Конечно, мне будет легче, если новую жизнь я начну не одна.
В карете было душно. По мере того, как они отдалялись от Парижа, дороги становились все хуже. Мари с Фанеттой сидели в экипаже, а шевалье предпочел ехать верхом. «Разумеется, ему так удобнее», – мрачно думала Мари, когда они остановились на почтовой станции, чтобы сменить лошадей, и обе женщины воспользовались возможностью размять затекшие мышцы.
Де Рассак ее почти не замечал. Разговаривал лишь в случае крайней необходимости, когда нельзя было этого избежать, например во время ужина или за завтраком. Впрочем, когда она сообщила, что Фанетта будет сопровождать ее в качестве горничной, Тристан не стал возражать.
На постоялых дворах он обычно снимал две комнаты и не предпринимал совершенно никаких попыток хоть чем-то досадить жене.
Мари испытала облегчение, когда поняла, что Фанетта принимала происходящее таким, как оно есть, не задавая лишних вопросов.
Когда после бесконечной поездки карета остановилась у трехэтажного каменного дома, Мари с любопытством выглянула из окошка, чтобы взглянуть на свое новое жилище.
Сводчатый переход вел во внутренний двор, из которого, поднявшись на пять ступеней, можно было попасть в дом. Посреди площадки был колодец, вокруг которого стояло несколько деревянных ведер. Мари присела у колодца и огляделась.
Крыша представляла собой островки черепицы разных цветов, что свидетельствовало о том, что ее частично обновляли. Точно так же свежей зеленью сияло и несколько оконных ставней.
Шевалье де Рассак широкими шагами пересек площадку. Он все еще был в костюме для верховой езды, а значит, наверное, оставил лошадь в стойле. Мари он не удостоил и взглядом. Девушка последовала за ним к дверям, правая створка которых была открыта.
Внутри Мари почувствовала приятную прохладу. Кругом было тихо, лишь половицы поскрипывали под ее ногами. Молодая женщина пошла дальше. Она оказалась в большом помещении с высокими застекленными створчатыми дверьми, которые открывали вид на окрестности и вели на террасу.
Немногие предметы мебели выглядели такими же ветхими, как и выцветший ковер. Всюду толстым серым слоем лежала пыль. Все убранство здесь говорило о сильной нехватке денег.
Мари остановилась у дверей на террасу. Дом находился на возвышенности, откуда виднелись пологие холмы и бесконечные равнины, на которых росли кипарисы. Кое-где были разбросаны дома, а вдали блестела лента реки.
Мадам де Рассак глубоко вздохнула. Эта идиллическая картина ни в малейшей степени не успокоила ее. Здесь ей придется провести остаток своих дней. Почти полгода назад она явилась в Версаль из ниоткуда, добилась благосклонности короля, но в конце концов, вновь всё потеряла. Слезы навернулись ей на глаза. Мечты растаяли, как снег на солнце. Она не стала фавориткой короля, не обзавелась ни титулом, ни связями. Кроме того, ей не удалось даже скопить денег на будущее и завязать важные знакомства, которые помогли бы в дальнейшем.
А теперь это ее дом, нравится он ей или нет. Дрожащими руками девушка вытерла слезы и решительно выпрямила спину. Она твердо решила больше не плакать и не сокрушаться. Из того, что предлагает ей судьба, она возьмет самое лучшее.
Мари повернулась и пошла осматривать остальные помещения. И здесь была старая, потертая мебель без каких-либо безделушек или украшений. Во всем ощущалось отсутствие женской руки.
В одной из комнат с портретов не стене на нее строго взирал мужчина и значительно более дружелюбная женщина. Были ли это родители ее мужа?
Вдруг Мари услышала голоса и пошла на звук.
– Это означает, что в мое отсутствие ты не делал ничего из того, что я поручил тебе?
– Поставщик черепицы заявил, что начнет снова отпускать нам товар лишь после того, как мы оплатим долги. Как я должен был убедить его в обратном?
Человек, говоривший столь невозмутимо, сидел за столом, наполняя бокал из стоявшей перед ним бутылки. В ответ на разъяренный взгляд ее мужа, который стоял у камина напротив, он беспечно заметил:
– Поскольку ты свою задачу выполнил, в будущем нам не придется больше думать обо всех этих неприятностях, – добавил он и посмотрел на Мари. – Ты не хотел бы представить мне нашу гостью?
Шевалье де Рассак последовал за его взглядом. Не меняя ни позы, ни голоса, он ответил:
– Это моя… – он прервался, – …это новая мадам де Рассак. Мари, это мой брат Трой.
Она кивнула, а мужчина встал, подошел к ней и поднес ее руку к губам. Сходство с братом было несомненным, но вес же его черты оказались гораздо мягче, а глаза имели цвет серого ноябрьского неба.
– Добро пожаловать в «Мимозу», уважаемая невестка. Я очень надеюсь, что вы вернете нашему дому его былой блеск.
Мари почувствовала в его дыхании винные пары и слегка отстранилась.
– Спасибо, зять, за ваше гостеприимство. Что касается всего остального… Думаю, брат вас просветит.
Трой удивленно приподнял брови:
– В чем же он должен меня просветить? Ваше приданое будет состоять в том, чтобы сделать наш дом, который в будущем станет и вашим, снова тем, чем он был когда-то?
Мари решила не отвечать на вопрос. Пусть об этом позаботится ее муж.
– Где я буду жить?
– Здесь достаточно свободных комнат. Выберете ту, что вам понравится, – ответил ее супруг и обратился к брату: – Покажи ей все.
Трой переводил взгляд с Мари на Тристана.
– Как пожелаешь, Трис, – ему понадобилось усилия, чтобы подавить сарказм в голосе. – Пойдемте, невестка. Можно мне в будущем называть вас Мари?
– Буду рада, – она приняла предложенную ей руку, и они покинули комнату. Фанетта с большим дорожным саквояжем ожидала госпожу в прихожей и присоединилась к ним. Дом оказался и в самом деле таким просторным, что там легко было заблудиться. Мари решилась наконец занять обширные покои, состоявшие из двух комнат, окна которых выходили на пологий холмистый склон.
Вместе с Фанеттой она освободила мебель от чехлов. В комодах они нашли постельное белье. Когда женщины управились с этим, Трой со слугой принесли в комнату их багаж.
– Это Николя. Он тоже живет здесь. Кроме него в «Мимозе» еще трое слуг. Кухарка приходит ежедневно из Лассье, но остается только до обеда. Ужин у нас холодный и подается гораздо раньше, чем вы привыкли в Версале.
– Меня это устраивает… – В то мгновение Мари хотелось только одного: избавиться от пропотевшего платья и тесного корсета.
– Хорошо. Тогда увидимся в половине восьмого.
Фанетта, уперев руки в бока, стояла перед окном:
– Гардины надо снять. Они все пыльные и, могу поспорить, разорвутся, едва я попробую их закрыть. Дом хороший, только совершенно запущенный.
– Завтра, Фанетта, – Мари начала расстегивать пуговицы на своем платье. – И пол надо вымыть, и ковер хорошенько выбить, но все это терпит до завтра. А теперь принеси мне воды, я хочу вымыться.
– Уж простите меня за откровенность, но вы моетесь слишком часто, мадам. Это может быть вредно для вашей нежной кожи, – заметила Фанетта, сморщив носик. – Надеюсь, вы не заболеете. Найти здесь врача…
– Предоставь решать мне, – сейчас Мари не хотелось спорить, а доводы Фанетты ей были и так известны. – Я хочу, чтобы ты заняла соседнюю комнату.
– Эту… где кровать с балдахином? – запинаясь, спросила девушка. – Но это же не комната для прислуги!
– Неважно. Так ты всегда будешь рядом, когда понадобишься мне. Если кто-то станет возражать, я все улажу. Не думай об этом.
– Спасибо, мадам. Благодарю вас от всего сердца.
– Не стоит, А теперь принеси мне воды.
Тристан прижался к шее лошади, делая длинный прыжок над изгородью, отделявшей его земли от владений графа дю Плесси-Ферток. То, что он застал Троя, как обычно, пьяным и поймал на том, что тот запустил дела, отнюдь не улучшило настроение шевалье. Более того, он ожидал, что Мари закатит истерику, увидев свой новый дом, но этого не случилось. Тем не менее он не чувствовал ни малейшего желания сидеть за одним столом с ней и с братом.
Кроме того, он соскучился по Жислен. Больше, чем ожидал. Тристан бросил лакею поводья и, шагая через две ступеньки, поспешил по лестнице, ведущей к замку.
– Где я найду графиню? – спросил он гофмейстера, ожидавшего его на лестнице. – Можешь не докладывать обо мне, я хочу сделать ей сюрприз.
– Как пожелаете, шевалье де Рассак. Мадам графиня в своих покоях.
– Спасибо, Лефевр.
Вот уже шесть лет Тристан был частым гостем в этом доме, и так же давно ему были знакомы чопорные манеры этого человека, у которого на лице никогда не появлялось и намека на улыбку.
Перед дверью Жислен, прежде чем взяться за ручку и бесшумно войти, он еще раз пригладил волосы. Жислен сидела у изящного секретера и писала, прелестно склонив голову набок. Ее золотисто-каштановые волосы мягкими волнами спадали на спину. Она была в светло-желтом домашнем капоте из воздушных кружев, и, как надеялся шевалье, под ним не было ничего, кроме тонкой ночной рубашки. Тристан молча разглядывал женщину, очарованный невероятным совершенством облика, и почти жалел о том моменте, когда она подняла взгляд и увидела его.
Лицо женщины озарила улыбка, которая с каждым мгновением становилась все ярче.
– Трис! – она вскочила, бросив перо, и подбежала к нему, чтобы кинуться в объятия. Он поднял ее и закружил. – Я так скучала по тебе! – едва дыша, сказала она и обвила рукой его шею.
Тристан склонился к ней и прижался губами к ее губам, которые немедленно открылись навстречу. Шевалье затопило блаженство, и он тотчас ощутил, как его покидает напряжение.
Тот теплый прием, которого так не хватало ему в «Мимозе», он нашел здесь. Губы Жислен имели знакомый вкус родных мест, страсти и желания.
Поцелуй стал настойчивее, при этом Тристан приподнял свою возлюбленную. Руки Жислен бродили по его телу, разжигая в нем страсть, пока он не был полностью объят ее пламенем.
Со стоном он поднял голову:
– Я тоже скучал по тебе. Чувствуешь, как сильно?
Опустив ладони ему на плечи, она заговорщически взглянула на него:
– Я бы встревожилась, не почувствовав этого, топ cher. Впрочем, ты что-то слишком уж одет.
– Этот недостаток легко исправить, – Тристан поставил ее на пол и начал раздеваться.
Жислен смотрела на него, и неприкрытое желание на ее лице еще больше возбуждало шевалье.
– Люблю прикасаться к тебе, – шептала Жислен. – Так приятно тебя ощущать. Твою кожу, мышцы. Ты прекрасен, как греческий бог.
Тристан рассмеялся, но его смех прозвучал хрипло.
– Надеюсь все же, что я куда живее статуи.
– О да, – промурлыкала она. – Много живее!
Женщина позволила кружевному капоту скользнуть на пол. Под ним была простая белая ночная рубашка тонкого полотна с бесчисленными крохотными перламутровыми пуговками.
– Я не могла знать, что ты придешь, – извиняясь, добавила она.
– Я люблю трудности, – сказал Тристан, начиная расстегивать пуговки и одновременно гладить ее бедра.
Жислен резко вздохнула, по ее телу пробежала дрожь. Он знал, как разжечь в ней желание, знал, какие нежности доставляют ей наивысшее наслаждение, так же как и она знала каждый миллиметр его тела.
Продолжая ласкать женщину, он вновь прильнул к ее губам. Графиня впилась ногтями в его плечи и запрокинула голову. Потом он молча сорвал с нее ночную рубашку, скользнул восхищенным взглядом по телу и поднял на руки. Жислен прильнула к нему.
В этот момент никого, кроме друг друга, для них не существовало.
Уже шесть лет Тристан был единственным и желанным развлечением в монотонных буднях мадам Плесси-Ферток. Сначала Жислен видела в нем молодого, пылкого сорвиголову и лишь высмеивала его. Ведь он был на десять лет моложе, чем она… Потом это, наоборот, стало возбуждать ее. Мысль о том, чтобы соблазнить этого молодого повесу, увлекла ее, а то, что не она, а он соблазнил ее, стало ясно значительно позже.
В первое время они встречались тайком почти ежедневно, но со временем Тристан стал регулярно появляться в замке Плесси-Ферток. У Жислен до него было несколько любовников, но ни один из них не сумел затронуть ее чувств в той же мере, как Трис. Она ощущала себя желанной даже тогда, когда просто думала о нем. Уныние, в которое графиня была погружена с самой свадьбы, испарилось, и Жислен чувствовала неподдельную неуемную радость жизни. Она больше стала уделять внимания своей внешности, снова посещала празднества и поддерживала отношения со своим братом.
Что касается ее мужа Жака, здесь Жислен не испытывала угрызений совести. Она ничего его не лишила. Напротив, он радовался, когда жена была в хорошем настроении и шутила с ним, вместо того, чтобы все время придираться или совсем не замечать. Тристан тоже не питал к Жаку никаких отрицательных эмоций, в отличие от Анри.
Тристан обращался с ним с добродушной снисходительностью, играл в карты или прогуливался верхом. Это было одной из причин, по которой Жислен ценила де Рассака не только как любовника, но и как друга.
– Жислен, – прошептал он, – моя чудесная Жислен. Как прекрасно снова быть с тобой!
Он перекатился на бок, не выпуская ее из объятий, и отвел назад волосы, чтобы лучше видеть лицо своей возлюбленной.
– Все будет, как прежде, или это твой прощальный визит? Анри писал мне, что ты осуществил свое намерение и привез жену, – добавила она, когда Тристан удивленно вскинул брови.
Де Рассак спросил себя, о чем еще мог написать сестре Анри.
– Не переживай, мой ангел. Пока я здесь желанный гость, для нас ничего не изменится, – ответил он, утешая графиню и надеясь, что этим тема исчерпана.
Но Жислен и не думала успокаиваться. Вместо этого она продолжала выспрашивать:
– Какая она?
– Молодая, светловолосая и очень уверенная в себе, – не успел Тристан это произнести, как тут же понял, что совершил ошибку.
– Насколько молодая? – тотчас спросила Жислен.
– Слишком молодая, – уклончиво ответил Тристан. Янтарные глаза Жислен впились в него.
– Девятнадцать лет, – пробормотал он. Жислен упала на спину и закрыла глаза.
– Значит, мадам де Рассак вдвое моложе меня.
– И вполовину не так соблазнительна, как ты, – поспешил заверить возлюбленную Тристан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27