" Он опустил голову. "Пойдем на
Пост, Колия?" Он стоял. Никто больше к нему не подходил. Охотники повели
загнанных Птиц по просеке.
Да, вот что ему осталось - яма в рыжей глине. Но уже шевелилась и
сыпалась земля под ногами - кроты принялись за работу. Час, другой - и
следа не останется. Зарастет травою. Прощайте.
Девушка стояла рядом с ним, переступала - горячо. "Пойдем, Нанои".
Колька вынес ее на траву. Она держалась за шею нежными, шершавыми руками.
Шея обгорела, пойдут волдыри. Он опустил девушку и пошел в лес. Потом, все
потом, сейчас надо быть одному.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1
На просеке Охотники тренировались в стрельбе - в дом залетела стрела
с тупым наконечником. Николай Карпов подобрал ее, вырезал три зарубки, по
числу дней, подпрыгнул и оставил стрелу висеть в потолке. Он видел себя,
будто нарисованным на иллюстрации в книге - подпрыгивает, вешает стрелу с
зарубками.
От _т_о_й_ жизни у Николая осталось: башмаки с шерстяными носками,
пистолет, навощенный коробок спичек, складной ножик - малое лезвие
переточено на отвертку. Одежда сгорела на баросфере. Еще часы. Судорожно
тикали на гибком металлическом браслете. Шмякнуть бы их о дерево, чтобы не
тикали... На десять, на десять, на _д_е_с_я_т_ь_ секунд он опоздал.
...Первую ночь он проспал похмельным сном. После Нараны, разговоров,
нардиков, человека с черным жуком, черной мглы, качающейся под крыльями.
После ртутной капли металла, блеснувшей в зелени лесов, и отпечатков в
потрескавшейся глине. Вторую ночь пролежал с открытыми глазами. Листья
стен светились. Как в желтой воде, проплыла Нанои. Пристроилась напротив
входа, за Колькиной головой - он повернулся к стенке. Лежал, косился на
стрелу в потолке. Ночь шумела иными звуками, чем в поселении: кряканье и
стрекотанье покрывалось густыми мелодичными воплями, уханьем, кашлем.
Ближе к рассвету прокатился низкий рык, невыразимо-страшный, отдающийся
внизу живота. Ушла Нанои, проговорив: "Спи, Адвеста". Потом стрела
медленно втянулась в крышу и была по кускам сброшена на пол. Крысы
подобрали обломки. Больше рыканье не повторялось до утра. Какой же силы
рык, если в доме он был слышен так ужасно...
Потом был еще день, еще ночь. Николай ел, когда давали, с лежанки
больше не вставал. Не замечал времени, не чувствовал вкуса пищи.
Потом наступил день, когда он проснулся и ощутил четкое желание -
вымыться. А затем еще одно: посмотреть правде в глаза. Остался так
остался...
Это было четко: если он не встанет и не умоется, то сойдет с ума. Он
знал, как это будет: пойдет на рыканье, пойдет-пойдет... И он встал, снял
плавки, лег в ручей, вымылся с головы до ног. Выполоскал рот, почистил
ногти ножом. Стало почти терпимо. Он больше не видел себя извне -
иллюстрацией к скверной книжке. Зато видел ствол гонии, лиловый под
восходящим солнцем, а над головой - внимательную обезьянью рожу, голубую,
с оранжевыми баками. Обезьяна предлагала ему завтрак, кисть бананов.
Нет, есть не хотелось. Он пошел в лес, забрел под деревья ниу.
Зеленые стволы с огромными светло-серыми листьями, за ними - чаща кустов,
вся в пунцовых лепестках. В кустах хрюкало, пыхтело, и оттуда прямо в ноги
выскочила собака. Подбежала молчком, грозно оскалилась.
Бежать нельзя, подумал Колька. "Рыжик, Рыжик!" - пробормотал он.
Собака бросилась - он отшиб ее пяткой, из кустов высунулось огромное,
рогатое - хрюкнуло. Собака истерически взлаяла, а рогатый полез из кустов.
Носорог. Он тянулся, как грузовик с лафетным прицепом, огромный, серый,
складчатый, с внимательными человечьими глазами.
Заметил человека, опустил рог, рванулся - лепестки взлетели фонтаном.
Колька метнулся за дерево - туша проскочила с топотом, развернулась и
атаковала снова.
По шестому разу Николай понял, что этот "грузовик" одержим манией
убийства. Перебегать от ствола к стволу не удавалось, из пистолета его не
уложишь... Р-раз! Носорог кинулся в седьмой раз, и вдруг с дерева к нему
на шею прыгнула обезьяна и закрыла ему глаза руками. Колька, обмирая,
смотрел, - четырехметровый зверь грохнул об землю, перевернулся, вскочил.
В лапе обезьяны оказалась палица. Свистнул воздух - обезьяна влепила плюху
противнику между глазами - тот ухнул, развернулся как-то вяло и, сотрясая
землю, умчался за обезьяной в кусты... Подбежала, виляя всем туловищем,
собака - припадала к земле, просила прощения.
- Уж нет, ты меня прости, - сказал Колька. - Глупый еще.
Он был мокр, как мышь. Давай-ка отсюда, пока не опомнились... Побежал
и наскочил на Брахака, тоже бегущего - навстречу.
Брахак увидел полянку, изрытую копытами, покачал головой.
- Друг Адвеста, здесь не срединное Равновесие. Не должно тебе
покидать Пост без Охотников.
- Носатый не ушиб тебя, Адвеста?
- Я понял, спасибо, - сказал Колька.
- Обезьяна его увела, туда.
- Наставник, - объяснил Брахак. - Опасные животные находятся во
внешнем лесу с Наставниками. Если встретишь собаку без ошейника в лесу
Равновесия, знай, что при ней опасное животное из травоядных. Хищных
сопровождают крикуны. Нанои научит тебя голосам крикунов.
...Опять затянуло глаза туманом. Наставники, крикуны. Бред.
Дома-черепахи ползли навстречу. Затошнило. Четкий голос крикнул: "Голодны
вы, Николай Алексеевич!" Брахак подхватил его под мышки.
- Э-э, ты голоден, Адвеста...
Жесткая рука потрепала его по загривку, как собаку. Ко рту поднесли
зеленый маину - он глотнул. Выпил один плод, второй, набросился на пищу.
Как-то он оказался в лечилище. Нанои сидела перед ним на корточках и
кормила из рук.
Кто-то - внутри головы - назвал его опять по имени и отчеству и
посоветовал быть поосторожней в СП, а он возразил, что здесь не СП, а
Индия, и он хочет прорываться на северо-запад, через Памир, в Среднюю
Азию.
"Лучше в Дели, в аэропорт", - насмешливо прошелестел голос.
Тогда он мысленно прищурил глаза и увидел штрихованный квадратик,
рядом с ним слово "Дели", подчеркнутое, потому что столица, и красненькие
червячки железнодорожных линий, четыре? Нет, пять. И кругом города, дороги
- Равновесия здесь не спрячешь, нет...
Тот, насмешливый, был прав. Питекантропов он найдет или Пожирателей
крыс... Или гигантопитеков, именуемых "крии".
"Я тебя не пойму, - сказал Колька. - Я говорю, что здесь СП - ты не
согласен, а потом требуешь осторожности, в карту носом тычешь... Ну чего,
чего привязался? Какой я тебе Николай Алексеевич? Земля это или СП?"
"Отлично понимаю... хм-м, простите. Вы не любите по имени-отчеству, я
люблю - дело вкуса. Мы запутались, вот что. Это не может быть Землей, и не
может быть Совмещенным Пространством. Почему? А вспомните, что весь дух
современной науки запрещает нам постулировать СП, изоморфное с Землей,
Николай... х-м".
"Эй ты, брось шуточки..." - начал Колька, но сейчас же понял, что
говорит сам с собой, мысленно. И все утро говорил, только не замечал этого
- смотри-ка, до изоморфного СП добрался!
Он открыл глаза, увидел в своей руке остатки бахуша. Рядом стояла
Нанои и заботливо говорила:
- Ешь, Адвеста, ешь! Раздвоение вредит тебе, ешь!
Он внезапно рассвирепел, шмякнул кузнечиков об пол и ушел из
лечилища.

2
Прошло три дня после того утра - с носорогом и "Николаем
Алексеевичем". Колька понял, что к нему, как к носорогу, прикреплены
наставники. Рехнуться не дадут, имеют они такую власть. Сейчас они
заставляют его быть спокойным и равнодушным, покорным даже. А покорность
не требует перспективы: день прошел, и слава богу. Он копил впечатления -
бессознательно, как белка собирает орехи на зиму. Не спеша, с ленивым
интересом. За пределы лагеря не выходил - случай с носорогом заставил
понять, что в лесу он беспомощен.
Лагерь именовался Постом, его следовало называть пограничной
заставой. Три десятка Охотников, Кузнец, Строитель домов, четверо Врачей.
Сколько собак, гепардов и боевых обезьян при них - неизвестно. Сотни. Они
строго отличали животных Равновесия от приблудных. Лошади паслись в
болотистом урочище, как в загоне. Забором служили черные светлорогие
буйволы - ленивые, с отвратительным характером, до рогов облепленные
красной лессовой грязью. Самыми шумными здесь были обезьяны. Угрюмые,
боевые - в зеленой перевязи, с бочкообразной грудью и руками-бревнами.
Тонкие, вытянутые умницы с лукавыми мордами - услужающие. Наглые хвостатые
хохотушки - "крикуны", пристающие к хищникам, как радиоактивные метки...
Центром Поста была гония, поющее дерево. Три-четыре, а то и все
восемь Охотников, по числу "ушей гонии", постоянно восседали вокруг синего
ствола и пели на языке Памяти. Они передавали о сущей чепухе - на Колькин
взгляд. О смене муравьиных троп, о том, что собаки ночью завыли и не
хотели униматься... Лани, собака Джаванара, принесла в зубах толстую соню
с недоразвитой левой задней лапой, - это сообщение Кольку прямо поразило:
эка невидаль - толстая соня!
Хранителей гонии было двое. От темна до темна они возились у своего
дерева, рассматривали муравьев или подкармливали их. На окружающее не
реагировали. Другие тоже работали неистово, - Нанои почти не спала,
например. Вместе с гигантом Лахи, старшим Врачом, она проверяла поочередно
здоровье каждого Охотника и "кормила нардиков жидкостями". Эту пакость -
нардиков - привозил через день особый гонец, и они тоже требовали ухода,
как любая живая тварь. У гонии Врачи пели гак же дотошно, как Охотники -
бесконечные подробности, описывающие изменения нардиков и самочувствие
пациентов - без конца... Кто распоряжался на Посту, было неясно. По логике
вещей старший Охотник Джаванар должен был командовать заставой, а
Управляющий Равновесием Брахак - представитель правящей касты - быть
чем-то вроде политработника. Другой системы Колька себе не представлял,
пока не присмотрелся получше. Сначала он вспомнил, что в здешнем языке нет
понятия "приказ", нет даже императива. Говорили раджаны примерно так:
"Собака послалась мною, дабы прогнать болотную кошку". Как же старший
Охотник ухитряется распоряжаться? Колька походил за ним два дня и понял:
никак не распоряжается. Каждый Охотник сам знает свою работу, Джаванар
командует только патрульными собаками и гепардами. И Нараны никому не
отдают приказов. Охотники получали по гониям - Колька сам слышал -
несколько вариантов поведения. Например, после доклада о соне с
недоразвитой задней лапой, Нарана посоветовала либо напустить на сонь
каких-то животных, либо заставить обезьян снять с деревьев какие-то плоды,
либо ничего не предпринимать. "Оставь место случайному", - передала гония
слова Великой Памяти.
Николай повторил про себя: "место случайному" и вспомнил, как Нанои
толковала о случайном и намеренном - что намеренное вредно. Еще при том
разговоре он решил, что все-таки нужны организованные действия - иначе
получится хаос, анархия, - и заподозрил, что Нараны распоряжаются людьми.
Втайне распоряжаются.
Сейчас появилась новая версия. Нараны только координировали работу, а
каждый человек действовал самостоятельно - "случайно" в разумных пределах.
Это была первая искра активного интереса к Равновесию, она блеснула
на восьмой или девятый день, во время полуденного отдыха. Николай лежал в
тени, лениво думал о том о сем и смотрел, как две боевые обезьяны тащат
третью в лечилище, гримасничая, временами останавливаясь, чтобы
передохнуть. Николай смотрел на них и вдруг засосало под ложечкой, как от
голода: да что же это, наконец! Почему он слоняется, бездельничает,
упивается жалостью к себе? А ну, встань! Ты же человек, ученый, ты
Головастый!
Он встал, усмехнулся - живуч же человек - и двинулся в лечилище, к
весельчаку и грубияну Лахи. Что спрашивать, было ясно. Во-первых, как они
вывели Наран, и вообще, побольше о Наранах. Во-вторых, как организовано
Равновесие. Выяснять космические проблемы не стоило - об СП здесь понятия
не имеют.
Старший Врач лечил ту самую обезьяну, которую только что привели
товарки. Рана была легкая - Лахи уже похаживал вокруг стола, подправляя
побеги "одеяла" и от избытка сил во всю глотку пел двухголосую песню -
одну фразу басом, другую - тенором. Обезьяна крепко спала. "Белая Луна,
свет твой сладок! Сла-адо-о-ок..." - старался Лахи. Николай с ходу
спросил:
- Врач Лахи, откуда взялись Нараны?
- Откуда Нараны, рыжебородый? От первого Безногого. "Ку-уда ты
уплыва-а-а-ешь", - он снова запел.
- А кто такой Безногий?
- Теленок, разумеется.
- Какой теленок?
- О, рыжебородый, - сказал Врач. - Если в твоем Равновесии Нараны
происходят от слонят или поросят, - не смущайся. Наши нисколько не хуже. У
вас есть слоны?
- Слоны-то есть, Наран нету.
Врач усмехнулся.
- Сколько Головастых живет в вашем Равновесии?
- Николай быстро прикинул, как выразится три миллиарда в
двенадцатиричном исчислении, ответил. Лахи оглушительно засмеялся.
- Когда у нас будет Головастых, как лягушек в полуночных болотах,
тогда, Адвеста... о-хо-хо!.. тогда лишь один на дюжину будет знать о
Наранах. Остальные не будут знать, как и ты.
- Нету, говорю тебе! - рассердился Колька.
- Те-те-те... Я же говорю тебе, пришелец, плохо ты знаешь свое
Равновесие, - самодовольно сказал Врач. - Ты Головастый самого высокого
поколения. Головастые с таким мозгом, как у Раф-фаи и у тебя, у нас еще
играют в воспиталищах. Твой мозг принимает раздвоение, а ты говоришь
несообразное.
- А что такое раздвоение?
- Э-э, ты плохо понимаешь речь, Адвеста... Раздвоение! - Лахи помогал
себе толстыми пальцами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17