Но она боится, что когда-нибудь ее накроет полиция из отделения по делам проституции. Это держит ее в постоянном страхе. У нее еще не было неприятностей с полицией, но она знает, что рано или поздно этот день наступит. Она свободно говорит о своей профессии с обычными полицейскими, которых знает, и даже с теми, которых не знает. Однако полицейский из отделения по делам проституции всегда стоит перед ней черной тенью, и она безумно боится подцепить одного из них, привести его в свою квартиру, а затем быть арестованной им в критический момент, когда она, как говорится в законе, «предстанет обнаженной».)
Терри: «Он выглядел, как все. На нем был летний костюм и соломенная шляпа. Он сказал, что хочет хорошо провести время и что я, похоже, из тех девушек, с кем это можно сделать».
Луиза: «И что ты ему ответила?»
Терри: «Я спросила: а что он понимает под «хорошо провести время»?
(Рафаэль Моррез сидит на нижней ступеньке крыльца, краем уха слушая исповедь Терри. Ему шестнадцать лет. На худом лице невидящие черные глаза. Звуки улицы гипнотизируют его. Он слепой от рождения, но все другие органы чувств чрезвычайно развиты, и он остро воспринимает все, что вокруг него происходит. Он тоже знает, что скоро пойдет дождь, он ощущает его запах и чувствует его приближение.
Некоторые утверждают, что Моррез может чувствовать даже опасность. Однако через несколько минут появится опасность, а он, похоже, и не подозревает об этом.)
Луиза: «Ну, и что дальше?»
Терри: «Мама Тереза находит мне квартиру. Я прошу у него деньги вперед. Он дает их мне. На самом деле он казался славным малым. До того, как я сняла платье».
Луиза: «И что он сделал?»
Терри: «Он сказал, что он из отделения по делам проституции и что собирается отправить меня в тюрьму. Затем забрал свои деньги и положил их к себе в бумажник».
Луиза: «И ты не спросила у него удостоверение?»
Терри: «Он показал его. Я страшно испугалась. Потом он сказал мне, что, возможно, мы сможем договориться».
Луиза: «Что значит «договориться»?»
Терри: «А ты как думаешь?»
Луиза (потрясенная ): «И ты пошла на это?»
Терри: «Конечно. Ты думаешь, я хочу идти в тюрьму?»
Луиза: «Я никогда бы этого не сделала. Никогда».
Терри: «Он поймал меня! Что, по-твоему, я должна была делать?»
(Девушки замолчали. Улица тоже затихла в ожидании грозы. На ступеньках, запрокинув голову к небу, словно к чему-то прислушиваясь, сидит Моррез. Луиза оборачивается к нему.)
Луиза: «Ральфи, сыграй нам что-нибудь».
(Моррез лезет в карман, и в тот же самый момент на улице появляются трое ребят. В их быстрой походке есть что-то угрожающее, и Луиза тут же понимает это. Она начинает спускаться с крыльца и видит, что парни заметили Морреза.)
Луиза: «Mira! Cudado!»
Башня: «Заткнись, ты, грязная шлюха!»
(Рафаэль поворачивает голову по направлению к голосам и быстро встает. У него в руке, которую он вынимает из кармана, что-то сверкает. Его невидящий взгляд обращен к ребятам.)
Башня: «Вот один из них!»
Бэтман: «Режь его!»
(Сверкает лезвие, пронзая тело. Нож глубоко распарывает живот снизу вверх. Теперь вонзаются другие ножи, нанося глубокие раны до тех пор, пока Моррез, согнувшись, не опускается на тротуар. Словно первые капли дождя, кровь брызгает на мостовую. С противоположного конца улицы по направлению к пришельцам уже мчатся четверо ребят.)
Башня: «Рвем!»
(Трое парней бросаются бежать, устремляясь в Парк авеню. Луиза сбегает с крыльца к упавшему Моррезу.)
Луиза: «Ральфи! Ральфи!» (И тут полил дождь.)
– И что потом? – спросил Хэнк.
– Я положила его голову к себе на колени. Кровь… кровь лилась отовсюду: они изрезали его всего. Потом приехали полицейские. Одни погнались за теми тремя ребятами, а другие стали задавать вопросы.
– У Морреза был нож? – прямо спросил Хэнк.
– У Ральфи? Зачем ему нож? Нет, не было. Кто вам это сказал?
– Те парни заявили, что он выхватил нож и бросился на них.
– Это ложь. Он встал, когда я закричала, и повернулся к ним. Они набросились на него. Нет, у него не было никакого ножа.
– Тогда скажи мне вот что, Луиза. Что он вытащил из кармана? Что сверкнуло?
– Сверк… О! О! Вы имеете в виду губную гармошку, на которой он играл?
Когда Хэнк вышел на улицу, Гаргантюа ждал его у крыльца. С ним был еще один парень в темных очках и шляпе с высокой тульей и узкими полями. Глаз его за очками не было видно. Над верхней губой у него росли неряшливые усики, а под нижней виднелся едва заметный треугольничек редкой бородки. Кожа была очень светлой, почти цвета алебастра, как у испанцев знатного происхождения. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и узким голубым галстуком и темно-синие брюки. На правом предплечье – татуировка. Кисти рук большие, а на левом запястье – часы. Он стоял, обозревая тротуар и улицу. Когда Хэнк подошел к ним, он даже не повернулся.
– Это окружной прокурор, Фрэнки, – сказал Гаргантюа, но парень продолжал стоять, не оборачиваясь. – Вы нашли ее?
– Да, нашел, – ответил Хэнк. – Она оказала большую помощь.
Он остановился перед ребятами.
Фрэнки не проявлял никакого интереса, продолжая оглядывать улицу. Темные очки хорошо скрывали его глаза.
– Это Фрэнки Анариллес, – представил Гаргантюа. – Он президент «Всадников». Это он дал название нашему клубу. Я не знаю вашего имени, мистер.
– Белл, – сказал Хэнк.
– Фрэнки, это мистер Белл.
Фрэнки кивнул.
– Рад познакомиться, мистер Белл. Что вас привело к нам?
– Рафаэль Моррез. Я веду расследование этого дела.
– О, да. Умер. Им повезло. Казнить их надо, приятель.
– Мы можем вам такое рассказать об эти проклятых «Орлах-громовержцах», что вы упадете и не встанете, поверьте мне, – вставил Гаргантюа.
– Послушайте, я не знаю, как вы, а я не прочь выпить кружку пива, – сказал Фрэнки. – Идем. Я плачу.
Они направились к Пятой авеню. Оба парня шли особой вихляющей походкой, сунув руки в карман, расправив плечи, высоко держа голову и устремив взгляд прямо перед собой. В обоих чувствовалась такая же небрежная уверенность в себе, как у голливудских кинозвезд. Они знали, кто они такие, и носили свою дурную славу с привычным безразличием, хотя и не без некоторой гордости.
Пытаясь завязать разговор, Хэнк спросил:
– Вам нравится Гарлем?
Фрэнки пожал плечами.
– Конечно.
– Почему?
– Что значит – почему? Я здесь живу. Все меня здесь знают.
– Разве тебя не знают в каком-нибудь другом месте?
– О да, знают, когда я проломлю кому-нибудь башку. – Он, довольный, хохотнул. – Да, меня знают эти итальяшки. Но я не это имею в виду. Здесь все меня узнают, когда я прохожу по улице. Все знают, что я – Фрэнки. Все знают, что я – президент «Всадников».
Пройдя Сто одиннадцатую улицу, они подошли к маленькому бару на Пятой авеню. В двух окнах бара красовалась вывеска, написанная золотыми буквами: «Las Tres Guitak»).
– «Три гитары», – перевел Фрэнки. – Мы называем его «Las Tres Putas», что значит: «Три шлюхи». Здесь вы всегда можете подцепить девочку. Приятное место. Здесь подают хорошее пиво. Вы любите пиво?
– Да, – сказал Хэнк.
– Прекрасно. Проходите.
Они вошли. Слева во всю длину стены тянулась стойка бара. Напротив располагались кабины. Трое мужчин стояли у стойки и пили, но как только Хэнк с ребятами вошел в бар, они тут же поставили свои кружки и вышли на улицу.
– Они думают, что вы спецагент, – пояснил Фрэнки. – Все в Гарлеме начинают нервничать, когда дело касается наркотиков. Как только они видят незнакомца, они тут же автоматически считают, что он федеральный агент, который ищет, кого бы арестовать за наркотики. В Гарлеме знают в лицо всех переодетых полицейских, а хорошо одетый незнакомец – бац! – обязательно должен быть агентом. И они не хотят быть вблизи того места, где может произойти арест, так как иногда парень, которого арестовывают, пытается отделаться от этой дряни, вы понимаете?
– Понимаю, – ответил Хэнк.
– Хорошо. Он выбросит эту дрянь, и она может оказаться около вас, у ваших ног, или что-нибудь в этом роде. А следующее, о чем вы узнаете, это то, что вас арестовывают за владение наркотиком, а то и за намерение продать его. Поэтому, если вы замечаете агента, то самое лучшее для вас – бежать без оглядки. Давайте сядем в этой кабине. Эй, Мигель, подай три кружки пива! Здесь хорошее пиво, вам понравится.
Они сели. Фрэнки положил руки на стол. Они казались огромными.
– Итак, вы работаете на Ральфи? – спросил он.
– Допустим, так, – ответил Хэнк.
– Для меня это дело абсолютно ясное, – заявил Фрэнки. – У «Орлов» нет никакого шанса. – Он помолчал, а затем, как бы между прочим, спросил: – А вы как считаете?
– Я считаю, что против них достаточно улик, – ответил Хэнк.
– Ну, тогда, я надеюсь, вы хорошо ими воспользуетесь. Между «Орлами» и черномазыми не такая уж большая разница, чтобы можно было выбрать, кого больше ненавидеть. Однако в этом соревновании «Орлы», я думаю, одерживают верх.
– У вас бывают неприятности с цветными бандами тоже? – спросил Хэнк.
– Неприятность – это наше отечество. Мы находимся прямо посередине. Итальяшки смотрят на нас сверху вниз, черномазые тоже смотрят на нас сверху вниз. Где же наше место? Мы оказываемся в униженном положении, как будто мы не принадлежим к человеческой расе, усекаете? Мы что-то такое, что выползло из канализационной трубы. Черномазые считают, что они что-то из себя представляют, потому что вдруг стали носить белые рубашки и галстуки вместо того, чтобы бегать в джунглях с копьями. Приятель, мой народ – гордая раса. Пуэрто-Рико – не африканские джунгли. А что дает повод итальяшкам думать, что они такие величественные и могущественные? Чем они могут гордиться? Муссолини? Великое дело! Этим парнем Микеланджело? Ну, он еще куда ни шло. Но, черт возьми, что они сделали за последнее время? – Фрэнки помолчал. – Вы слышали когда-нибудь о Пикассо?
– Да, – ответил Хэнк.
– Пабло Пикассо, – повторил Фрэнки. – Он самый выдающийся художник, который когда-либо жил на земле. Я ходил в музей посмотреть на его картины. Приятель, это музыка! И знаете что? У него в венах течет та же кровь, что и у меня.
– Ты ходил в музей смотреть выставку Пикассо? – удивился Хэнк.
– Конечно. Со мной был Гаргантюа. Помнишь?
Конечно, помню. В тот день у нас была драка с «Крестоносцами».
– Да, верно. Когда мы вернулись из музея.
– Кто такие «Крестоносцы»?
– Банда из Вест-Сайда, – ответил Фрэнки. – Цветные парни. Связка бананов. В тот вечер мы отправили их домой со слезами.
– Я скажу тебе правду, – признался Гаргантюа, – большую часть картин Пикассо я не понял.
– Ты болван, – сказал Фрэнки, – Кто говорит, что ты должен их понимать? Ты должен чувствовать. Этот парень рисует сердцем. Он вкладывает все свое сердце в каждую картину. Ты чувствуешь это. Черт возьми, этот парень – испанец!
С любопытством разглядывая Хэнка, буфетчик поставил на стол пиво, а затем вытер руки о фартук и вернулся к стойке.
– Ты знал ребят, которые убили Морреза? – спросил Хэнк.
– Я знаю Ридона и Апосто, – ответил Фрэнки, – Я по-настоящему доволен, что Ридон попал к вам в руки.
– Почему ты так говоришь?
– Ну, Апосто… понимаете… у него не все дома. Я имею в виду, это такой парень, что скажи ему столкнуть в реку свою собственную мать, и он это сделает. Он немного… слабоумный, недоразвитый… Вы понимаете. – Фрэнки согнутым пальцем постучал себя по виску. – Это совершенно точно, потому что мой младший брат учится с ним в училище, так что он знает.
– Что это за училище?
– Авиационное училище в Манхэттене.
– Значит, твой брат говорит, что Апосто умственно отсталый, так?
– Да. Но Ридон другое дело. Ридон – хитрая сволочь.
– Почему ты его ненавидишь?
– Потому, что я ненавижу ничтожества, которые ведут себя как важные персоны, вот почему. Этот парень – пустое место, но он все время пытается завоевать себе имя. Он вбил себе в голову, что к нему присматриваются крупные гангстеры. Он завоевывает себе имя в уличном клубе и думает, что на следующей неделе он будет контролировать профсоюз портовых грузчиков. Уличные драки – глупость, настоящая глупость, понимаете, а он с помощью их пытается создать себе репутацию. И вот теперь он создал ее. Теперь он создал репутацию, которая приведет его прямо на электрический стул. Хотите, я вам кое-что расскажу?
– Что именно?
– В тот вечер, когда убили Морреза, у нас было запланировано сражение. «Орлы» знали об этом. Гаргантюа встречался с их военачальником Дайабло. Испанское имя, как вам это нравится? Итак, все было обговорено: встречаемся на Сто двадцать пятой улице в десять часов вечера. «Орлы» знали об этом, а раз «Орлы» знали, то Ридон знал тоже. И что же получается? Рано вечером он берет идиота Апосто и Ди Пэйса, о котором я никогда не слышал, и устраивает свой собственный пиратский налет на нашу территорию. Это вам о чем-нибудь говорит?
– Он искал личной славы?
– Конечно, что же еще? Он пытается создать себе репутацию. Естественно, он не предполагал, что его схватят полицейские. Никто не предполагает, что его схватят. Он рассчитывал, что устроит здесь небольшой ад, а затем вернется к «Орлам» и будет избран президентом или что-то в этом роде. Держу пари на сто долларов, что именно так все и произошло. Ридон убедил этих двух дураков пойти сюда. Эй, вы не пьете свое пиво.
Хэнк взял кружку и отпил глоток.
– Хорошее, правда?
– Да, очень хорошее, – согласился Хэнк. – Ты говоришь так, словно знаешь Ридона очень хорошо.
– Однажды я проломил ему череп. Держу пари, что у него до сих пор есть шрам, – сказал Фрэнки.
– Когда это было?
– В одной из уличных драк. Я ударил его, и он свалился, а затем я двинул его ногой по башке. На мне были армейские ботинки. Я считаю, что всякий, кто идет в уличную драку без армейских ботинок, – не в своем уме. Так что я, должно быть, здорово раскроил ему череп.
– Почему ты ударил его ногой?
– Потому, что он лежал на земле, и я не хотел, чтобы он поднялся.
– Ты бьешь ногой всякого, кто лежит на земле?
– Всякого.
– Почему?
– Потому что я знаю, если я окажусь в таком же положении, они сделают со мной то же самое. Вас когда-нибудь били ногами, мистер?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25