Как бы там ни было, эти девушки чувствовали себя в салонах хозяйками. Подметали волосы с пола в перерывах между клиентами, смахивали перьевыми метелками пыль с упаковок с косметическими препаратами, которые были расставлены на полках. Они всегда приходили с наставником или наставницей, которые сидели в приемной и читали журналы. Если бы кто-то поинтересовался моим мнением, то я бы сказала, что от этих девушек с пороками развития куда больше пользы, чем от их наставников.
Вики была нашей любимицей. У нее длинные светлые волосы, алебастровая кожа, губы подковкой и синдром Дауна. Наставники до такой степени извели ее своими указаниями и наставлениями, что теперь она сама наставляла себя – очень громко и целый день напролет. Забавнее всего было, когда Вики заходила в ванную.
– Давай быстро, одна нога здесь, другая там, – слышали мы ее голос из-за закрытой двери. – Нечего тут дурака валять. И помой руки с мылом.
– Будь осторожна, не стискивай собаку слишком сильно, – говорила она себе теперь. Прямо посередине спины Прешес тянулся ряд крошечных мокрых колючек, и Вики должна была следить за тем, чтобы Прешес не придумала, как до них добраться.
Марио наконец заметил колючки на собаке.
– Послушай, Белла, что ты делаешь? Сюда вообще нельзя приносить животных, – возмутился он.
– Папа сказал, что ничего страшного, – заверила я брата, разумеется, вовсе не спрашивая разрешения у отца. – И скажи Тодду, что нам это не стоило ни цента. От вчерашней клиентки у меня осталось немного обесцвечивающей краски.
– И зачем она тебе понадобится? – спросил Марио.
Эстер Уильямс нацепила на нос очки, чтобы получше разглядеть моего брата, а я принялась встряхивать огромный флакон с лаком для волос от «Тайджиай» «для плохой и трудной головы».
– Понятия не имею, – ответила я. – На эту несчастную собаку надели одежду, так что ее шерсть превратилась в какую-то паклю. Вот я и подумала, что если сделать ей несколько светлых прядок, то она будет выглядеть получше. А я пока поищу ей какую-нибудь другую одежку. Мне, кстати, наконец-то удалось снять с нее это свадебное платьице. Должна тебе признаться, это было очень нелегко.
Большую часть воскресенья и весь понедельник мы с Прешес пытались разыскать хоть кого-то из семьи Силли Сайрена, но они все исчезли. Бесследно! Контракты, которые они подписали с таверной «Олд Маршберри» и с унитарной церковью, где проводилось венчание, оказались незаконными.
Отстегнув с ремня мобильный телефон, Марио открыл кожаный чехольчик и принялся жать на кнопки.
– Ты добьешься, что нас закроют за то, что мы тут опыты на животных проводим, – проворчал он. – Ты же знаешь о существовании государственного закона, запрещающего приводить собак в салоны.
– Слушай, прекрати, а! – бросила я. – Не стоит тут драму разыгрывать. Я где-то читала, что в Массачусетсе до сих пор действует пуританский закон, запрещающий перевозить по воскресеньям лед, пчел и ирландский мох.
Хотелось бы мне знать, ты и на всю эту ерунду обращаешь внимание?
– Эй! – вмешалась в разговор Эстер Уильямс. – Вам, ребята, кто-нибудь говорил о том, что через дорогу от вас открывается новый салон? Под кондоминиумом, рядом с кабинетом дантиста. В группе, где я занимаюсь танго, сплетничают, будто все работники там будут геями.
– Ну да, салон уже получил название «Лучшая маленькая парикмахерская в Маршберри», – сказал Марио.
– Серьезно? – удивилась я.
Марио кивнул.
– Но вы-то не собираетесь нас покинуть, а, Эстер? – спросил он.
Эстер Уильямс захлопала свеженаклеенными ресницами.
– А ты получше за мной присматривай, мальчик, – кокетливо промолвила она.
– С удовольствием, – улыбнулся Марио. Затем он повернулся ко мне. – А ты не очень-то увлекайся им, Белла. Ты же понимаешь, что за собакой непременно вернутся.
Я посмотрела на Прешес. Песик сидел совершенно спокойно и совал лапку Вики. Я торопилась поскорее закончить с Эстер, чтобы вынуть из шерсти Прешес колючки, пока они не запутались в ней окончательно. Хорошо еще, что размеры собачки позволяли помыть ее в любой раковине, хотя, конечно, лучше было бы сделать это в задней комнате. Там, кстати, были раковины, куда мы сливали всяческие отходы, ведь мыть собаку в раковине для клиентов не очень-то хорошо. Во всяком случае, пока Марио не ушел. Я воспользуюсь хорошим сильно смягчающим кондиционером для сухих и поврежденных волос. После этого нанесу на шерстку Прешес чуточку распрямителя для волос от Джона Фриеда – прямо на высветленные прядки, чтобы она не смогла их слизать.
– Послушай, – возмутилась я, – вовсе я «им» не увлекаюсь. Я просто купила собачке недельный запас еды. И Прешес – не «он», Марио! Это девочка. Она.
Марио оторвался от своего мобильника.
– Только не вздумай взять ее с собой вечером, Белла.
Я стала брызгать лаком на прическу Эстер, а она начала махать рукой перед лицом, загораживаясь от мелких брызг.
– А что будет вечером? – поинтересовалась я.
– Кандидаты в сенат будут выступать в прямом эфире – предстоят дебаты в семичасовом выпуске программы «Бинтаун», – ответил Марио. – Попробуй все-таки периодически заглядывать в свое расписание, ладно? Не понимаю, почему ты этого не делаешь.
– Я никакого отношения к этой программе не имею. А… – Мне не хотелось произносить ее имя, поэтому я замолчала.
– София не может заниматься ими обоими, Белла, – продолжил мою мысль Марио. – Их сопровождающие не хотят, чтобы перед дебатами они оба оказались в одной комнате, поэтому для грима каждому кандидату готовят отдельное помещение.
– Так не пойдет, – отрезала я. – Пошли кого-нибудь другого.
– Белла, прекрати, ты мне нужна. К тому же ты уже гримировала губернатора, и жалоб на тебя не поступало.
Только сейчас я поняла, что все еще поливаю лаком Эстер Уильямс, волосы которой были уже покрыты столь мощной броней, что ее прическа продержится не меньше месяца и запросто переживет ураган. Я поставила флакон с лаком на стол и запустила пальцы в собственные волосы, пытаясь обдумать складывающуюся ситуацию. Но не могла ничего придумать.
– Ладно, я это сделаю, – решила я наконец. – Если уж мне не придется находиться в одной комнате сам знаешь с кем. Но на этот раз мне нужен хороший кандидат.
– Белла, да прекрати же ты! София вот уже пять лет занимается им.
– Об этом мы даже говорить не будем, Марио.
Мой брат усмехнулся.
– Ну хорошо, – сказал он. – Возможно, я смогу что-нибудь сделать.
Расстегнув застежку-липучку, я сняла накидку с плеч Эстер. Марио помог ей встать, поддержав под локоть, и она подняла голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Прешес бросилась ко мне. Наклонившись, я взяла ее на руки.
– Так и быть, я это сделаю, – сказала я. – Если только вы с Тоддом согласитесь выступить в роли бебиситтеров.
– Белла, это же собака! Ты можешь оставить ее на несколько часов одну, – возмутился Марио.
Я принялась вынимать из шерсти Прешес колючки.
– Об этом и речи быть не может, – заявила я.
Я, конечно, опростоволосилась – позволила Софии первой приехать к месту съемок. Естественно, она заняла настоящую гримерную и расставила повсюду свои принадлежности. Не стану спорить – гримерка была небольшая, размером всего с половину гардеробной комнаты, но она соединялась с артистическим фойе телестанции. В комнатке вдоль одной из стен располагался длинный прямоугольный туалетный столик. Сверху он был неплохо освещен светильниками, висевшими прямо под потолком, и перед ним даже стояло парикмахерское кресло. Был там еще и стул, стоявший в уголке, – на него можно было выставить все необходимое. А дверь в гримерке была расположена так, что можно было гримировать кого-нибудь и одним глазом смотреть телевизор. В комнате даже была кофе-машина!
Меня же отправили в холл, где устроили нечто вроде артистической грим-уборной. Правда, располагалась она в мужской туалетной комнате, точнее, на пути в мужскую туалетную комнату. Это была крохотная проходная комнатенка, через которую шли все, кто направлялся в мужской туалет. По размеру она была в половину обычной гримерной; вдоль одной стены выстроился ряд шкафчиков, напоминающих школьные, а над маленькой полкой у противоположной стены висело грязное зеркало. Освещение отвратительное. Никакого тебе телевизора. Никакой кофе-машины. Можно не сомневаться: Марио обо всем этом знал.
Я вернулась в гримерку Софии, чтобы взять там стул – разумеется, в отведенной мне конуре не было даже стула. Если бы София не расселась, торжествуя победу, в парикмахерском кресле, я бы попросила кого-нибудь приволочь его в мою гримерку, но не могла же я вытащить ее из кресла! Поэтому я взяла стул, стоявший в углу.
– Тебе нужна помощь? – спросила она.
– Только не от тебя, – отрезала я.
Я отнесла стул в свою наспех сооруженную темницу. И стала ждать. Ждала я долго. Наконец в коридоре показался сенатор-пытающийся-быть-переизбранным в сопровождении своих людей. Само собой, дверь моей темницы была приоткрыта, потому что если бы я только попыталась закрыть ее, то немедленно умерла бы в ней от жары и духоты.
Высунув голову в дверь, я наградила пришедших своей самой потрясающей улыбкой.
– Я уже все здесь для вас приготовила, – сказала я.
Однако сенатор-пытающийся-быть-переизбранным даже не сбавил шага. Его люди тоже не остановились. Один из них – возможно, это был телохранитель – бросил на меня быстрый взгляд. Трудно сказать, почему он на меня посмотрел, – то ли я выглядела хорошо и показалась ему привлекательной, то ли была потенциальной угрозой сенатору-пытающемуся-быть-переизбранным.
Прислонившись к косяку двери, я смотрела, как они направляются в настоящее артистическое фойе, в настоящую гримерку – к Софии. Она всегда получает все. Но это же несправедливо! И хуже всего в этой ситуации то, что именно я виновата в том, что так происходит. Я была абсолютно уверена, что сама превратила Софию в такого человека, каким она стала.
Мне было двенадцать лет – это очень удобный, золотой, я бы сказала, возраст для бебиситтеров, – когда родилась София. Случись это несколькими годами раньше, я и сама была бы еще сущим ребенком. Парой лет позже – и меня бы уже больше интересовали мальчики, а не младшая сестренка.
София целиком захватила меня. Я играла с ней, купала ее, кормила, одевала, как куклу, возила по всему нашему району в легкой колясочке. На ее мать, новую жену моего отца, я внимания не обращала. Вероятно, я считала себя настоящей матерью Софии или на худой конец ее приемной матерью.
Каждый раз, когда я, возвращаясь из школы, подходила к дверям дома отца, глаза Софии загорались. В те годы развод еще не считался нормой, и моя мать совершила необычайный по тем временам поступок, покинув семейный очаг. Она купила в соседнем городке небольшой домик, расположенный близко к ее колледжу, но в районе, где учебных заведений вообще-то было немного.
Марио, Анджела и я большую часть вечеров и ночей проводили в ее доме. Мы с Анджелой ютились в крохотной комнатенке и спали вдвоем на узкой кровати, у Марио комнатушка была и того меньше. Здесь мы делали уроки, ужинали и ложились спать. Утром завтракали, и мама везла нас в школу в Маршберри. После уроков мы на школьном автобусе ехали в наш старый дом к нашему старому отцу, его новой жене и, разумеется, Софии. Я с радостью отдала половину своей комнаты и по крайней мере половину собственной жизни в ее распоряжение.
Марио был на одиннадцать месяцев старше меня, а Анджела – на тринадцать месяцев младше. Так что либо меня и Марио, либо Анджелу и меня можно было принять за ирландских близнецов. А всех нас вместе, полагаю, вполне можно было бы счесть тройняшками-псевдоитальяшками. Большую часть времени Марио игнорировал меня, а я большую часть времени игнорировала Анджелу, которая, в свою очередь, большую часть времени игнорировала свою сводную сестру Тьюлию.
Так что Софии, нашей младшенькой сестрице, доставалось все мое внимание. Я вплетала ленты в ее волосы, красила ей ногти, учила ее петь песенку «Гори, гори, маленькая звездочка» и играть в «Поскакали в Бостон». А когда я переросла возраст няньки при собственной сестре, мы с друзьями стали всюду брать с собой Софию – в магазины, на футбол и даже на первые несколько часов вечеринок, на которых мы оставались до утра.
Как-то раз мне пришла в голову мысль, что это я погубила ее. София была похожа на меня, одевалась, как я, вела себя, как я. Я поступила в Массачусетский университет на отделение искусств, и через двенадцать лет она сделала то же самое. Я вернулась работать к отцу, сделав короткую остановку в школе красоты Блейн. Само собой, София поступила так же.
Вряд ли она когда-либо училась думать. А ведь я должна была настаивать на этом вместо того, чтобы таскать ее за собой по жизни – маленького человечка-хамелеона, который менял свои цвета в соответствии с моими. Я даже не могла получить удовольствия от ненависти к ней, не почувствовав себя виноватой. Ведь отчасти я была в ответе за то, что София хотела иметь все, что было у меня, включая моего мужа. И все же, несмотря на все это, должна признаться, я по ней скучала.
Глава 10
За несколько минут до семи часов, после того как продюсер в поисках моего клиента заглянул в мою темницу по крайней мере три раза, с каждым разом становясь все злее, наконец показались губернатор-баллот-риующийся-на-пост-сенатора и его люди. Вскочив со своего неудобного маленького стула, я схватила свой пистолет-распылитель для нанесения косметики. Люди губернатора остались в коридоре. Губернатор прошел мимо меня, не сказав ни слова. Спустя мгновение я услышала, как он писает в туалете.
– Боже мой! – громко сказала я. С этими словами я сделала три самых быстрых шага в своей жизни по направлению к коридору.
– Вы откуда? – спросила меня какая-то женщина. Это была та самая женщина, которая встретила меня в губернаторском особняке, из чего я заключила, что она вовсе не была его экономкой. Хотя, возможно, она была губернаторохранительницей. Женщина пробежала мимо меня, чтобы закрыть дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30