С минуту она наблюдала за ним, а затем сбросила покрывало, спустила ноги с кровати, подошла к нему и встала рядом с ним у окна. Самолеты уже скрылись из виду и слышался только их отдаленный рокот.
– Что такое? – настойчиво спросила она. – Скажи мне, Хэнк.
Он мрачно покачал головой.
– Я в понедельник улетаю. Вот почему я получил отпуск. Мне поручено доставить несколько высших офицеров на…
– Куда?
Он заколебался.
– Куда?
– На один из островов в Тихом океане. – Он смял сигарету.
– Там будут… стрелять?
– Возможно.
Они помолчали.
– Но ты не уверен в этом? – спросила она.
– Половина острова все еще находится в руках японцев, – ответил он. – Стрелять будут. И, вероятно, будут их самолеты.
– Почему они выбрали именно тебя? – сердито спросила она. – Это несправедливо.
Он ничего ей не ответил. Она повернулась к нему лицом и, глядя на него снизу вверх, тихо сказала:
– С тобой ничего не случится, Хэнк.
– Конечно.
– С тобой ничего не случится, милый. Будут они стрелять или нет, с тобой ничего не случится. Ты вернешься в Берлин. Ты должен вернуться, понимаешь? Я очень люблю тебя и не вынесу такой потери.
И вдруг он притянул ее к себе, и она почувствовала, как все его тело напряглось.
– Ты мне нужна, – прошептал он, – ты мне нужна, Кэрин. Кэрин, ты так мне нужна, ты так мне нужна.
ГЛАВА VIII
Это было то, что Макнелли называл джунглями.
Хэнк шел по длинной улице из итальянского Гарлема, следуя на запад, повторяя путь трех молодых убийц в тот июльский вечер.
У него было ощущение, словно он оказался в чужой стране, и тем не менее Хэнк не испытывал страха.
Он снова понял и совершенно определенно, что идея о существовании трех Гарлемов, как отдельных территорий, на самом деле – миф. Несмотря на то, что пуэрториканцы говорили на другом языке, – несмотря на то, что они отличались цветом кожи, а она была у них белой, смуглой и даже коричневой; несмотря на необычные овощи, разложенные на прилавках, и на религиозно-мистические брошюры, напечатанные на испанском языке, – эти люди ничем не отличались от своих соседей, живущих к западу и востоку. Их связывало одно общее – нищета.
И все же, в какой-то мере, он понимал страхи Макнелли. Здесь, если судить только внешне, жили чужаки. Какие угрожающие слова произносились тут по-испански? Какие злобные мысли скрывались за этими карими глазами?
Здесь был другой мир, не джунгли, конечно, но мир, такой далекий от мира Инвуда, как и сам остров Пуэрто-Рико. Здесь, в каком-то смысле, была неизвестность. И этот пещерный Макнелли, сидящий на корточках поближе к своему защитному костру, смотрел в темноту и представлял себе, какие ужасные призраки скрывались за каждым кустом, и делал это до тех пор, пока не начинал дрожать от страха.
Хэнк направился к выходу в конце длинного тоннеля и снова вышел на солнечный свет. На углу улицы на первом этаже жилого дома приютилась мясная лавка. Ее вывеска «Carniceria» рекламировала различные сорта мяса, разложенного на подносах в витрине. Рядом с ней был винно-бакалейный магазин. В его витрине были выставлены гастрономические продукты, а над головами висели связки перца. Он прошел мимо бакалейного магазина и вышел на улицу, где был убит Рафаэль Моррез.
Люди моментально поняли, что он представитель закона.
Они чувствовали это инстинктом людей, каким-то образом сделавших открытие, что закон является не защитником, а их врагом. Они уступали ему дорогу на тротуаре, молча наблюдая за ним со ступенек жилых домов. С пустырей, заваленных строительным мусором, на него смотрели дети, когда он проходил мимо.
Он нашел крыльцо, на котором сидел Моррез в тот вечер, когда его убили.
Хэнк проверил адрес и прошел мимо старика в нижней рубашке с пятнами от пота. Он сидел перед домом на ящике из-под молочных бутылок и курил длинную черную сигару. Хэнк задержался в коридоре, изучая при свете спички почтовые ящики. На четырех из них были взломаны замки, и ни на одном не было таблички с указанием фамилии. Он снова вышел на ступеньки крыльца.
– Я ищу девушку но имени Луиза Ортега. Вы не знаете, где я…
– No, hablo, Ingles, – ответил старик.
– Porfavor, – запинаясь сказал Хэнк по-испански. – Donte esta Sa muchalha Louiza Ortega?
– No, entiendo, – ответил старик, качая головой.
Хэнк пристально посмотрел на него. Он говорил по-испански медленно, запинаясь, но, безусловно, понятно. И затем сообразил, что старик просто не хотел отвечать на его вопрос.
– Ей не грозят никакие неприятности, – заверил Хэнк. – Это в отношении Рафаэля Морреза.
– Рафаэля? – переспросил старик. Он взглянул на Хэнка. Его карие глаза ничего не выражали. – Rafael esta muerto, – сказал он.
– Si, уо compredo. Я веду расследование. Soyinvestidator, – неуверенно произнес он, сомневаясь, испанские ли это слова. – Habla Italiano. – спросил Хэнк в отчаянной попытке установить с ним контакт.
– Нет, – тряся головой, ответил по-испански старик и затем добавил на ломаном английском: Уходите. Не беспокойте меня.
– Кого вы ищите, мистер? – раздался за спиной Хэнка голос, и он обернулся. Внизу у ступенек крыльца, упершись руками в бедра, стоял парень. На нем были брюки из грубой ткани и сверкающая белизной тенниска. Парень был смуглый, с карими глазами и коротко подстриженными волосами. Кисти его рук были квадратные, с большими суставами, а на среднем пальце правой руки – перстень с печаткой.
– Я ищу Луизу Ортега, – сказал Хэнк.
– Да, а кто вы такой?
– Окружной прокурор, – ответил Хэнк.
– Что вам от нее нужно?
– Я хочу задать ей несколько вопросов по поводу Рафаэля Морреза.
– Если у вас есть какие-либо вопросы, можете задавать их мне, – заявил парень.
– А кто ты такой?
– Меня зовут Гаргантюа.
– Я слышал о тебе.
– Да? – на губах у парня появилась едва заметная улыбка. – Да, может быть, вы и слышали. Несколько раз обо мне печатали в газетах.
– Я узнал о тебе не из газет, – сказал Хэнк. – Мне говорил о тебе один из членов клуба «Орлы-громовержцы», парень по имени Дайабло.
– Не говорите мне об этом вонючем пресмыкающемся. Если я когда-нибудь снова увижу его, он – мертв. – Говоря это, он издал звук, подобный выстрелу. – Мертв! – повторил он, сжимая кулаки, а его лицо выражало такую ненависть, словно в данный момент он действительно убивал Дайабло. Весь его вид не оставлял никакого сомнения в том, что он на самом деле желал Дайабло смерти.
– Где я могу найти Луизу Ортега?
– Я вам сказал, говорите со мной.
– Это очень любезно с твоей стороны, – ответил Хэнк, – но мне действительно нечего тебе сказать. Разве если ты, случаем, не сидел на этом крыльце в тот вечер, когда убили Морреза.
– О, вы признаете, что его убили, да?
– Перестань, – нетерпеливо оборвал Хэнк. – Я на вашей стороне. В этом деле я обвинитель, а не защитник.
– Полицейский на стороне моего народа? – удивился Гаргантюа. – Ха!
– Не отнимай у меня время, – сказал Хэнк. Ты знаешь, где она, или я должен буду послать детектива, чтобы разыскать ее? Я гарантирую, что он найдет ее.
– Не нервничайте, – ответил Гаргантюа. – Что обо мне говорил Дайабло?
– Ничего, кроме того, что ты военачальник «Всадников».
– Он был нормальным?
– Что ты имеешь в виду?
– А вы не знаете? Большинство из этих «Орлов-громовержцев» принимают наркотики. Одного вы не найдете в нашем клубе – парня, который бы глотал это зелье. Мы тут же с треском вышибем его из клуба.
– Это очень интересно, – заметил Хэнк. – Где живет девушка?
– Квартира четырнадцатая на первом этаже. Ее наверняка нет дома.
– Я все-таки зайду, – сказал Хэнк.
– Послушайте, я подожду вас. Я хочу с вами поговорить.
– Я могу немного задержаться.
– Ничего. Мне все равно нечего делать.
– Прекрасно, – ответил Хэнк и вошел в дом.
Гарлем есть Гарлем. И жилые дома итальянцев, пуэрториканцев или негров – все они одинаковы, и все одинаково смердят. Вонь начинается с вестибюлей со сломанными почтовыми ящиками и разбитыми лампочками. Она преследует вас в то время, как вы поднимаетесь по узкой темной лестнице, освещаемой только на лестничных площадках слабым светом, идущим сквозь окна.
Запах освежающей жидкости «Лизол» был таким же устоявшимся, как и вонь мочи, которую пытались заглушить. Из каждой двери шел запах готовящейся пищи.
Из полсотни квартир исходили запахи рыбы, мяса, спагетти, риса с цыпленком, капусты и бекона. Они смешивались в одну отвратительную вонь, не имевшую уже ничего общего с пищей. Эта вонь, как ядовитый газ, распространялась по коридорам, поражала ноздри и горло и вызывала приступы тошноты.
Он нашел четырнадцатую квартиру и покрутил звонок.
Луиза открыла ему дверь. Она была босиком, в цветастом розовом халатике, повязанном на талии пояском, а длинные черные волосы распущены по плечам. На лице не было косметики, и оно выглядело худеньким, но тело было хорошо развитым. Она смущенно улыбнулась:
– Входите. – И Хэнк вошел в квартиру.
– Присаживайтесь, – пригласила Луиза.
Он оглядел комнату. У одной стены стояла незаправленная кровать со смятой постелью. У противоположной стены рядом с газовым холодильником и раковиной примостился шаткий деревянный стол и два деревянных стула.
– Кровать удобнее всего, – сказала она. – Садитесь на нее.
Он подошел к кровати и сел на краешек. Девушка, поджав под себя ноги, села с другого конца.
– Устала. Я не могла заснуть всю ночь. Он беспокоил меня каждые пять минут, – пояснила она на ломаном английском языке и, помолчав, с полной откровенностью добавила. – Я проститутка, вы знаете.
– Догадываюсь.
– Si, – она пожала плечами. – В проституции нет ничего плохого. Я лучше буду продавать свое тело, чем наркотики или еще что-нибудь. Verdad?
– Сколько тебе лет, Луиза? – спросил Хэнк.
– Девятнадцать, – ответила она.
– Ты живешь с родителями?
– У меня нет родителей. Я приехала сюда с острова к своей тетке. Потом я ушла от нее. Я предпочитаю быть свободной, entiende?
– Да, понимаю.
– В проституции нет ничего плохого, – снова повторила она.
– Это твое личное дело, – заметил Хэнк, – и меня это не касается. Я только хочу знать, что произошло вечером десятого июля, когда был убит Рафаэль Моррез.
– Si, si. Pobresito. Он был хороший парень. Я помню, как однажды он был здесь, когда у меня был «друг». Он играл на губной гармошке. В комнате было очень темно, и мы с «другом» лежали в кровати, а Ральфи играл, – она хихикнула, – Я думаю, он немного возбудился. Я имею в виду Ральфи.
Хэнк слушал и думал, какое впечатление произведут на присяжных показания явной проститутки.
– Однажды я разрешила ему провести со мной время бесплатно, – сказала Луиза. – Я говорю о Ральфи. Он был хорошим парнем. Он не виноват, что родился слепым.
– Что произошло в тот вечер, когда его убили?
– Ну, мы сидели на крыльце – я, Ральфи и еще одна девушка, Терри, тоже проститутка. Она, как и я, испанка, но старше меня. Я думаю, ей около двадцати двух лет. Позднее она собиралась встретиться с одним из своих «друзей». Было похоже, что скоро пойдет дождь. Мы сидели и разговаривали. Ральфи сидел на нижней ступеньке и просто слушал. Он был хороший парень.
– О чем же вы разговаривали?
– Ну, Терри рассказывала мне о том, что у нее произошло днем с полицейским из отделения по делам проституции.
– Что же она рассказывала?
– Ну, дайте вспомнить. Помню, вдруг сразу потемнело…
(Тучи высоко нависли над Гудзоном, раскинувшись темным пологом над жилыми домами испанского Гарлема. Ветер, возникая в ущелье, проносится по улице, задирая подолы юбок двум девушкам, стоящим на крыльце и разговаривающим по-испански. Сейчас на Луизе много косметики, но она не выглядит дешевой или вульгарной. То же самое можно сказать и о Терри. Обе хорошо одеты и, пожалуй, в Гарлеме они одевались лучше всех других девушек. Черноглазые и черноволосые, они красивы своей экзотической красотой и полны жизни и страсти. На этой улице всем хорошо известно, что они проститутки.
У парней мало общего с Терри и Луизой, разве только иногда поболтают с ними о сексе. Они считают ниже своего достоинства спать с проституткой, и даже непорочные ребята среди «Всадников» предпочли бы скорее притвориться, что у них уже есть опыт в этих делах, чем приобрести его с проституткой. Обычные клиенты девушек – мужчины, которые приходят в эту часть города, так как слышали о том, что в испанском Гарлеме можно найти девушек типа Луизы и Терри. Очень часто они возвращаются домой не только с чувством сексуальной удовлетворенности, но и еще кое с чем. Ограбление на улицах Гарлема – обычное явление. Человек, пришедший сюда за сексом, вряд ли потом пойдет жаловаться в полицию на преступное нападение. Девушки не поощряют этих ограблений и не входят в контакт с грабителями. Для них проституция – это чисто деловые отношения: тело за деньги. Иносказательно и не по-деловому они называют своих партнеров просто «друзьями». Это относится к любому, с кем они имеют близость, за исключением того мужчины, с которым они живут в настоящее время, если таковой действительно имеется. Этот мужчина, живя за их счет, является наполовину любовником и наполовину сводником. Его они называют «мой старик». Некоторые «друзья» девушек – респектабельные бизнесмены, живущие в Нью-Рошеле или в пригородах на Лонг-Айленде. Но сами они никогда не приходят в Гарлем, и девушки встречаются с ними в различных местах для тайных любовных встреч, разбросанных по всему городу. Один из «друзей» Луизы – книгоиздатель. Он содержит для этих целей квартиру в Гринвич Виллидж, подальше от своего большого дома в Рослине. В Луизе ему нравятся молодость и свежесть. Терри может вспомнить, как она ходила на вечеринку, состоявшую в складском помещении завода по производству деталей машин в Бронксе. Там не было кровати, и на одеяле, расстеленном на полу, она обслужила одного за другим двенадцать мужчин.
Случайные клиенты подходят к девушкам в барах. Они обычно удовлетворяют свои потребности в Гарлеме. Для этих целей девушки используют квартиру, арендуя ее на вечер или на час у какой-нибудь старой карги. Луиза содержит свою собственную квартиру и не живет со «стариком».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25