– О, Мэгги, я так рада, что ты уже способна шутить!
– Я серьезна как никогда, – возразила Мэгги.
Почувствовав, как кто-то слегка сжал ее локоть, она обернулась.
– Идемте ужинать, – пригласила Элизабет Фэрчайлд.
Мэгги осушила стакан и со звоном поставила его на поднос.
За ужином ее посадили рядом с высоким молчаливым мужчиной, который когда-то часто общался с Джереми.
– Мне очень жаль, что ваш муж скончался, – торжественно произнес он. – Он приносил большую пользу, когда был среди нас. – Затем отвернулся и завел разговор с сидевшей справа болтливой француженкой.
Мэгги залпом выпила бокал белого вина. Ей были знакомы подобные бокалы. Все тот же хрусталь. Такая же камчатная скатерть, такие же тарелки с изображением льва и единорога. Она вдруг вспомнила, что сегодня почти не ела, поэтому выпитое спиртное сразу ударило в голову. Как правило, она вообще не пила джин – только вино и херес.
– Интересно знать, что ты думаешь об этом вине, Легэ, – сказал сидевший во главе стола Роджер Фэрчайлд. – Его изготовил друг Элизабет.
– Я бы не назвала его близким другом, – с усмешкой поправила его супруга. – Просто мы с его женой учились в одной школе.
Официант показал мужчине, сидевшему рядом с Мэгги, бутылку вина, отвернув салфетку, чтобы тот мог рассмотреть этикетку. Она заметила надпись «Шато Бос-кьер», выполненную золотом под гербом, увенчанным короной. Официант налил немного и Мэгги.
– Interessant, – сказал ее сосед. – Un bouquet exceptionnel…
Мэгги жадно выпила консоме и обнаружила, что даже туда добавлен херес. Повернулась к соседу с другой стороны, представленному как директор Парижской оперы. Он хранил ледяное молчание, лишь внушительный кадык двигался вверх-вниз при каждом глотке.
– Сейчас как раз начинается оперный сезон, не правда ли? – спросила Мэгги, вновь вживаясь в роль благовоспитанной гостьи на французском приеме.
Мужчина повернулся и посмотрел на нее скучающим взглядом:
– Да, послезавтра премьера.
– Я была в опере лишь однажды, когда мой муж еще здесь работал, – сказала она. – То было специальное представление для принца Чарлза.
– Кажется, «Cosi fan tutte ossia La scuola degii amatiti»? Да, помню – это было еще до моего назначения.
– А какую оперу вы будете показывать в этот раз? – вежливо поинтересовалась Мэгги.
Собеседник поднял повыше к свету бокал с вином.
– Этот сезон мы открываем оперой «Отелло».
Официант добавил в бокал Мэгги рубиновой жидкости. Сделав большой глоток, она призналась:
– Мне всегда было жаль Отелло.
– Ах, мадам, – ответил директор, и его кадык спрятался под воротничком, – это все банальная ревность.
– А разве вы не находите, что ревность – одно из самых естественных человеческих чувств? – спросила Мэгги, отпив еще вина.
– Я полагаю, настоящий homme dn monde должен быть выше этого, – ответил её сосед, вылавливая яйцо в бульоне. – Вы согласны?
– Нет, – заявила она, не замечая, что повышает голос. – Он очень сильно любил свою жену, поэтому даже предположение о ее неверности оказалось невыносимым! – Неожиданно лицо собеседника стало расплываться перед ее глазами – Мэгги всхлипывала. Все затихли, а потом она ощутила прикосновение напудренной щеки Элизабет к своей.
– Дорогая, – прошептала Элизабет, – тебе, наверное, нужно прилечь.
– О нет, я в полном порядке, – весьма неучтиво ответила Мэгги. – Но я действительно не согласна… насчет Отелло и Дездемоны.
– Да, да, конечно, – успокаивающе произнесла хозяйка и повела ее в другую комнату. – Полагаю, тебе необходим отдых. Тебе многое пришлось пережить за последнее время.
Мэгги легла на жесткий диван, ее грудь тяжело вздымалась. Даже будучи не вполне трезвой, она понимала: произошло нечто ужасное.
В комнату зашел посол.
– Мэгги, если хотите, – мягко сказал он, – можете переночевать у нас, мы приготовим вам спальню. Уверен, утром вы будете чувствовать себя гораздо лучше.
– О нет! – Мэгги в панике села и выпрямилась. – Пожалуйста… Я лучше поеду домой.
На следующее утро, спускаясь к завтраку, Мэгги страдала от похмелья и от сожаления о том, как неприлично вела себя предыдущим вечером. Что бы подумал Джереми? Надо хотя бы послать Элизабет Фэрчайлд букет цветов в качестве извинения…
Золтан церемонно встал. Она заметила, что усы у него были выпачканы яйцом.
– Boldog szuletesnapot, мадам, – сказал он.
– О, Золтан, ты помнишь, когда у меня день рождения!
– Мне легко было запомнить, – скромно признался он. – Это День венгерской революции.
По этому случаю решено было устроить торжественный праздничный обед.
– Приглашаю тебя в пивную «Липп», – сказала Мэгги. – Там много хороших блюд из капусты. Ты ведь любишь капусту.
В пивной их усадили за маленький столик у стены. Золтан был при параде – в галстуке, находившемся в веселой цветовой дисгармонии с клетчатым пиджаком. Мэгги внимательно изучила винную карту. Знакомых названий почти не было. За исключением «Шато Боскьер» – когда же ей приходилось его пить? Ах да, конечно – вчера вечером…
Мэгги заказала самое дорогое вино. В конце концов, сегодня был ее первый день рождения после смерти мужа. Джереми никогда не забывал о ее торжестве – в резиденцию каждый раз доставляли букет цветов, вероятно, заказанный секретаршей. Муж считал поздравительные открытки банальностью и предпочитал сопроводить букет собственной визитной карточкой с коротким поздравлением, выведенным аккуратным почерком: «В день рождения дорогой супруге» или «С днем рождения, милая Мэгги».
Подарок тоже полагался, но Джереми не любил сюрпризов. По его мнению, подарок должен был быть практичным. Они обсуждали, что Джереми купит ей, утром, пока он принимал ванну, а Мэгги пила утренний чай. Электрочайник «Рассел Хоббс», кстати, был одним из подарков мужа. А в прошлом году он подарил ей мощный фен, потому что она всегда сама мыла и сушила голову, не прибегая к услугам парикмахеров. По особым случаям, вроде дня рождения королевы, Мэгги иногда заглядывала в салон красоты. А потом стояла в тугих локонах на лужайке, при этом каблуки-шпильки проваливались в землю, и приветствовала членов местной британской диаспоры, каждый год собиравшихся на пикник, чтобы поднять тост за свою правительницу кружкой пива, закусывая его жаренными на углях сосисками.
Золтан со скептическим видом рассматривал свою порцию chroucrotte.
– Французы считаются лучшими поварами в мире, а не могут даже приготовить toltott kaposta! Моя мама…
– Золтан, – перебила Мэгги, – как продвигается наш проект?
– Понадобится время, – хмуро ответил он, – и тщательное планирование. Если мы должны испортить телесуфлер, то мне нужно попасть в здание, а это не так просто, как кажется…
– Прошу прощения, – раздался голос за соседним столиком, – Я случайно заметил – вы пьете мое вино. Скажите, как вы его находите?
Мэгги обернулась. Она привыкла опасаться незнакомцев, которые начинают разговор, не будучи представленными. Но, увидев румяное улыбающееся лицо говорившего, почему-то сразу успокоилась и ответила:
– Оно очень вкусное.
Золтан кивнул, пристально глядя мужчине в тарелку.
– Могу я поинтересоваться – что вы едите? – спросил он.
– Ах, это суфле! Его так хорошо здесь готовят. Позвольте и вас угостить. – Мужчина подал знак официанту, который в мгновение ока оказался у его столика.
Такое повышенное внимание резко контрастировало с томным безразличием, с которым он обслуживал Мэгги и Золтана.
– Знаете, я из Дордони, – сказал сосед. – Там я и делаю это вино. У меня небольшой замок.
Мэгги попыталась представить, как выглядит небольшой замок.
– А под суфле, наверное, неплохо будет выпить кальвадоса? Жюль! – вновь позвал он официанта. – Я также выращиваю свиней, – произнес он небрежно-смущенно, будто стыдился своей откровенности, но не мог сдержаться. – Одна моя свиноматка стала чемпионкой страны. Теперь ищу для нее подходящего мужа. – Запустив в волосы короткие пальцы и приведя в еще больший хаос свою и без того небезупречную прическу, он поднял бокал и стал разглядывать его на свет. Темно-рубиновая жидкость переливалась. – Красивый оттенок, не правда ли? За ваше очень хорошее здоровье!
– Egesegere! – произнес Золтан.
Мэгги лишь улыбнулась и чуть-чуть приподняла бокал. Джереми в свое время научил ее, что говорить «ваше здоровье» – дурной тон.
– Вы с мужем здесь в отпуске? – полюбопытствовал незнакомец.
– Нет, что вы, мы не муж и жена! – Мэгги смущенно рассмеялась, ужасаясь, что кто-то может подумать, будто она замужем за венгром с отвислыми усами и в клетчатом пиджаке, но тут же устыдилась своих мыслей.
– Мы здесь по делу, – важно произнес Золтан. – Мы деловые партнеры.
– Э-э… я знаю, вы, англичане, не любите личных вопросов, но все же хотелось бы спросить: каким именно бизнесом вы занимаетесь?
– Импортом-экспортом, – с напыщенным видом ответил Золтан.
Новый приятель, которого, как выяснилось, звали Люк, настоял на том, чтобы проводить их до гостиницы. Он также заплатил по счету, несмотря на протесты Мэгги. Люк мотивировал это тем, что вино было на его совести.
– Я ведь не каждый день оказываюсь за соседним столиком с человеком, выбравшим мое вино – к тому же одно из лучших, – сказал ой, глядя на нее с одобрением. – О, я хорошо знаю эту улицу, – добавил он возле гостиницы. – Все время хожу сюда покупать сыр. – У входа в гостиницу Люк пожал на прощание руку Золтану и едва заметно коснулся губами руки Мэгги. – Au revoir, mon amie.
Проходя сквозь стеклянные двери, Мэгги оглянулась и увидела, что Люк все еще стоит там, спрятав руки в карманах мешковатых штанов.
– Au revoir, raon amie! – повторил Золтан с противным венгерским акцентом по пути в номер.
– Золтан, лучше сосредоточься на нашем проекте, – строго сказала она, захлопывая свою дверь, затем села на кровать и скинула туфли. С удивлением Мэгги поймала себя на мысли, что эта случайная встреча доставила ей удовольствие. После Жильберто никому еще не удавалось вызвать у нее такой эйфории, сопровождаемой легким чувством вины.
Живя с мужем в Париже, Мэгги столкнулась с Жильберто еще один раз. Как-то ранней весной она направлялась в книжный магазин на маленькую улочку, неподалеку от бульвара Сен-Жермен. Ей рассказал о нем на приеме один художник. Магазинчик специализировался на литературе об искусстве, и Мэгги хотела найти книгу об Эдуарде Вюйаре, чье творчество она тогда начала открывать для себя. Она рассматривала корешки книг на полках, разыскивая нужное название. Играла тихая музыка – звуки танго почему-то показались ей знакомыми.
– Cuando pasaste a mi lado se me apreto el corazon, – прошептал ей кто-то на ухо.
Обернувшись, она увидела резко очерченный профиль Жильберто. Он пристально смотрел на нее.
– Кажется, это наша песня, – сказал он, улыбнувшись. Обезоруживающая улыбка удивительным образом меняла его лицо, придавая ему озорное юношеское выражение.
– О, здравствуйте. – Мэгги смущенно покраснела, потом стала бормотать что-то про Вюйара и весеннюю погоду. Жильберто тоже любил Вюйара и порекомендовал ей книгу, посвященную творчеству группы «Наби».
Он настоял на своем желании проводить ее домой, взял под руку и повел по узкому тротуару. Полиэтиленовый пакет с книгой болтался где-то внизу и время от времени бил его по ноге.
Живя в Англии, Мэгги привыкла брать мужчину под руку, робко просовывая пальцы ему под локоть. В том, как Жильберто сделал то же самое, была какая-то пугающая интимность. Странная легкая дрожь распространялась, как вспышка света, по всему телу, от того места, где оказалась уверенная рука ее спутника. «Интересно, чувствует ли он нечто подобное?» – подумала она. И, взглянув на него, увидела его напряженное лицо.
Они прогулялись по бульварам, где расцвели каштаны, посмотрели товар у букинистов, расположившихся на берегу Сены. Потом зашли в кафе, выбрали столик на открытой площадке и устроились за ним, наслаждаясь легким весенним ветерком, теребившим скатерть. Они рассказывали друг другу о своем детстве: Жильберто вырос в Буэнос-Айресе, а Мэгги – в Ледбери. Будто на разных планетах. На углу улицы стоял старик и играл на скрипке. Какое-то время они молча слушали музыку, а на обратном пути Жильберто бросил в футляр от скрипки десятифранковую банкноту.
– Вы так щедры, – сказала Мэгги, во второй раз вызвав у Жильберто улыбку.
– Он так ужасно как-то играл, – оправдывался он, – надо же было его поддержать…
По прибытии в «Отель де Шаро» Жильберто расцеловал ее в обе щеки.
– Так у нас в Аргентине принято прощаться, – объяснил он обескураженной Мэгги. – А потом, при новой встрече, мы так же здороваемся.
Спотыкаясь, она побрела на второй этаж. В голове была полная каша. Моника, секретарша Джереми, сурово взглянула на раскрасневшуюся Мэгги из-за стекол строгих очков в стальной оправе.
– Дамы из Ассоциации британских женщин уже больше получаса вас дожидаются, – сообщила она.
– О Боже, какой ужас! Должно быть, я совсем потеряла счет времени…
После долгого и нудного собрания Мэгги вернулась домой и увидела, как Мариэлиза входит в гостиную с огромной вазой, заполненной красными розами с длинными стеблями.
– Цветы? – удивилась Мэгги. – От кого?
– Записки не было, – ответила Мариэлиза, – только вот это. – И протянула ей сверток, в котором оказалась аудиокассета. Попурри из танго.
Мэгги наклонилась и вдохнула аромат, источаемый бархатистыми лепестками. Этот букет был совсем не похож на те, которыми обычно обменивались в дипломатических кругах по разным официальным поводам.
– Мариэлиза, возьми их себе, пожалуйста, – сказала она.
Горничная нерешительно смотрела на хозяйку, будто не зная – обрадоваться или возмутиться.
– Ну, ты же понимаешь, – добавила Мэгги, – у моего мужа аллергия…
Вскоре после этих событий аргентинского посла отозвали – к большому ее облегчению. Она предпочла не упоминать о том солнечном весеннем дне в разговорах с Джереми, хотя раньше никогда ничего не скрывала от мужа. В конце концов ей удалось запрятать воспоминания о Жильберто и сопровождавшее их томительное чувство вины в глубины подсознания, откуда они иногда выплывали под звуки танго, терзая душу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28