– Тинкл благосклонно кивнула и направилась к крокетной площадке.
Пейтон скривила губы: ее опасения подтвердились. Аристократка без тени стеснения быстро поставила ее вместе с Барри на свое место. В ее глазах они были простолюдинами, недостойными даже того, чтобы им услужила няня или au pair – кем была Дези, Пейтон не поняла.
Барри пренебрежения не заметил. Выслушав Тинкл, он приподнято произнес:
– Пейтон, пока устраивайся сама, а я поговорю с Генри.
Пейтон пошла к машине и, вынув из багажника дорожную сумку, направилась к замку. В башню вела винтовая лестница. Преодолев крутые ступени, Пейтон добралась до площадки, уложенной гранитными плитами, и, отворив дубовую дверь, вошла в небольшую комнату, всю обстановку которой составляли две узенькие кровати, шкаф, стол и несколько стульев. Туалета и ванной не было. Пейтон поежилась. Если ночью приспичит, придется спускаться вниз – того и гляди, свернешь на лестнице шею.
Пейтон потянуло ко сну – усталость взяла свое. Она легла на кровать и проснулась лишь через час. Проснувшись, вышла из замка. На лужайке все еще играли в крокет. Среди игроков был и Барри. Пейтон обвела глазами поляну. Женщины были одеты в модном лоскутном стиле – в платья, сшитые из отрезов и лоскутов шелка, ситца, бархата, кружев, для чего, по всей видимости, пришлось попотеть, копаясь на чердаке в сундуках бабушек и прабабушек. Мужчины были в костюмах из легкой полосатой индийской ткани и соломенных шляпах. Пейтон стало не по себе – свитер и джинсы здесь не носили.
Заметив на скамейке у цветника какую-то женщину, Пейтон подошла к ней и назвала свое имя. Женщина снисходительно улыбнулась.
– Мы с вами уже знакомились, – проговорила она. – Вы, видно, запамятовали. Наверное, сказывается смена часовых поясов.
Женщину звали Мэг. Она назвала имена остальных гостей, которые Пейтон, верно, пропустила мимо ушей. Женщин звали Августа, Алейн, Аделаида и Пезент; мужчин – Ренни, Пьер, Иден, Финч и Уэйкфилд. По словам Мэг, все мужчины были состоятельными людьми. Ее муж, Ренни, владел студией звукозаписи, Пьер был модным художником, Иден – известным садовником-декоратором, Финч – антикваром, а Уэйкфилд – популярным телеведущим.
– А сэру Генри хватает хлопот и здесь, – вздохнув, заключила Мэг. – Он живет доходом с поместья.
Поначалу Пейтон находилась в недоумении, она не могла понять, зачем ей так подробно рассказывают о положении в обществе находящихся здесь людей, с которыми, скорее всего, она больше никогда не увидится, но потом она пришла к неприятной мысли: Мэг, возможно, даже непроизвольно тоже ставит ее на свое место, недвусмысленно намекая, что она – незваная гостья, посторонняя, лишняя.
Тем временем игроки потянулись к замку. Проходя мимо Пейтон, на нее обратили внимание лишь мужчины, и то внимание это походило на похоть. Высокая грудь в облегающем тело свитере – вот на что смотрели они, по всей видимости, считая, что она годится лишь для постели.
Пейтон заерзала: рафинированное великосветское общество вовсе не для нее.
Шествие замыкали Барри и Генри. Они что-то с живостью обсуждали. Пейтон пожала плечами. В отличие от нее, Барри приняли хорошо – то ли потому, что он увлекался спортом, то ли узнав о том, что он из обеспеченной американской семьи, по их меркам, не состоятельной, но все же с деньгами. Ее же, мелкую служащую, принимали, вероятно, за содержанку, а возможно, даже за потаскушку.
Пейтон пребывала в унынии. Погода испортилась, и мужчины проводили время в бильярдной, потягивая пиво, шенди или шампанское, а женщины, чопорные холодные англичанки, похожие на крольчих с хроническим насморком, ее словно не замечали. В доме было сыро и холодно. Рассудив, что на улице потеплее, Пейтон сочла за лучшее прогуляться, несмотря на то, что накрапывал дождик.
Барри не возражал – он что-то увлеченно втолковывал сэру Генри.
– Прогуляйтесь по лесу, – посоветовал Генри. – Неподалеку отсюда живописная лесная тропа. Она делает петлю и ведет назад, к замку, со стороны коровьего выгона. Как выйдете из дома, поверните направо. Увидите тропинку, по ней и идите. Сначала нужно пересечь луг. Только наденьте резиновые сапожки. В кладовке их целый выбор. Надевайте любые.
Стояли последние дни апреля, и луг успел покрыться травой. Невдалеке паслись овцы, рядом с некоторыми из них крутились ягнята. Тропинка привела в лес, по обеим ее сторонам высились ветвистые елки. Пахло хвоей и сыростью.
Но вот ели сменились буками, могучими деревьями с гладкой светло-серой корой. Облака разошлись, и на деревья упали солнечные лучи, придавая гладким стволам мягкий золотистый оттенок, да и сами стволы стали отбрасывать свет на подлесок и на пробивавшуюся траву – хотя и слабый, но такого же золотистого, розоватого цвета. Зачирикали птицы, беспечно перелетая с ветки на ветку.
Зеленый ковер у подножия деревьев, раскидистые кроны вверху, зеленая перспектива высоких прямых стволов, мягкий свет, разноголосица птиц – все это вместе взятое подняло настроение. Пейтон приободрилась.
И все же возвращаться в замок ей не хотелось. Так бы идти и идти, пока не дойдешь до станции, рассуждала она, а там сесть на поезд и поехать в Эдинбург или Лондон – лучше в Лондон, оттуда ближе до Франции, до Парижа. Но что она будет делать в Париже? Окажется в гостиничном номере и станет впустую сидеть в кресле у телефона или отправится в бар, надеясь, что кто-то ее заметит. Мрачная перспектива.
Да и зачем ей куда-то ехать? Она замужем, они с Барри не бедствуют, у них квартира в Манхэттене, неплохая машина, а у нее – премиленький гардероб… Но только все это не вдохновляет, в ее теперешней жизни тоже нет перспективы.
Тяжкие размышления Пейтон прервало появление всадника, сидевшего на низкорослом коренастом коне с мощным крупом. На всаднике были бежевые джодпуры, высокие черные сапоги и розоватая куртка. В руке он держал хлыст. За всадником на тропу выбежала собака, небольшая, коротконогая, но если у нее и были несовершенства, она тут же их возместила яростным заливистым лаем.
Пейтон отпрянула.
– Прекрати, Хитклиф! – отрывисто бросил всадник. – Не обращайте на пса внимания, – продолжил он, повернувшись к Пейтон. – Он смел лишь тогда, когда его опасаются.
– Но я боюсь его, – растерянно проговорила она и, оторвав глаза от собаки, взглянула на всадника.
Это был мужчина за шестьдесят с высоким лысеющим лбом и розоватым лицом, выдававшим пристрастие к красным винам. Внешностью и манерой держаться он походил на властного человека. Возможно, он, как и Генри, был владельцем поместья.
Пейтон не сводила глаз с незнакомца. Ему ничего не стоит, размышляла она, приняв ее за свою безропотную служанку, овладеть ею прямо здесь, уложив под ближайшим буком. Что ж, она не станет сопротивляться. Ей казалось, она давно с ним знакома и даже отдавалась ему – возможно, это было чувство, схожее с deja vu , и Пейтон вспомнила обольстительного Джермано, который проявил к ней участие, окружил вниманием и заботой. Теперь о ней никто не заботится. Для Барри она – всего лишь неотъемлемый атрибут его повседневной жизни. Но даже если и снова отыщется человек, который станет ей угождать, предвосхищая ее желания, им станет всего лишь на всего какой-нибудь стареющий толстосум, вроде этого незнакомца, ищущий утехи на стороне, которого она быстро возненавидит в той же мере, что презирает себя.
Между тем собака не унималась.
– Пните ее, – посоветовал незнакомец и властно продолжил: – Хитклиф, когда ты вернешься домой, я тебя накажу.
Пес поджал хвост и замолк. Пейтон расхохоталась.
– Приятно, что вы нашли сценку забавной, – проговорил незнакомец, возможно, принявший смех на свой счет. – Полагаю, вы та самая американка, которая вместе с мужем гостит у моего сына.
Пейтон кивнула.
– Тогда мы, вероятно, еще увидимся. Генри обещал навестить меня вместе со всей компанией, собравшейся у него на уик-энд. Буцефал, вперед! – Всадник коснулся лошади шпорами, она взвилась на дыбы, затем поскакала галопом. Собака бросилась следом, и все трое быстро скрылись из виду.
Пейтон вздохнула и пошла дальше. Сценка была закончена и отошла в прошлое; на самом деле в ней не было ничего занимательного, ничего романтического, и все же она внесла какое-то разнообразие хотя бы в один час ее скучной бесцветной жизни.
Когда Пейтон вернулась в замок, женщины хлопотали на кухне, готовя ланч. Пейтон вызвалась им помочь, но ответом послужили снисходительные улыбки и уверения, что справятся без нее.
Стол накрыли на воздухе. Пейтон обвела его взглядом: бутылки с белым вином, салат, отварная свекла, аппетитная ветчина, пышный пирог, бисквиты, по виду пропитанные вином и залитые взбитыми сливками, ягодный пудинг. Нашелся и повод выпить – день рождения Идена, самого молодого из собравшихся за столом, который даже залился краской, когда все дружно запели «С днем рождения поздравляем…».
Но вот стал снова накрапывать дождик, и все перебрались в дом. По телевизору нашлась спортивная передача, и мужчины много не потеряли. И все же Пейтон решилась отвлечь сэра Генри от интересного зрелища.
– Когда я шла по лесу, – сказала она, – на меня выехал всадник. Он назвался вашим отцом.
– Его имя Дункан. Мы немного с ним не в ладах, не сошлись во взглядах на ведение дел в поместье. Прежде, когда отец управлял делами, небрежность и бессмысленные расходы были здесь правилом. Я не стал с этим мириться и взял бразды правления в свои руки. Вот отец и дуется на меня, но зато поместье теперь дает приличный доход.
– Но вы могли нанять управляющего. Почему вы сами занялись хозяйственными делами?
– Сам не знаю, – ответил Генри. – Видно, у меня такое призвание. А почему вы стали работать в туристском агентстве?
– Я люблю путешествовать.
– А муж не возражает против ваших частых отлучек?
– Барри смирился. Сам он не охотник до путешествий, живет по заведенному распорядку. Он всегда хотел стать врачом, но пошел в дантисты, наверное, лишь потому, что зубные врачи принимают больных строго по расписанию. Дантиста не подымают ночью с постели.
– Сейчас не ночь, и если мы подымем его со стула, то, полагаю, он не станет противиться. – Сэр Генри растянул губы в улыбке. – Нас ждет мой отец. Я только что разговаривал с ним по телефону. Кстати, вы заинтриговали его.
Дункан и его жена Эйлин, поразившая Пейтон ожерельем из крупного жемчуга, жили в величественном вытянутом в длину доме с колоннами по фасаду, центральная часть которого была увита плющом.
Чтобы придать своим владениям еще большую привлекательность, Дункан не раз пытался завести оригинальные новшества, надеясь поражать ими воображение визитеров. Однако все его начинания заканчивались плачевно, и Пейтон не удалось ни полюбоваться тюленями (животные подохли в пресной воде), ни побродить по замысловатому лабиринту (тот рухнул, как карточный домик, при первом же порывистом ветре), и потому ей пришлось удовольствоваться обычным застольем.
За столом Пейтон чувствовала себя посторонней. Она не знала людей, о которых шел разговор, и не была в курсе событий, которые обсуждали. К тому же и речь собравшихся за столом была нечленораздельная. Казалось, что рты собеседников забиты мелкими камешками, и говорившие напрягали все силы, чтобы их случайно не выплюнуть.
Отчетливо говорил один попугай, время от времени подававший из клетки резкий с хрипотцой голос. Пейтон улыбалась, глядя на птицу, да разглядывала собак, разгуливавших по залу, одна из которых тоже не осталась к ней равнодушной: попыталась залезть под юбку.
И все же Пейтон была довольна: она попала в иной, доселе незнакомый ей мир, казавшийся раньше недоступным. Да и разве попадешь в великосветское общество, оказавшись замужем за дантистом? Правда, она очутилась здесь благодаря мужу, но всему помог случай.
Ее размышления прервал громкий голос Дункана:
– Завтра утром я собираюсь на биглинг. Кто со мной?
– Я, – вызвалась Пейтон. – А что такое биглинг?
Все рассмеялись. Желающих отправиться на охоту больше не оказалось.
Пейтон подняли в шесть утра. Ее уже ждал Дункан. Рядом с ним стояли выжлятник и трое его подручных, у ног которых крутилась свора собак с гладкой короткой шерстью с черным окрасом, разбавленным у одних желто-коричневыми, а у других – белыми пятнами.
Во дворе было холодно, и Пейтон поежилась. Заметив ее движение, Дункан вынул из сумки термос и, наполнив стаканчик, улыбнувшись, проговорил:
– Кофе с бренди. Согрейтесь.
И в самом деле, Пейтон стало теплее. А вскоре она и вовсе согрелась, шагая вместе с Дунканом по грязному полю следом за умчавшимися с громким лаем собаками, которым полагалось выследить и затравить кролика.
Но вот лай собак стих, и только издали доносился призывный звук охотничьего рожка.
– Охоту нам уже не догнать, – произнес Дункан. – Да и ладно. Хотите посмотреть грот? Он неподалеку, на берегу вон того озерка. Этот грот – мое детище. Я стилизовал его под естественную пещеру.
Грот, выложенный из ноздреватого камня, ракушек и кораллов, на естественную пещеру, в представлении Пейтон, вовсе не походил, но она спорить не стала, тем более что Дункан опять протянул ей стаканчик с привлекательным напитком из термоса.
– Вы еще долго погостите у нас? – спросил он.
– К сожалению, мы сегодня вечером уезжаем.
– Жаль, – процедил Дункан. – Впрочем, можно устроить, чтобы вы приехали снова.
– Это было бы здорово! – простодушно воскликнула Пейтон. Опомнившись, она посчитала, что ее восклицание сошло за американскую непосредственность. – А вы когда-нибудь были в Нью-Йорке?
Дункан медлил с ответом, пожирая ее глазами.
И этот туда же, решила Пейтон. Да только он похож на перезрелую сливу. Небось, мошонка болтается у колен.
– Я не был в Нью-Йорке уже лет двадцать, – наконец ответил Дункан. – Не было надобности. Возможно, еще и съезжу. Скажите, а вы давно замужем?
– Мне кажется, целую вечность. Замужество мне уже опостылело.
– Вот-вот, – Дункан неожиданно оживился. – Я всегда искренне удивляюсь, если кто-то мне говорит, что счастлив в супружестве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39