Дэви, мэр Окленда, и Рольф, мэр Сан-Франциско, едва не столкнулись лбами. Они с притворной вежливостью обменялись приветствиями, гадая, кому из них отведено в зале более почетное место.
За углом, в проулке, который тщательно расчистили, чтобы подвезти оборудование и животных, ребята с заправки «Шелл» курили и пили джин в компании девиц из колледжа искусств, которых подцепили на кладбище. На девушках были модные шляпки с крошечными полями и платья, не закрывающие резинки на чулках.
– Разумеется, я знаю Картера, – хвастался Джимми. – Во такой дядька! Рассказывает мне, как делает все свои фокусы.
Само собой, никто ему не поверил.
– Заливаешь! – хором воскликнули девицы.
Такси в два ряда высаживали пассажиров у театрального подъезда. Из одних вылезали недовольные служащие министерства обороны, из других, кося на них злым глазом, младшие сотрудники «Вестингауз электрик» и «Американской радиовещательной корпорации». Поступили сведения, что чертежи телевидение уничтожило, но мелкую сошку все же отрядили убедиться собственными глазами, что у Картера ничего нет. По одну сторону выстроилась очередь из детей-инвалидов и сиделок, по другую толпились завсегдатаи галерки. Они вспоминали прошлые шоу, сравнивали Картера с известными киноактерами, обсуждали, он ли убил президента, или это сделала вдова, а может быть, министры или красные. Естественно, возникла тема, которую мусолили еще со времен «Фантомной пушки»: романтичная фигура Картер или трагическая? Сумел ли он представить хоть что-нибудь хорошее после смерти жены?
В семь тридцать Картер обошел сцену и пространство за ней, после чего заперся в гримерной. Это был давнишний ритуал: на последние приготовления ему требовалось ровно две минуты.
Он разделся до трусов и майки. Костюм висел на крюке за зеркалом. Картер сел и тут же вскочил – таким неожиданно мягким оказался стул. Какое счастье – на сиденье лежала большая шелковая подушка! Мгновение Картер размышлял, как всё-таки здорово быть главным исполнителем, потом снова сел и придвинул гримировальный набор. Тени и карандаш для век. Красные точки в уголках глаз, чтобы они не пропадали при ярком свете. Затем грим на лицо, а сверху секретное оружие, абсолютно матовая пудра «Макс Фактор». Она выпускалась для обычных людей, не для сцены, другие фокусники еще о ней не пронюхали. Публике должно казаться, что он вообще без грима. Картер проверил все потайные карманы, на случай, если что-то придется зашить. Но нет – три дня назад он в приступе энергии любовно подготовил всю одежду. Черный шерстяной костюм, такой привычный, теперь завязать черный галстук – вот так – и дальше только поправить тюрбан – вот так. Картер ощупал шелковые складки и убедился, что ни одна из спрятанных вещиц не вывалится на сцену.
Он одернул рукава, снова взглянул в зеркало и увидел ничем не примечательного человека, от которого никак не ожидаешь чудес.
Всего только семь сорок пять. Он поторопился с приготовлениями. От груди к плечам поднималась тревога, настолько сильная, что у нее был свой цвет – Картеру казалось, что она розовая.
Чтобы побороть ее, он с притворным вздохом удовольствия закинул ноги на гримировальный стол и сделал вид, что ему замечательно отдыхается. Поискал спасения в ностальгии: ах, когда он последний раз видел эту уборную? Четыре или пять лет назад, да, это была чудесная неделя. И еще во времена «Кит-Орфея». А в 1911-м, вот это было представление! Как родители перед самым «Шантажом» стояли у него над душой, и как ему хотелось, чтобы они ушли.
Сегодня их в театре не было. Картер и не помнил, когда они последний раз видели его представление. Обещали приехать в Рио, когда он там выступал, но как-то не собрались. Он пожал плечами: у него есть Джеймс, и Ледок, и роман на самой волнующей стадии. А ведь когда-то давно он мечтал произвести впечатление на отца и мать. Интересно, с возрастом человек меньше нуждается в родителях, или просто замещает их кем-то другим?
Сцена, наверное, пуста. Можно пойти туда. Картер погасил свет, закрыл дверь и вышел в узкий коридор. Рабочие и бутафоры сновали мимо, перешептываясь между собой. Картер шел, не поднимая головы, пока не заметил Ледока, при виде которого пробормотал, что идет работать.
– Бумажник при тебе?
Картер похлопал по брючному карману.
– Отлично. Всегда бери с собой бумажник на сцену. Произнеся эту ритуальную фразу, Ледок похлопал Картера по спине.
Пол сцены – планшет – был расположен с небольшим, всего два градуса, наклоном от зрителей, поэтому казался уже, чем на самом деле, как будто там нельзя спрятать, например, помощника или второй набор ящиков. Картер ступал между люков и меток для актеров, чувствуя, какой щит немного пружинит под ногами, а какой закреплен.
Посередине планшета прилепили крестик из изоленты, перед которым Альберт написал: «На месте сем стоит наш шеф». Картер улыбнулся. Позади был зеленый противопожарный занавес, впереди – два пыльных бархатных полотнища, которым через несколько минут предстояло раздвинуться, явив его залу.
Картер был совершенно один, и ему это нравилось. Пока публика рассаживалась, оркестр играл попурри из вальсов и популярных мелодий. Музыка доносилась через занавес приглушенно, мешаясь со звуками из зрительного зала. Веселыми звуками, подумал Картер. Он поборол желание щелкнуть пальцами.
– Эй. – Голос Фебы. Картер не сразу нашел ее глазами – она стояла за кулисами справа, держась за поручень. Оркестр заканчивал последний вальс. Из зала послышались аплодисменты – вероятно, с галерки, где публика не боится показать свою ажитацию.
– Я бы поцеловала тебя на счастье, – сказала Феба, – но у тебя ужасно вонючий грим. Господи, это что, «Макс Фактор»?
– Тс-с-с.
– Не пробовал «Елену Рубинштейн»? Очень хорошая косметика.
Картер слушал вполуха, вспоминая, есть ли у него колода карт. Похлопал по карману фрака – да, есть.
– Среди твоих сегодняшних фокусов есть опасные?
– Ты разве не спрашивала? Они все опасные.
– Нет, я хочу сказать, по-настоящему.
Картер обернулся через плечо. Когда успела начаться увертюра? Она звучала уже в полную мощь, до выхода на сцену оставались минуты.
– В меня будут метать ножи в восемь пятнадцать, а в восемь двадцать пять…
– Пожалуйста, не говори так. Мне больно слушать.
– Ну… я буду ловить пулю зубами. Это опасно.
– Почему?
Музыка играла всё громче. Осталось тридцать секунд.
– Несколько человек погибли при исполнении этого трюка. Обычно пистолет заряжен, но его подменяют другим, с холостыми патронами. Чун Лин Су когда-то… ладно, не важно, У нас абсолютно надежный…
– Не делай этого.
– Трюк совершенно безопасный, Феба. – Он коснулся ее руки. – Правда. Я никогда не рискую.
Она обеими руками взяла его ладонь.
– Я тебя не отпущу, если ты хотя бы не задумаешься на эту тему.
Картер взглянул на занавес и снова на Фебу. Трюк с ловлей пуль – довольно заезженный, наследие прошлого сезона – занимал меньше двух минут в середине третьего акта.
– Я могу его пропустить.
Она опустила плечи.
– За мной должок.
– И что же это будет?
– Музыка смолкла, – сказала Феба и улыбнулась.
Глава 6
Свет медленно погас, и одинокий софит осветил алый бархатный занавес. Пятно света медленно сжалось, грянули барабаны и, впервые с начала десятилетия, большой занавес театра «Орфей» разошелся для полноценного представления.
Софиты освещали пустую сцену. Великий Картер вышел к своей отметке справа из-за кулис и приветствовал публику церемонными восточными жестами. Оркестр играл самые знаменитые такты из марша Элгара.
За считанные мгновения Картер успел увидеть весь зрительный зал. У него было много премьер – больше, чем можно вспомнить, – но такого чувства он не испытывал давно. Картер медленно пробежал по обычному списку – мне жарко… нет; мне холодно… нет, – пытаясь подыскать название этому чувству, и внезапно понял, что самое странное: он вообще чувствует. Он ощущал присутствие Фебы – так давно никто не ждал его за сценой – и в то же время видел в дальних рядах партера пустые кресла. Зрелище подстегнуло его, словно означало, что сегодня надо выступить лучше обычного.
Аплодисменты смолкли. Картер сунул руки в карманы, сжал и разжал пальцы ног в начищенных ботинках.
– Дамы и господа, спасибо, что пришли сегодня. – Занавес сошелся у него за спиной. Картер остался один на авансцене. – Это очень большой театр, достойный лишь самых впечатляющих иллюзий, на создание которых ушли многие тысячи долларов. Приглашаю вас всех увидеть нечто невиданное! Вы все будете поражены. Смотрите! – Он вытащил карты и правой рукой поднял их повыше. – Колода карт!
Зал неуверенно молчал. Начало не казалось многообещающим.
– Можно попросить на сцену добровольца из числа зрителей?
Картер выбрал человека из четвертого ряда, сидевшего возле прохода. Тот поднялся на сцену с таким видом, будто весь театр принадлежит ему.
– Добрый вечер, – сказал Картер. – Как вас зовут, сэр?
– Патрик Смитт, через два «т».
– Мистер Смитт через два «т», пожалуйста, выберите карту. – Картер развернул колоду веером. – Любую, разумеется, не ту, какую я хочу. Не показывайте ее мне. Спасибо. Пожалуйста, спрячьте ее обратно в колоду. Превосходно. – Через мгновение Картер показал девятку пик. – Это ваша карта?
– Да.
– Спасибо, спасибо. – Картер преувеличенно раскланялся, как будто зал разразился овациями, хотя на самом деле редкие хлопки напоминали шуршание газеты на ветру. Он выпрямился и, выгнув одну бровь, оглядел зал. – Знаете, – доверительно обратился он к мистеру Смитту, – я не замечаю особого восторга публики.
Смитт кивнул.
– А моя работа – привести всех в восторг.
– Разумеется.
– Это было слишком просто, наверное?
– Неинтересный фокус, – заметил Смитт. Удачный доброволец – из тех, кто готов всех критиковать.
Картер в притворной задумчивости перетасовал колоду.
– Может быть, они подозревают, что вы – мой сообщник. Фокусники используют сообщников – во всяком случае, так я слышал. Мы встречались?
– Нет, сэр.
– Вы у меня на жалованье?
– Нет, сэр.
– Идя по улице, вы когда-нибудь меня видели? Я выгляжу вот так. – Картер повернулся в профиль, как будто это может помочь.
– Нет, не видел.
– Не знаю, можно ли вам верить. Что, если эти ваши слова оплачены?
– Я абсолютно надежен.
– В том-то и загвоздка. Любой мой сообщник был бы абсолютно надежен. Откуда я знаю, что вы не мой сообщник? Я не могу изумить искушенную сан-францисскую публику, пока мы не выясним, кто мои сообщники. – Картер взялся за подбородок. – Надо их как-то выявить. – Он щелкнул пальцами. – Мистер Смитт, попрошу вас вернуться на свое место. Аплодисменты человеку, который утверждает, что не состоит у меня на жалованье.
Мистер Смитт вернулся в зал, всем своим видом показывая, что много чего мог бы добавить.
– Не соблаговолят ли все в зале – да, да, это относится ко всем – заглянуть себе под кресла? Под одним из них спрятаны пятьсот тысяч долларов в золотых слитках. – Последнюю фразу он произнес экспромтом и представил, как Джеймс сейчас лихорадочно листает сценарий. Зал загудел, послышались изумленные возгласы – каждый зритель и впрямь что-то нащупал под своим креслом. Картер продолжал: – Извините, я сказал пять тысяч долларов в золотых слитках? Я хотел сказать, у каждого под креслом лежит колода игральных карт. – Послышались разочарованные стоны и смех. Картер вернулся к сценарию. – Попрошу вас распечатать сувенирные колоды. Вы увидите, что они довольно тонкие. Поднимите их. Спасибо.
Замечательное зрелище – почти две тысячи рук машут картами. Картер велел всем достать колоды по двадцать одному листу.
– Вы видите обычные игральные карты, только на рубашках у них изображен довольно заурядного вида шарлатан в тюрбане на голове. Его нарисовал мсье Леонетто Каппиелло из Парижа. – Это тоже был экспромт; Картер надеялся, что Джеймс его слышал.
Он велел зрителям выбрать по одной карте.
– Теперь, пожалуйста, не показывайте ее мне. Вот вы, сэр, в восемнадцатом ряду, пятое кресло от прохода, показываете мне карту. Отлично, я закрою глаза. – Картер надел повязку и продолжал: – Теперь пусть каждый уберет выбранную карту в середину, точно под десять карт. Я попрошу вас заняться математикой, но она будет не очень сложной. Поделите карты на две стопки. – Он поднял вверх два пальца. – На две стопки. Вот она, математика.
По всему залу зрители, следуя указаниям Картера, раскладывали карты на коленях или в ладонях.
– Вообще-то математика на этом не кончилась. Снимите три карты сверху… теперь пять снизу. – Он продолжал в том же духе. Публика шуршала картами, некоторые отсчитывали вслух. Однако в самой глубине зала, на третьем ярусе галерки, один из зрителей перекладывал карты словно по указке тюремного надзирателя. После каждой инструкции («Отложите нижнюю карту… поменяйте стопки местами…) он принимался недовольно шипеть, пока соседи не попросили его заткнуться.
– Теперь сбейте колоду. Наступает момент истины. Снимите верхнюю карту и посмотрите на нее. Это ваша карта?
Театр огласили изумленные восклицания: следуя указаниям Картера, каждый зритель (за исключением одного, который сознательно их нарушил) открыл ту самую карту, которую выбрал. Картер снял повязку. Почти две тысячи карт колыхались в воздухе, целый луг белых, красных и черных цветов. Люди оборачивались друг к другу и спрашивали: – Как он это сделал?
– Так я угадал каждому его карту? – Картер улыбнулся. – Что ж, на это я и рассчитывал. Вы все – мои сообщники.
Он поклонился.
Лысый господин на галерке толкнул локтем соседку и прошептал:
– Вот фанфарон!
– Тс-с-с!
– Вы не согласны, что это чистой воды фанфаронство?
– Простите, сэр. – Капельдинер направил фонарик прямо ему в лицо. – Попрошу вас пройти со мной.
– Я заплатил за свое место. Пятьдесят центов.
– Сэр, попрошу вас выйти. – Капельдинер распахнул пиджак и продемонстрировал резиновую дубинку. Лысый господин взглянул на нее, потом снова в лицо капельдинеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71