Все, что я вам сейчас рассказываю, я услышал от Кима в тот дождливый вечер в Тулузе, когда мы попивали пиво в крошечном баре на улице Семи Трубадуров накануне его отъезда в Шанхай и моего возвращения в Барселону. Если я что-то ненароком добавлю от себя, то, скорее всего, это будет описание подробностей, или, быть может, прихотливая память донесет неведомо откуда какой-нибудь смутный образ из его же собственных рассказов, отпечатавшихся в моих воспоминаниях, однако ничего существенного я не прибавлю и ни о чем не умолчу – именно так развивались эти удивительные события, благодаря которым Ким всего лишь через пятнадцать дней оказался на Дальнем Востоке.
Спустя неделю после того, как Ким привел Кармен с сыном к Денису, – тот, увидев их, зарыдал от счастья – Центр заявляет о своих подозрениях в связи с арестом в Барселоне Нюаляра и его товарищей, и вот Ким отправляется в Париж, где встречается с одним испанским коммунистом, который уверяет, что владеет некой секретной информацией, проливающей свет на недавние события. Однако источник этой информации весьма сомнительный, и многое кажется абсурдным: например, намек на то, что в обмен на личную безопасность Нанду Форкат, ваш покорный слуга, донес в Главное полицейское управление Барселоны на своих товарищей. Все это бесит Кима, который решительно отвергает любые мысли о предательстве. Недавно он в ярости покинул последний съезд НКТ в Тулузе и теперь чувствует себя обессиленным и опустошенным. Он устал от постоянных подозрений коммунистов, отказывающих ему в поддержке из-за его анархистских взглядов, от попыток руководства Конфедерации тормозить все его начинания, от противоборства разных течений внутри НКТ и от бесконечной борьбы, жертвами которой неизменно становятся лучшие товарищи…
Под вечер он гуляет по набережной Сены, раздумывая, что делать дальше с собственной жизнью. Темная река словно хранит в себе то смутное желание счастья, которое все время дремлет где-то рядом, но сегодня выходит из берегов и, кажется, вот-вот затопит измученную память, переполненную насилием и смертью. Забегая вперед, скажу, что поездка в Париж сложилась иначе, чем он предполагал, и вскоре он покинул берега Сены, чтобы перенестись на берега Хуанпу; впервые в его жизни борьба и политика остались где-то вдали, за бескрайним океаном, и он испытывал лишь одно страстное желание – как можно скорее воссоединиться с тобой и твоей мамой.
Однако не будем торопиться. Случилось так, что накануне его отъезда из Парижа ему позвонили из клиники «Вотрен». Это был Мишель Леви, его французский друг, с которым они не виделись с самого освобождения Парижа. У Леви была кличка Капитан Круассе, он был командиром Кима в Лионе, когда они оба сражались в рядах Сопротивления. В марте 1943 года, во время нападения на немецкий патруль, Капитан Круассе спас Киму жизнь, о чем тот никогда не забывал. У Леви было достаточно оснований люто ненавидеть нацистов и сражаться против них со звериной яростью. Его отец и двое братьев, схваченные эсэсовцами во время жуткой облавы на евреев и доставленные на Зимний Велодром, погибли в газовых камерах Треблинки, а оставшимся членам семьи удалось бежать из Франции. Он примкнул к движению Сопротивления и незадолго до освобождения был схвачен гестапо. Его пытали, изуродовали, и теперь ему предстояло вынести две тяжелейшие хирургические операции. Перед возвращением в Тулузу Ким решает его навестить.
Частная клиника в пригороде Парижа. Встретивший его человек в инвалидном кресле выглядит изнуренным и осунувшимся, однако он приветливо улыбается и держится бодро. Они обнимаются, шутят, вспоминают прошлое. Какая нелегкая принесла тебя в Париж, mon vieux? Видишь ли, объясняет Ким, я занимаюсь все тем же, ничего не поделаешь, у нас в Испании еще много этих мерзавцев… и я начинаю думать, что они не переведутся никогда. Я не хотел ехать в Париж, по большому счету, мне здесь делать нечего: все, что я получил за эту поездку, так это очередной нагоняй. Но сейчас я, честное слово, рад, потому что снова могу тебя обнять.
Леви чувствует, что его друг глубоко подавлен. Мне тоже пришлось несладко, говорит он Киму, стараясь его приободрить; похоже, фашисты перебили мне позвоночник, и вот я здесь, а врачи не знают, что со мной делать. Он рассказывает Киму, что с ним было после войны: кое-как подлечившись, он отправился на Дальний Восток, чтобы поправить дела семейного бизнеса, связанного с морской торговлей. Леви из очень богатой французской семьи, у него есть родственники, которые живут в Шанхае уже много лет и владеют множеством предприятий: трамвайной и судоходной компаниями, текстильной фабрикой, ресторанами. Леви полюбил Шанхай с первого взгляда и решил там остаться. Вскоре он возглавил судоходную компанию и одну из фабрик, а полгода назад женился на китаянке по имени Чень Цзинфан, дочери торговца опиумом из Тяньцзиня. Брак оказался счастливым, семейный бизнес процветает, у Леви хорошая репутация у таможенников и банкиров Шанхая… но сейчас все висит на волоске. Его здоровье серьезно ухудшилось, необходимо удалить гематому из спинного мозга, и вот он вернулся в Париж, где лег в клинику знаменитого нейрохирурга. Операция рискованна, однако в случае успешного исхода его ожидает вторая, еще более опасная; одним словом, его пребывание в клинике затянется минимум на четыре месяца. Чтобы не доставлять супруге лишних волнений, он не позволил ей сопровождать себя. Операция состоится через две-три недели, но не смерть на операционном столе пугает его: он боится за жизнь Чень Цзинфан.
– Узнав, что ты в Париже, я сразу же тебе позвонил. – Мишель Леви поворачивает колеса инвалидного кресла и подъезжает поближе к Киму; лицо его выражает тревогу. – Я хочу попросить тебя об одном одолжении, Ким. Об огромном одолжении, которое только ты можешь для меня сделать.
– Я сделаю все, что в моих силах.
– Помнишь Крюгера, полковника гестапо, который пытал меня в Лионе?
– Как не помнить этого негодяя?
– Ты хоть раз видел его лично?
– Нет. Однажды мы обстреляли его машину из пулемета, но этот гад чудом уцелел, спрятавшись на заднем сиденье. Я успел заметить только его фуражку.
– Он в Шанхае, – тихо произносит Леви, словно желая сгладить неприятное впечатление, какое эта новость может произвести на друга. – Теперь он не Хель-мут Крюгер, а Омар Мейнинген, владелец ночного клуба под названием «Желтое небо» и нескольких борделей. Я навел о нем справки: незадолго до окончания войны он бежал в Южную Америку, жил в Аргентине и Чили, где торговал оружием, а затем перебрался в Шанхай. Его хорошо знают любители ночных развлечений, и я убежден, что ему покровительствует организация бывших нацистов – торговцев оружием, связанная с Гоминьданом.
Леви встретил Крюгера случайно, на приеме, устроенном английским консулом, за два дня до своего отъезда в Париж, уже будучи прикованным к этому креслу. Леви мгновенно узнал Крюгера, несмотря на крашеные волосы, усы и обаятельную улыбку. И Крюгер его узнал, хотя притворился, будто целиком поглощен беседой с Цзинфан.
– Сначала я хотел сдать его одному еврею из Нью-Йорка, который охотится за нацистами, – рассказывает Леви. – Год назад, когда я еще был нормальным человеком, я бы расправился с ним собственноручно, однако в таком состоянии пришлось все отменить, и я решил придумать что-нибудь потом, после операции. Но здесь, в Париже, на меня внезапно напал страх. А что, если я сдохну на операционном столе? Я же говорю, эта сволочь меня узнала, на следующий день я получил анонимку с угрозами: если я не стану держать язык за зубами, отвечать придется не только мне, но и моей жене, причем первой будет расплачиваться она. Понимаешь?
– Ты хочешь, чтобы я его пристрелил?
– Главное, я хочу защитить свою жену. Но, конечно, лучше всего покончить с ним раз и навсегда.
– Я согласен.
– Тебе придется действовать самостоятельно, – продолжает Леви. – Ты не должен ничего обсуждать с Цзинфань, твоя задача – обеспечить ее безопасность. Слушай, мой верный друг. – Он придвигается к Киму и берет его за руку. Ким чувствует, как хрустнули его пальцы. – Если с Цзинфан что-нибудь случится, я предпочту не выходить из этой клиники живым. Без нее я жить не хочу… – Он смущенно улыбается и добавляет: – Знаешь, что означает по-китайски ее имя? «Цзин» – «безмятежность», а «Фан» – «благоухание». Эти два слова очень хорошо передают то, чем эта чудесная женщина наполнила мою жизнь.
– Не беспокойся, – отвечает Ким. – Я займусь проклятым фашистом.
– Я знал, что ты меня не подведешь.
Потом он даст распоряжения своим людям, и Ким получит все необходимое.
– Не отходи от Цзинфан ни на шаг, – добавляет Леви, – ты будешь жить у нас дома, в небоскребе на бульваре Банд, самой знаменитой улице на всем Дальнем Востоке.
Он позвонит жене и скажет, что Ким ему как брат и что он едет в Шанхай… искать работу, например.
– Тебе у нас будет хорошо, – говорит Леви. – Правда, я еще не придумал, как убедить Цзинфан, чтобы она выходила из дому только вместе с тобой, особенно по вечерам… Я же не могу рассказать ей о Крюгере и о грозящей опасности, понимаешь? Зачем ее пугать? Ладно, в конце концов что-нибудь придумаю.
Ким задумчиво кивает в знак согласия и замечает: отправиться искать работу в такую даль – довольно странная затея, хотя… А вдруг так оно и будет на самом деле?
– Что ты имеешь в виду? – не понимает Леви.
– Честно сказать, я бы с огромным удовольствием поработал в одной из твоих компаний. Как-никак я инженер-текстильщик, хотя мне так и не довелось работать по специальности: сначала война, потом эмиграция… Но у тебя я быстро все вспомню.
Мишель Леви молча смотрит ему в глаза.
– Конечно, – говорит он. – Значит, ты совсем разочаровался в борьбе?
– Думаю, мое время истекло. На смену нам придут другие, у них это выйдет гораздо лучше. Кроме того, я должен забрать из Испании самое дорогое для меня существо и дать ему счастливое будущее.
– Да. Я тебя понимаю. Но почему именно в Шанхае?
– А почему бы и нет? Чем дальше, тем лучше.
Обрадованный Леви уверяет, что обязательно поможет Киму, а когда выздоровеет и вернется в Шанхай, они подробно все обсудят и отметят его выздоровление.
– Но сейчас главное – Крюгер, – добавляет он неожиданно жестким тоном. – Будь очень осторожен и держи с ним ухо востро, этот негодяй очень хитер и абсолютно лишен совести. Итак, повторяю: с некоторых пор его зовут Омар Мейнинген, он владелец клуба «Желтое небо», самого модного и шикарного заведения Шанхая. Он там бывает каждый вечер…
Ким напряженно вслушивается в сдавленный, болезненный голос друга – сдавленный, как его немощное тело, и болезненный, как воспоминание о страданиях, которые оно познало. Для Кима сейчас не существует ничего, кроме этого голоса, этой боли, он верен старой дружбе и своему долгу. Перед его мысленным взором мелькают сцены насилия и унижения, которые ему хотелось бы навсегда забыть, при всем уважении к памяти погибших товарищей, и, уйдя в себя, он не замечает, что происходит внизу, у его ног, не видит тот знак, который отчетливо вижу я, который мы с вами видим: огромный огненно-красный скорпион медленно ползет на изогнутых лапах по белоснежным плиткам, приближаясь к ногам друзей и поводя из стороны в сторону своим страшным жалом, пламенеющим пунцовым шипом. «Откуда тебе все это известно, если тебя там не было? – спросите вы. – Откуда ты знаешь про сдавленный голос и огненного скорпиона? Да и как мог оказаться скорпион на сверкающем стерильной чистотой полу в роскошной дорогой клинике в пригороде Парижа?…» Если вы когда-нибудь смотрели на алую вечернюю зарю, терпеливо дожидаясь последнего луча, который ярко вспыхивает, прежде чем умереть, вы, конечно же, поймете, о чем идет речь.
Повернув колеса своего кресла, Леви почти вплотную приближается к Киму и давит скорпиона, – он тоже не заметил блеска ядовитого жала.
– Когда ты сможешь отправиться в путь? – спрашивает он с нетерпением.
– Когда прикажешь, капитан, – без колебаний отвечает Ким.
– Я немедленно позабочусь о билетах и деньгах. В Марселе сядешь на грузовое судно нашей компании, его капитан – мой друг, у тебя будет хорошая каюта… Ты спросишь, почему я заставляю тебя плыть на моем корабле, вместо того чтобы купить билет на самолет, уж не собираюсь ли я сэкономить несколько долларов? Разумеется, дело не в этом: просто таким образом ты сделаешь для меня еще одно доброе дело. Судно называется «Нантакет», а в каюте его капитана имеется некая вещь, которая принадлежит мне. Я хотел бы получить ее обратно. Речь идет о китайской книге, автор – Ли Ян; ты узнаешь ее по желтому переплету и прекрасным иллюстрациям. Есть и другая примета: на первой странице ты увидишь китайские иероглифы, дарственную надпись, выведенную красными чернилами, а рядом – алое пятно… Ни в коем случае не забудь: алое пятно. Ты должен потихоньку стащить эту книгу, так, чтобы капитан ничего не заметил. Не спрашивай меня, что все это значит, расскажу тебе в Шанхае… Если только выйду отсюда живым. Я могу рассчитывать на тебя, mon ami?
– Я сделаю все, о чем ты просишь.
– У тебя будет много вещей?
– Зубная щетка и браунинг с перламутровой рукояткой.
Леви улыбается, сидя в своем кресле.
– Вижу, ты не потерял ни храбрости, ни чувства юмора.
– С первым дело обстоит лучше, чем со вторым, – отвечает Ким.
– Отлично. Тебе понадобится одежда и деньги. Я прикажу выплатить три тысячи долларов, в Шанхае купишь все необходимое.
– Я думал, японцы разграбили город.
– Ничего подобного. В Шанхае можно найти то, чего нет в Париже, к тому же лучшего качества и намного дешевле. Если тебе понадобятся деньги или что-то еще, смело обращайся к моему партнеру, его зовут Чарли Вонг; я дам ему необходимые указания. Ты ни в чем не должен нуждаться. Купи себе хорошую одежду. – Леви улыбается, однако губы чуть кривятся от боли. – Рядом с Цзинфань ты должен выглядеть элегантно, она настоящая красавица… И последнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28