Часы рядом с кроватью показывали полдень.
Как долго я был в отключке? Я не имел понятия. Припоминались сексуальные акробатические этюды. И это я! Бог мой, мое тело еще мне покажет, почем фунт лиха, когда вернется ощущение реальности. Но такой длительный сон… Алкоголики скорее страдают от бессонницы. Выпьешь столько, что быка свалить можно, и все равно просыпаешься через час и мучаешься похмельем. Остаток ночи состоит из скомканных простыней, коротких обрывков сна, кошмаров и холодного пота.
И на рассвете весь цирк снова, настоящий «День сурка». Я не выпрыгнул из постели, но был довольно бодр. Одежды нигде не видно. Я подошел к большому шкафу, открыл его и ахнул.
Бог мой!
Знаете, это такой гардероб, в который можно зайти. Там висели не менее пятидесяти костюмов, столько же спортивных курток и была тьма обуви, выстроенной с военной точностью. Наверное, около сотни пар. Имелда Маркое отдыхает. Я натянул плотную хлопчатобумажную рубашку и брюки от Фара. Пришлось почти что впору. Вернулся в спальню, на комоде обнаружил свои сигареты, закурил.
Открылась дверь, и вошла Кирстен с подносом. В том же шелковом кимоно, на лице глумливая улыбка. Сказала:
– Доброе утро, жеребчик. Я застонал.
Она поставила поднос. Я увидел яйца, тост, апельсиновый сок, сложенную салфетку и, хвала Господу, серебряный дымящийся кофейник.
– Я могу убить за чашку кофе. Хитрая улыбка и вопрос:
– Разве можно говорить такое женщине, подозреваемой в убийстве?
Кирстен налила кофе и протянула мне чашку. Запах был восхитительный. На вкус тоже очень неплохо. Старый как мир парадокс: кофе никогда не выполняет своих обещаний. Кирстен намазала тост маслом, положила на него кусочек яйца и велела:
– Открой пошире ротик, Ромео. Я покачал головой:
– Это вряд ли.
– Ты не хочешь, чтобы я тебя покормила?
– Нет.
– Я часто кормила своего мужа.
– И он теперь…
Она пожала плечами. Я выпил кофе и поинтересовался:
– Где моя одежда?
– Сожгла.
– Я серьезно – где мои шмотки?
– Я серьезно все сожгла.
– Господи, зачем?
Кирстен повернулась, чтобы взглянуть на меня, и заявила:
– Если ты будешь со мной, тебе придется приодеться.
– Не думаю.
– Ты не думаешь, что приоденешься или что ты будешь со мной?
– И то, и другое.
Она показала на шкаф:
– Одежда моего мужа тебе подойдет, и можешь мне поверить, она самого лучшего качества. Я сама покупала.
Мне вдруг в голову пришла одна мысль, я схватил Кирстен за руку и заорал:
– Моя шинель… Ты ее тоже сожгла?
– Пыталась… Ты делаешь мне больно.
Я скатился по ступенькам, промчался через кухню и увидел во дворе костер. Распахнул дверь и подошел поближе. Шинель валялась в стороне, вся в саже, но целая. Я схватил ее, едва не закашлявшись от запаха дыма. Кирстен стояла в дверях, упершись руками в бедра.
– В чем дело? Это же кусок дерьма, – проговорила она.
– Это, милая дама, моя история, моя карьера и единственная ниточка, связывающая меня с прошлым.
– Жалкая, судя по всему, история.
Я прошел мимо Кирстен через гостиную, оглядываясь по сторонам. Она шла за мной, и я спросил:
– Где это?
– Что?
– «Жидкость Е».
Она ехидно улыбнулась:
– Мы все употребили.
– Можно подумать, я поверю тебе на слово. Где бутылочка?
Кирстен махнула рукой в сторону сада:
– Вместе с твоими тряпками. Хочешь проверить?
Я набрал в грудь воздуха и выдохнул со словами:
– Кирстен, надеюсь, что это правда. С этим нельзя шутить. Можно впасть в кому.
Она снова улыбнулась и сказала:
– Оно точно заставляет моторчик сильнее крутиться.
Я поднялся наверх и выбрал пару ботинок Немного тесноваты, но мне к боли не привыкать. Кирстен тенью следовала за мной.
– Когда мы встретимся?
– Кирстен, чем ты занимаешься?
– Занимаюсь?
– Ну, понимаешь, что ты делаешь каждый день, вообще в жизни?
– Хожу по магазинам и трахаюсь.
– Что?
– В городе полно молодых парней. Они за выпивку на все готовы.
Я покачал головой, не осмеливаясь спросить про презервативы или вообще о каких-то предохранительных мерах. Я боялся услышать ответ. Вместо этого я спросил:
– Зачем тебе тогда я?
– Ты забавный.
Я начал спускаться по ступенькам и услышал:
– Ты уходишь?
– Да, – ответил я.
– Считаешь, что можешь перепихнуться и сбежать?
Что на это скажешь? Я уже открыл входную дверь, когда Кирстен крикнула:
– Эй, Джек?
– Что?
– Насчет этой «жидкости Е».
– Да?
– Убийственная штука.
20
– Где ты остановился?
– В «Империале».
– В «Империале», да? Там теперь одни пьяницы останавливаются.
– Ну и хорошо. Я и сам почти что пьяница.
Эндрю Пайпер. «Потерявшиеся девушки»
Не мой день.
Я не имею в виду прокисшую пинту «Гиннеса». Я как-то пытался объяснить эту концепцию Кленси, еще в ту пору, когда мы были друзьями. Это такая ледышка в вашем сердце. И это совсем неплохо, потому что ты готов к отпору в последний момент, когда срабатывает чувство самосохранения, когда ты попал в переделку или тебя прижали к стене. Ты даже не подозреваешь, что в тебе это есть, пока не возникает жизненная необходимость.
Тут внезапно звучит голос: «Попробуй только пошутить со мной… ты и представления не имеешь, на какую жестокость я способен».
Кленси покачал головой: «А… все это сплошное безумие».
Он затем превратился в олицетворение моего невезения. Я направился вниз по Тейлорз Хилл, когда снова зазвучал голос: «Вот что, Кирстен, шла бы ты подальше». Я так действительно думал.
Миновав Найл-лодж, я повернул у Скойл Урсы и тут вспомнил, что у меня назначено свидание с женщиной-полицейским. Я ждал этого свидания, во всяком случае, притворялся, что ждал. Нищий пропойца играл на оловянном свистке рядом с местом, где когда-то была лестница «Санта-Мария», у ног его лежала кепка для подаяний. Может, и есть в Голуэе худшее место для собирания милостыни, но я такого не знаю. По этой дороге никто не ходит. Здесь настоящее скопище призраков. Люди при любой возможности стараются избегать этого района. Гостиница сгорела дотла, причем было много жертв.
Я нашел несколько монет в своем обгоревшем пальто и бросил их в кепку. Глаза у «музыканта» расширились, и он спросил:
– Ты горишь?
– Уже нет.
Пропойца провел высохшей рукой по лицу и сказал:
– Я уже решил, что у меня крыша поехала.
Он большим пальцем указал на пепелище за спиной и продолжил:
– Подумал, знаешь ли, что ты оттуда появился.
Алкоголь сделал его лицо пунцовым, все тело тряслось. Я заметил:
– Тут не лучшее место для твоего искусства.
Он понимающе улыбнулся:
– Взгляни на луну, перестань слушать собачий лай на улице.
Вот вам и ответ.
Пагубные привычки одеваются в разные одежды, Я был на грани похмелья, а сейчас встретился лицом к лицу с чистым алкоголизмом. Кубик катится, и никогда нельзя предугадать, что тебе выпадет. На этот раз мне выпало страстное желание заполучить кокаин.
Я представил себе аккуратную белоснежную полоску. Как-то один парень мне сказал:
– Да будет тебе, Джек. Это же давние восьмидесятые.
Как будто меня волнует эпоха или современные тенденции.
Я вообще застрял в семидесятых, когда у надежды было лицо. Две дорожки кокаина, и мир распахивает тебе свои двери. Яркая как молния вспышка в мозгу, ледяные капли в горле. Черт, я почувствовал, как подгибаются колени.
Когда вы вдыхаете кокаин, у вас сразу появляется цель. И еще нирвана, которая убеждает вас в вашем полном безумии. Вам кажется, что вы можете петь. И вы поете. Более безумных желаний не появляется. Но финал ужасен, никто так не страдает, как наркоманы, употребляющие кокаин. После улета вы сразу попадаете в ад, вас ломает, вам плохо, вы становитесь параноиком. Физические последствия тоже плохая реклама для кокаина: потеря зрения, постоянный насморк и эрозия носовой перегородки. Рано или поздно эта перегородка вообще исчезает. Желтая пресса со злорадным удовольствием потопталась на Даниелле Уестбрук, звезде сериалов. Публиковались ее ранние фотографии и затем, крупным планом, изображение разрушенного носа. Вряд ли это кого остановило, но репутацию знаменитостей подпортило.
Я дошел до собора и почувствовал, что мне необходимо посидеть в тиши. Толкнул тяжелую, обитую медью дверь, которая с шумом захлопнулась за мной. Мощи святой Терезы обычно привлекали много зевак, но сейчас в соборе было тихо. Я прошел по боковому проходу и опустился на колени перед алтарем.
Машинально начал:
– Glor don Athair…
Я учил свои молитвы на ирландском, и они звучали для меня по-настоящему только на этом языке. Разумеется, как и всякий перепуганный католик, я был знаком с латынью. Так было ближе моей крестьянской душе. Собор был построен на месте старой тюрьмы Голуэя. Там сидели не только мужчины, но и женщины. Они получали дикие сроки за мелкие преступления – раннее эхо зла монастыря Святой Магдалины. Краем глаза я заметил священника, который остановился и спросил:
– Не возражаете, если я сяду?
Мне хотелось сказать: «Ваша епархия».
Я кивнул. Священник сел в центре. Ему было слегка за сорок, черты лица говорили о его испанско-ирландских предках. Я все еще стоял на коленях и едва не признался: «Я в последний раз исповедовался тридцать лет назад».
Но он не располагал к откровенности, как многие священники. Наоборот, казался суровым и отстраненным. Он сказал:
– Хорошо воспользоваться моментом.
– Верно.
– Вы полицейский… слегка подгоревший полицейский?
Священник улыбнулся, и я ответил:
– Сгоревший.
Он протянул руку и представился:
– Том.
– Джек Тейлор.
Я не ощутил потребности, вбитой в меня в детстве, назвать его святым отцом. Более того, я был уверен, ему это не понравится.
– Иногда я с трудом заставляю себя подняться с постели, – проговорил священник.
Пришел мой черед улыбнуться:
– Но ваша работа обязывает.
Он поднял глаза к небу. Когда это делает священнослужитель, в этом есть смысл.
– Проповеди меня совсем достали, – признался священник. – Приходится учить обычных людей, что им делать со своими жизнями, когда они каждый день сталкиваются с жестокой реальностью.
– Можно сказать правду.
Он не был шокирован, даже не удивился.
– Однажды я так и сделал.
– И что?
– Меня вызвал епископ.
– Ого.
– Спросил, не практикую ли я непослушание.
Я подумал и заметил:
– Совсем как в полиции.
Священник усмехнулся и продолжил:
– Что-то подсказывает мне, что вы не ходите по струнке.
– Верно. Я дал одному мужику в морду.
Ему понравилось. Я спросил:
– Как сейчас церковь относится к самоубийцам?
Священник озабоченно взглянул на меня. Я поднял руки:
– Я не о себе… Мой друг повесился.
Священник быстро перекрестился. Я не знал, следует ли мне последовать его примеру. Он сказал:
– Вы неправильно ставите вопрос.
– В самом деле?
– Не лучше ли поинтересоваться, что думает об этом Господь?
– И что Он думает?
– Лично я думаю, что Господь относится к человеку с такими тяжелыми мыслями с глубоким сочувствием.
– Надеюсь, что вы не ошибаетесь.
Священник встал, протянул руку:
– Мне было приятно встретиться с вами, Джек.
Я пожал ему руку и признался:
– Вы облегчили мне душу… святой отец.
Он широко улыбнулся:
– Это и есть моя работа.
– Что же, прошло немало времени с той поры, как священник мне помогал.
Служитель Господа повернулся, поклонился алтарю и исчез. Я тоже пошел к выходу. Монахиня, складывавшая в стопки брошюры, воззрилась на меня. Я сказал:
– Простите…
– Что вы хотите?
– Как фамилия святого отца Тома?
– У нас нет святого отца Тома.
Я описал его, и она сказала:
– Вы что, оглохли? В приходе нет такого священника.
21
При моей жизни нет ничего удивительного в том, что у меня развивается паранойя.
Пока я живу, моя мини-паранойя не раз спасет мою жизнь.
Эдвард Банкер. «Воспоминания ренегата»
В «Бейли» я вернулся только вечером. Если гуляешь по Шоп-стрит, лучше не спешить. Вы встречаете свое прошлое, остатки сомнительного настоящего и предчувствия темного будущего. Прошлое представлено школьными друзьями, старыми, трясущимися, незаметными. Настоящее танцует в струях дождя, среди беженцев и заблудших пьяниц, будущее видится в мобильных телефонах и иероглифах текста. Общий эффект – обалдевание.
Много лет назад была популярна радиопрограмма под названием «Дорогая Фрэнки». Фрэнки по голосу напоминала Бетт Девис в отвратительном настроении. Вся страна слушала эту программу. Люди обращались к Фрэнки с вопросами, которые казались простыми и разрешимыми. Ответы ее были едкими, короткими и исключали всякую возможность спора. Время от времени передавали Синатру, прерывая его рекламой. К ведущей не подходило высокопарное определение «совесть нации», но она, похоже, умело сочетала теплый юмор и ехидное злословие. Несмотря на резкость тона, создавалось впечатление, что ей небезразличны судьбы людей.
Уже давным-давно ни про кого нельзя сказать, что ему или ей не наплевать на всё и всех.
Во время ужасных событий, сопутствовавших моему предыдущему делу, передо мной ненадолго словно вспыхнул яркий свет. Я встретил молодую девушку, Лауру, очень молодую, двадцати лет с небольшим. Когда тебе уже почти полтинник, это совсем мало.
Хуже того, она в меня влюбилась.
Не могу сказать, что потерял голову, но, безусловно, Лаура мне очень нравилась. Она сделала почти невозможное – заставила меня хорошо относиться к самому себе. То облегчение, которое давали мне алкоголь и наркотики, даровано дьяволом. С ней все получилось естественно. Кто знает, что из этого могло бы выйти. Я тогда словно висел над пропастью – должен был принять самое трудное в своей жизни решение. К тому же я только что покончил со своим браком.
Разумеется, это все звучит неубедительно, но уж как есть. Ее мать сказала мне при посторонних:
– Как вам не стыдно! Лаура вам в дочери годится.
Разве я воспротивился, начал бороться и объявил, что готов сделать все, чтобы удержать Лауру?
Черта с два.
Я сбежал, как нашкодивший мальчишка. Хуже того, позвонил Лауре и соврал, что встретил другую женщину.
Смелый я мужик, верно?
С той поры я несколько раз видел Лауру, но только на расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22