Поначалу Грейс привлекала к составлению списка Пейтон, но, быстро уразумев, что от нее никакого толку, занялась важным многотрудным делом сама. Да и что могла ей посоветовать Пейтон, если она вместе с Нелл прекрасно обходилась тремя обыкновенными эмалированными кастрюлями и единственной сковородкой, а ели они на бумажных тарелках, которые после еды выбрасывали в мусорное ведро? Зачем ей сковородка-сотейник? А разве не обойтись без скатертей из камчатного полотна?
Встал и другой вопрос: чем украсить свадебный торт – орхидеями или чайными розами?
– Милочка, я совсем сбилась с ног, – томно произнесла Грейс. – Полистайте журналы для новобрачных. Может, там найдется нужная фотография.
Пейтон снова углубилась в журналы. Вот на одной из фотографий свадебный стол, вокруг него гости, рассматривающие разложенные у столовых приборов карточки, чтобы найти свое место. А вот цветочница в пальмовом венке, украшенном стефанитами. Дальше – невесты в свадебных платьях, одна краше другой.
От одного перелистывания страниц Пейтон стало тошнить. Все эти бутоньерки, букеты, сувенирные свечи («Вашим гостям, несомненно, понравятся эти милые свечи ручной работы») – всего лишь непременные атрибуты роскошной свадьбы, выставленной на всеобщий обзор, словно жертвоприношение властному, сумасбродному богу – в данном случае Грейс.
О пышной свадьбе Пейтон даже и не мечтала. Да и к чему шумное сборище? Скромное торжество в окружении родственников и близких друзей – разве этого недостаточно? Разве стоит тратить огромные деньги на утеху толпы, которая станет перемывать новобрачным косточки, и невесте – в первую очередь?
На свадьбу собиралось более трехсот человек, и торжество решили провести в заднем дворе. Украшением стола стал многоярусный торт с начинкой из лимона, покрытый марципановой глазурью и украшенный каскадом засахаренных фиалок. Рядом с ним стояли корзинки с вишней, привезенной из Калифорнии. На салфетках и картонных пакетиках с бумажными спичками были вытеснены имена жениха и невесты. Подружки невесты щеголяли в серых и розовых шифоновых платьях.
Все утро рабочие возводили во дворе огромный шатер с окнами из прозрачного пластика и танцевальной площадкой; флористы компоновали букеты из сирени и тубероз; в микроавтобусе приехал эстрадный оркестр и тут же, расположившись на возведенном помосте, стал настраивать инструменты, оглашая воздух резкими звуками. Ожидался и приезд камерного ансамбля для сопровождения музыкой свадебной церемонии – Грейс сумела найти раввина, согласившегося сочетать узами брака еврея и христианку.
Грейс подвел только переполненный канализационный резервуар, достигший неприличного состояния то ли из-за огромного наплыва гостей, то ли потому, что его вовремя не очистили, но как бы там ни было, во дворе стало попахивать, и с этим пришлось смириться.
Пейтон последние дни жила в доме Грейс, занимая вместе с Брендой и приехавшей накануне свадьбы Викторией комнату Барри, а жениха за несколько дней до свадьбы отправили к Нилу – то ли в силу незнакомой Пейтон традиции, то ли по желанию Грейс.
Отправившись на прогулку, Пейтон впала в задумчивость. Стоит ли участвовать в нелепом, дурацком фарсе и играть опостылевшую ей роль? Ее исчезновения могут и не заметить. А если и заметят, ничего страшного не случится. Грейс распалится и успокоится, да и Барри тужить не станет, быстро найдет замену – ему же прочили в жены молоденькую еврейку.
Пройдя два квартала, Пейтон неожиданно увидела тощего с коростой на коже пса, трусившего с понурым видом по улице. По счастью, Пейтон нашла веревку и, привязав ее к ошейнику шелудивой собаки, отвела ее в ветеринарную клинику. Обыденный, житейский поступок вернул ей душевное равновесие, и она повернула обратно, к дому, где ее ждал визажист, нанятый Грейс.
Макияж, сопровождавшийся восхищенным аханьем визажиста, восторгавшегося ее красотой и идеальной, безукоризненной кожей, занял считанные минуты.
Из всех ее родственников на свадьбу приехала только Бренда. Пейтон сожалела, что на свадьбу не смогла вырваться мать, в очередной раз помещенная в психиатрическую больницу, но в то же время она сочла, что, может, это и к лучшему: Нелл наверняка бы напялила на себя нечто экстравагантное, на голове соорудила бы цветочную клумбу, а на свадьбе не преминула бы без умолку тараторить о своем знатном происхождении и о том изысканном обществе, в котором она вращалась в дни своей молодости. Донни не отпустили из диспансера, а Кэтти не смогла приехать на свадьбу из-за болезни свекрови. На свадьбе Пейтон чувствовала себя едва ли не посторонней, ей представлялось, что и без нее вполне могли обойтись. Тосты, зажигательная поп-музыка да и помпа, с какой разрезали многоярусный чудо-торт, казались ей нелепой идиотической суетой, которой не по силам скрасить ей жизнь.
Свадебное торжество катилось к своему завершению, когда во двор вошла смуглая дородная женщина с капризным ртом и глазами навыкате. Подойдя к Пейтон, она истерично произнесла:
– Это вы украли мою собаку?
Все взоры обратились на Пейтон и разъяренную женщину.
– Собаку? – Пейтон смешалась. – Сегодня днем я действительно натолкнулась на улице на тощего пса с коростой на коже. Я пожалела его и отвела к фельдшеру.
– Зачем же вы сказали ему, что это ваша собака? – В голосе женщины появились прокурорские нотки. – Вы – воровка. Если я снова поймаю вас за руку, то обращусь немедля в полицию, так и знайте!
– Это вместо признательности за то, что я отвела собаку к ветеринару? – По лицу Пейтон пошли багровые пятна, ее губы задрожали от обиды и возмущения. – Собака совсем запаршивела, и если речь зашла о полиции, то подать жалобу надо на вас! Вы измываетесь над животным, не следите за ним.
– Ах так! – Женщина пришла в ярость. – Хорошо, я этого не оставлю. Воровка! – Оставив за собой последнее слово, она удалилась.
– Вы могли бы проявить большую сдержанность, – угрюмо сказала Грейс.
– О какой сдержанности вы говорите? Эта нахалка оскорбила меня, и притом незаслуженно.
– Пейтон, успокойтесь, не портите торжества, которое обошлось мне в сто тысяч долларов.
– В сто тысяч долларов? – Пейтон вытаращила глаза. – Сто тысяч долларов за этот праздный спектакль?
– Неблагодарная! – змеиным шепотом ответила Грейс. – Я прошу вас лишь об одном: не портите праздник. Если вы со мной не считаетесь, подумайте хотя бы о Барри.
– О Барри? Ему правда не помешает. Вы вырастили из него маменькина сынка.
– Маменькина сынка? – Грейс чуть не задохнулась от гнева. – А что вы сами собой представляете? Ваша мать полоумная, а брат – уголовник. У вас плохие гены и оттого дурные наклонности. Белинда рассказала мне о вашем поползновении. Я бы сообщила о вашей развращенности Барри, но, к сожалению, было поздно.
Едва закончилось торжество, Пейтон и Барри отправились на машине в аэропорт, где остановились на ночь в местной гостинице. В номере их встретил спертый, тяжелый воздух прокуренной комнаты. На стенах – розовато-лиловые виниловые обои, на кроватях – грубые покрывала из синтетической ткани.
Однако непритязательность обстановки Пейтон попросту не заметила – до этого она никогда не жила в гостинице и сохранила воспоминание лишь о мотелях, в которых они останавливались с Викторией, когда им обеим было по восемнадцать. Тогда, получив водительские права, они совершили недельное путешествие на машине, предоставленной им родителями Виктории.
Внизу, под окнами здания, простиралась восьмиполосная автострада, по которой неслись бесконечные потоки машин, казалось, упиравшихся бамперами друг в друга.
Пейтон подошла к настенному зеркалу. Надетое в дорогу цветистое платье с пышными рукавами ей явно не шло: в нем руки казались толстыми, а шея – короткой.
– Давай спустимся в бар, – раздался за ее спиной голос Барри. – Выпьем немного на ночь.
– Ты разве мало выпил на свадьбе? – ответила Пейтон, продолжая глядеться в зеркало.
Она содрогнулась: лицо желтое, глаза мутные, не сегодня-завтра начнутся месячные. Бренда права: надо было воспользоваться таблетками, а так в медовый месяц – и на тебе! – менструация. Пришлось прихватить в дорогу упаковки с тампонами и гигиеническими пакетами. Теперь придется прятать их в сумке, чтобы муж не увидел, а использованные – немедля выбрасывать. Говорят, если мужчина увидит использованный тампон, то к неряшливой женщине он больше не подойдет.
Когда Пейтон было тринадцать, к ним в гости приехала ее бабушка. Это была крупная, полная женщина, сумевшая каким-то удивительным образом уберечь себя от морщин, присущих старушкам. Она приехала в Уортингтон на шикарной машине и царственно выплыла из нее, когда ее личный шофер услужливо открыл дверь. В те времена среди Тоулов еще были люди с достатком. Однако Пейтон вспомнила ее не поэтому. Ей припомнились слова бабушки, когда она, помывшись, вышла из ванной комнаты.
– У вас в ванной на самом виду коробка с некими причиндалами, – сказала она с осуждением в голосе. – Я ее убрала в укромное место. Такие вещи не для глаз Донни.
Тогда недовольства бабушки Пейтон не поняла. Не прояснило ситуацию и негодование Бренды, когда она заголосила на всю квартиру:
– Куда делась моя коробка с тампонами? Она стояла в ванной на полке.
В следующий раз Пейтон увидела бабушку только через несколько лет, когда та уже пребывала в доме для престарелых. За это время она разительно изменилась. Теперь она выглядела настоящей старушкой с лицом, изборожденным морщинами. Оказавшись словоохотливой, она рассказала Пейтон историю своей жизни, упомянув и обо всех своих четырех замужествах. Не обошлось и без поучения.
– Никогда не ложись с мужем в постель, предварительно не помывшись, – со знанием дела сказала бабушка. – Ты должна неизменно быть соблазнительной.
Вернувшись домой, Пейтон не преминула рассказать матери о свидании с бабушкой, вспомнив и о давней истории с коробкой старшей сестры.
– Конечно, не дело раскладывать где попало тампоны и гигиенические пакеты, – рассудительно ответила Нелл. – Твоя бабушка была совершенно права, убрав их с видного места. Кстати, в дни ее молодости ничего подобного не было. Тогда женщины пользовались прокладками из нескольких слоев марли да различными тряпками, которые стирали после использования. В те времена и нравы были другими. Девушки блюли свою честь, а те, кто ненароком лишался невинности, могли о замужестве лишь мечтать. Порушенные невесты спросом не пользовались, а если женщина рожала вне брака, то покрывала себя позором.
Пейтон вспомнила, как она тогда удивилась, ибо знала доподлинно из журналов, что чуть ли не у каждой кинозвезды есть внебрачный ребенок и в этом нет ничего позорного.
А разве предосудительно потерять девственность до замужества? Да теперь непорушенную невесту днем с огнем не найдешь. Да и потом, каково целомудренной девушке после свадебной церемонии и утомительного застолья войти в спальню для новобрачных и впервые в жизни увидеть огромный жилистый пенис, выскочивший навстречу подобно черту из табакерки?
Пейтон тяжко вздохнула: как-то сложится ее семейная жизнь? Если она окажется неудачной, ей придется вернуться в Уортингтон в обшарпанную квартиру, снова сесть на работе за осточертевший компьютер, а по вечерам искать чувственные утехи, чтобы вновь наткнуться на какого-нибудь подонка. Надо надеяться, что этого не случится, впереди новая жизнь. Слава богу, закончились казавшиеся бесконечными приготовления к свадьбе, похожие на мучения, да и сама церемония завершилась, и все же на свадьбе лучше быть гостьей, чем новобрачной.
Размышления Пейтон прервал страдальческий голос мужа:
– Может, все-таки сходим в бар? У меня разболелся живот. Выпью, поди, пройдет.
– Ты что-нибудь не то съел или просто разнервничался?
– Наверно, отравился печенкой. Надо бы позвонить матери и узнать – возможно, еще кого прихватило. Боже, меня тошнит. Только этого не хватало. – Он схватился за горло и поспешил в ванную.
В комнату, постучавшись, вошел коридорный. В руке он держал ведерко с обложенной льдом бутылкой шампанского.
– Мы не заказывали шампанское, – удивленно сказала Пейтон.
– Это подношение вашего друга, – произнес коридорный и растянул губы в улыбке. – Желаю счастливого медового месяца.
Пейтон взяла ведерко и увидела лежавшую внутри карточку. На ней было написано: «Счастливого медового месяца. Нил».
– Барри, Нил прислал нам шампанское, – возвысив голос, сказала Пейтон.
Не услышав ответа, она направилась в ванную, попросив коридорного подождать. В нос ударило зловоние – Барри только что вырвало.
– Барри, надо дать коридорному чаевые. У тебя есть мелкие деньги? У меня только двадцатки.
– Пошарь во внутреннем кармане моего пиджака, – пробормотал он и склонился над раковиной.
Пейтон поспешно вышла.
– Сколько ты дала коридорному? – спросил Барри, выйдя из ванной.
– Четыре доллара.
– Четыре доллара? Да ты, видно, сдурела. Ему хватило бы одного. Невелика работа – принести ведерко с шампанским. Ладно, позвони вниз и узнай, есть ли у них пептобисмол или – на худой конец – сельтерская вода.
Пейтон пришла в замешательство: вряд ли в регистратуре держат медикаменты. Тем не менее она сняла телефонную трубку и, сбиваясь, проговорила:
– Извините, у моего мужа… разболелся живот. У вас не найдется сельтерской или пептобисмола?
В трубке ответили холодно-вежливым голосом:
– К сожалению, у нас нет ничего подобного. В нескольких кварталах отсюда аптека, но, кажется, она в одиннадцать закрывается.
Тем временем Барри, обессилевший и обмякший, опустившись на край кровати, тяжко стонал, держась рукой за живот. Улечься с ним в постель желания не было. И не потому, что он занемог. Раньше он представлялся Пейтон человеком из другого, казалось, недоступного мира, он мог в любой момент бросить ее и потому был желанным и притягательным. Став ее мужем, он эту привлекательность потерял.
– В регистратуре нет ни пептобисмола, ни сельтерской, – пожав плечами, кисло сказала Пейтон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39