ты отмечал прошедшие дни палочками на стене, развешивал портреты девушек?
– Это ты пригласила адвоката?
– Я заплатила залог.
– Я у тебя в долгу.
Кирстен провела пальцами по волосам и подтвердила:
– Ты здорово у меня в долгу.
Тут уж не поспоришь.
Принесли кофе. Она отпила глоток и ухмыльнулась:
– Хм, настоящий.
Я полез за сигаретами, и Кирстен попросила:
– Подкури две.
– Ты теперь куришь?
– Мне нравится возвращаться к своим былым дурным привычкам.
Затянувшись один раз, она загасила сигарету и сообщила:
– Я знаю того мужика, которого ты ударил.
– Вот как.
– Если немного надавить, то его можно уговорить снять обвинения.
– Сомневаюсь.
Кирстен склонила голову набок:
– Похоже, ты на самом деле не понимаешь, как все происходит, Джек, так?
– Может, и нет.
Она постучала ногтями по чашке. В светлом лаке отразился свет из окна.
– Ты знаешь, что такое групповой трах, Джек? – проговорила Кирстен.
Как и раньше, грубое слово легко слетело с ее языка, что меня снова удивило. Я немного помолчал, прежде чем ответить:
– Могу догадаться.
– Я так и думала. Если ты не совсем уверен, то это как раз то, что происходит с тобой, если ты выводишь из себя людей, обладающих властью. Похоже, у тебя это очень ловко получается. Доходы от туризма – важная часть нашего городского бюджета. А если ты вытащишь на свет белый наши старые позорные дела, ты сильно подпортишь нам репутацию.
Я отпил немного кофе. Она была права, кофе удался. Я спросил:
– Откуда ты узнала, что я в тюрьме?
– Слухами земля полнится. Я решила, что помощь тебе не помешает.
– Давай выясним, правильно ли я все понял: если я откажусь от определенных расследований… по поводу монастыря, по твоему делу… я буду в порядке?
Кирстен широко улыбнулась:
– Вот именно.
Я встал и сказал:
– Спасибо за кофе.
23
Нельзя соотнести потерю нами милости Божьей с каким-либо отдельным событием или серией обстоятельств. Вы не можете потерять то, чего не имеете в качестве концепции.
Пришла пора демифологизировать эпоху и создать новый миф, который охватит все – от сточной канавы до звезд.
Джеймс Эллрой. «Американская газетенка »
Когда я уходил из кафе, хозяин крикнул:
– Чао!
Я промолчал. Сегодня мне не хотелось укреплять европейское единство. Пока я шел по Эйр-стрит до «Роше», я не встретил ни одного знакомого человека. Не то чтобы там народу не было. Наоборот, не пройдешь. Голуэй стал настоящим городом. Когда я ребенком проходил через город, я знал буквально каждого человека. Более того, я знал всех родственников.
Какая-то часть меня радовалась этой анонимности, но, с другой стороны, я чувствовал, что что-то потеряно. Не столько фамильярность, сколько теплота и участие. Наконец один мужчина окликнул меня:
– Джек?
Я с ним учился в школе. Бог мой, как давно это было. Я попробовал угадать:
– Шон?
Наверное, я не ошибся, потому что мужчина потряс мою руку:
– Я тебя в последний раз видел, когда ты учился на полицейского.
Меня подмывало сказать:
– А у тебя были волосы и… зубы.
Но Шон дружески улыбался, и для меня в тот момент это было главным. Я спросил:
– Как твои дела?
Он подумал и ответил:
– Я лежал в больнице.
– Вот как.
– Там полно беженцев.
– И что у них?
– Главным образом медицинские карты.
Я улыбнулся его легкому расизму. Он не был уверен в моих взглядах, поэтому продолжил:
– Коек не хватает. Только зазеваешься – уже потерял.
– И как ты теперь?
– Средне.
Это классический ирландский ответ. Означает, что человек не жалуется, однако дверь для возможного сочувствия приоткрыта. Шон присмотрелся ко мне и поинтересовался:
– Что случилось с костюмом?
Я потрогал прореху, которая, казалось, выросла, и пояснил:
– Мнениями не сошлись.
Он изобразил полагающееся сочувствие и сообщил:
– В прошлом году они мне удалили желудок.
Под «они» могли подразумеваться… грабители, прохожие, врачи.
Я кивнул как можно осмысленнее. Шон не унимался:
– Знаешь, что самое неприятное?
Видит Бог, на ум пришли самые разные ответы, но я решил не торопиться. Сказал:
– Не знаю.
– Чипсы и шоколад. Я ими обжирался.
Шон, выглядевший совсем несчастным, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22