- Одна половина мозга у Головастого свободна,
понимаешь? Ты мыслишь одной половиной, этой, - постучал он себя по голове
слева, - а эта спит. Так сложился мозг - половина спит. Но мы даем бахуш,
даем долго, и просыпается вторая половина, начинаешь думать в дюжину раз
быстрее.
- А при чем здесь Нараны? - спросил Колька.
- Во имя Равновесия! - Лахи задохнулся от возмущения. - Кто же, как
не Великие, дали нам бахуш для раздвоения? Всего лишь две дюжины поколений
назад это было! Ступай, пришелец, поучись стрелять из лука!
"Толкуй больной с подлекарем", - подумал Колька и спросил _о_ч_е_н_ь
вежливо:
- Скажи мне, почтенный, кто, говоришь ты, играет в воспиталищах?
Лахи недоверчиво посмотрел на него:
- Дети с мозгом, подобным твоему, пришелец.
- А у тебя какой мозг?
- Менее совершенный, - буркнул Врач.
"Разыгрывает", - подумал Колька, но спросил:
- А у Брахака какой мозг?
- Менее совершенный, чем у меня.
- Почему?
- Он старше на два поколения, - ответил Лахи и внезапно побледнел.
Он стал пепельно-серым и покрылся мурашками.
- Не смеешься ли ты над Лахи, пришелец Адвеста?
- Во имя Равновесия, нет, - быстро сказал Колька. - Я не понимаю.
- В вашем Равновесии мозг у всех Головастых _о_д_и_н_а_к_о_в_?
- Да.
- Но ваши дети знают речь при рождении?
- Нет.
- У нас дети рождались говорящими, - Лахи подступил к Николаю
вплотную, - еще три дюжины поколений назад. У вас когда это было?
- Не знаю, - сказал Колька.
- А! - пискнул гигант и торжествующе проревел: - Не знаешь! Может
быть, у вас теперь и нет Великих, так знай: они были! Без Великих вы не
могли вывести безмолвных детей. Вы остались бы малоголовыми! О ты, мало
знающий...
- Это может быть, - сказал Колька.
Надо было кончать разговор - Лахи слишком уж разгорячился. Чудеса!
Каких-то три недели назад Володя-энциклопедист втолковывал Николаю, что
наши прямые предки, кроманьонцы, имели в точности такой мозг, как у
современного человека. Это в каменный-то век, понимаете?
От непонятных разговоров накатила снова тоска - сверлящая,
тошнотворная. Очень кстати в лечилище вскочила Нанои с криком:
- Вести по гонии! Стая Большезубых прорвалась у Раганги, я иду с
Охотниками, Лахи!
- У-рр... Сколько Большезубых?
- Большой самец, самка и два молодых. Прохладного полудня!
И Колька вдруг выскочил из лечилища вместе с девушкой и побежал к
Охотничьему дому, за луком и стрелами. Охота - веселое дело... Не думать,
не мучиться. Выстрелить, догнать и убить. Он уже в дороге понял, что
Большезубые - серьезные звери, и спросил у Нанои:
- Какого размера Большезубые... в вашем Равновесии?
- Не считая хвоста - шагов шесть, семь. А в вашем Равновесии они
большие?
- О-а, преогромные Большезубые, - браво сказал Колька.
Отступать он постыдился. Только подумал: "Все равно мне здесь не
жить. Днем раньше, днем позже..." - и улыбнулся Нанои.

3
В тот час полуденного отдыха, когда рыжебородый пришелец бежал вместе
с Охотниками к Раганге на перехват стаи саблезубых тигров, великое событие
совершилось в городе Синих холмов, в пещере Великой Памяти. Старый
хранитель ждал, сжимая руки от сладостного трепета: только что рабочие
кроты Нараны обрушили земляную перегородку, открыв вход в новую пещеру,
для дочернего Уха Памяти. Белые муравьи с шумом ливня текли в пещеру и
покрывали своими выделениями ее своды и ложе Памяти, а на крайнем Ухе
дрожал и надувался прекраснейший розовый пузырь дочернего. Хранитель
укоризненно оглядел подземелье - сотни людей увлечены обыденными делами.
Даже младшие Хранители работали, отбирая отросших за ночь нардиков. Слепые
крысы тащили корзинки на поверхность, по наклонным штольням. В густой
белой сетке грибницы, выстилающей заднюю полосу ложа Памяти, - одни
термиты сновали, другие - сидели неподвижно, выделяя пищу Памяти, -
тончайший шелест падающих оранжевых капель звучал как музыка для старого
Хранителя.
Было время полуденного отдыха, часть Ушей пустовала. Оглянувшись,
Хранитель убедился в этом и заметил Ахуку. Улыбнулся ему щедрой,
восторженной улыбкой и пожалел, что Наблюдающий небо увлечен работой и не
может разделить с ним торжество.
В это мгновение к гонии Шестого поста по Раганге сел старший
Управляющий Равновесием Брахак и вызвал Память. Следующее дерево - на
Большой дороге - усилило вызов и передало дальше, к поселению, по цепи
гоний, на Поляну Памяти. "Нарана отвечает Брахаку, Управляющему", -
пропела гония чистым скрипичным звуком.
...Треугольные в сечении корни-волноводы большой гонии пронизывали
рыхлый красноземный слой, и плотные, слежавшиеся глинистые наносы, и
окаменелый муравьиный цемент примыкали к Немому Уху Нараны - материнскому
телу, началу начал. Отсюда много поколений назад пошел рост Нараны, дочери
Великой Памяти из города Красного ливня, - с ничтожного клубка
запоминающей живой ткани.
Нарана помнила и это. Она была лишена зрения и ничего не слышала,
кроме четырех нот языка Памяти. Люди заменяли ей глаза и уши, зато помнила
она все. Помнила, как ее начальный клубок - "Безногий" - был отделен от
Немого Уха и перевезен сюда в корзинке на спине у слона - тогда еще не
было Птиц. В новом подземелье люди открыли корзинку и опустили безногого в
пищу, и он услышал пение Хранителя:
"Вот белые муравьи, неистовые, почуяли твой запах. Покрыли тебя белой
пеленой и, прильнув, облизывают. В шесть и более рядов они пируют на твоем
теле, Нарана. Вот уже соки твои вернулись в пищу и проникли в грибницу, и
термиты, сонные без тебя, оживились и создают твое равновесие..."
Так пел Хранитель много людских поколений назад. Она помнила это и
первое ощущение довольства пищей. Она знала, что отделена от материнского
Немого Уха и обрела отдельную от него жизнь, но осознала себя частью
предыдущей Нараны и предшественницы ее, и далее, вплоть до чуда Скотовода.
Хранители знали, что Нарана умеет смеяться - едва заметный сбой в
пении по всем Ушам обозначал, что в Памяти встретились противоположные по
смыслу воспоминания и она смеется. Никто не спрашивал, какие это
воспоминания, ибо Наране вредили вопросы об ее мыслительной работе. Ей,
как и людям, не следовало обращать мысленный взор внутрь себя самой.
Торжественный день был сегодня - рождение нового Уха Памяти.
Хранитель не удивился, когда она засмеялась и сама заговорила с ним.
...Про себя она звала его старикашкой. И засмеялась в то мгновение,
когда Немого Уха достиг сигнал с символом "пришелец" взамен символа касты.
"Великая Память любит меня", - думал Хранитель, подбегая к Уху. Он
казался себе свежим и молодым по разуму, ибо не переставал трепетать и
удивляться, когда видел дюжины дюжин Ушей в работе, и суету животных, и
рождение нардиков. Он знал, что умрет с горестью и восхищением перед
Великой, перед величайшим из чудес Равновесия.
- Передаю тебе сообщение Шестого поста на Раганге, - сказала Нарана.
Ахука, пристально наблюдавший за стариком - свободной половиной
мозга, - прервал пение Памяти и спросил у нее:
- Что поешь ты старому Хранителю?
Он терпеливо выслушал рассказ о нападении тигров. Подосадовал, что
Адвесту пустили с Охотниками. Открыл рот, чтобы поблагодарить Великую
Память, но она пропела, добросовестно повторяя свою беседу с Хранителем:
- Советую тебе, Хранитель, позаботиться... чтобы пришелец в следующий
раз не вернулся с охоты.
Э-а, желание Великой не было новостью для Ахуки! Но месяцем раньше
Нарана не высказала бы такого желания, зная, что некому - во всем
Равновесии - воспринять приказ об убийстве. Да, пора ему вернуться к
Адвесте...
Он поблагодарил Нарану и удалился. Старый Хранитель, кряхтя, вернулся
к дочернему Уху. А Нарана, наполовину свободная в этот час, продолжала
размышлять и вспоминать о первой Наране, выбирая для этого свободные
объемы себя также бессознательно, как человек при пении выбирает нужное
положение неба, языка и голосовых связок.
...Арама-Скотовод был приставлен к коровам. Был он угрюмым маленьким
Скотоводом, мозг его был вполовину меньше, чем у нынешних людей. Но
способности его сложились так удачно, что он помнил больше, чем его
собратья из соседнего племени скотоводов. И прожил он много. Он помнил
травы и снадобья, варенье из трав. Помнил дни беременности, в которые
надлежало давать их коровам. Он любил смешивать разные снадобья, и коровы
жирели. Племя стояло в лощине Красного Ливня, и коров от хищников укрывали
в пещере. Во время дождей понесла матка от горбатого быка. Арама дал ей
снадобье, запомнил какое. Прежде таких не давал маткам. Такие годились от
вертящей хвори у свиней. И корова выметала теленка безногого, безглазого и
безшерстного, Арама его заколол, а оно пищало. Разделывая его в пищу,
нашел внутри один лишь серый мозг. Пошел к людям и поглумился: быть мору,
теленок выметался без ног и без глаз.
Вернувшись в пещеру, он увидел белых муравьев. Всем муравейником они
собрались к телячьей шкурке. Не грызли, а облизывали, как муравьиную
матку. Очень жадно. Уходя, возвращались и лизали. А корова была грустна.
Арама все запомнил. В новые дожди той матке дал снадобья. Народился
новый Безногий, и Арама его не заколол. Людям же сказал: пока он жив, мору
не бывать. Ибо он видел, как муравьи лижут его и кормят, и он растет.
Потом Арама велел, чтобы племя расширило пещеру. Его послушались, боясь
мора, а в новую пещеру никто не смел войти, вся она заросла муравьиной
грибницей. Арама стал гладким и жирным. Племя его почитало как хранителя
Безногого, от мора защищающего. Но муравьи стали хиреть, ибо забросили
своих маток из-за теленка. Кончалось благоденствие. Тогда Арама-Скотовод
на три дня покинул пещеру. Людям сказал: "Я буду три дня поститься".
Прошел всю лощину, разоряя муравейники. Принес муравьиных маток в корзинке
и устроил муравьям лазы, чтобы, пробираясь к Безногому, они прежде кормили
маток. И вновь благоденствие Арамы упрочилось. Кормили муравьи и детву, и
маток, и теленка. Он стал издавать звуки, Арама их слушал и запоминал,
повторяя вслух. А теленок безногий за ним повторял, как бы научая.
Человеческие слова не повторял, только свои, но бессмысленно. И
возгордился Арама, задумав научить его пониманию смысла. Пуская к нему
муравьев, пропевал слово со смыслом "еда", составленное из звуков,
издаваемых Безногим, открывая шкуру у входа, пел слово со смыслом "холод"
- в дожди. Со смыслом "жара" - в полуденный жар. Думал много. Каждый раз,
начиная петь, издавал слово со смыслом "говорю". Радовался, когда безногое
отродье коровы повторяло слова со смыслом. И многие годы учил так Арама, и
стал пускать в пещеру людей, научив их новым словам, а они дивились и
падали ниц. По созвучию со словом "говори" стали звать Безногого
"На-ра-на"...
...Кончился полуденный отдых. Ученые заняли все свободные Уши Памяти.
Большая гония работала беспрерывно - трижды умноженная дюжина людей
спрашивала Нарану, каждый о своем, и Великая Память отвечала всем. Тиами,
Строительница домов, хотела, чтобы ее сын родился с наклонностями
Художника. Хранитель гонии жаловался, что дерево хиреет от нехватки
личинок для верхнего питания. Пришло известие, что с Полуночных гор
спустилось невиданное полчище летающих белок, а за ними идут хищники, и
вся местность заражена уже вредоносными блохами... И Великая Память
отвечала: "Тиами можно родить Ученого любой степени, но не Художника или
Певца. Хранителю гонии: каждую шестую землеройку в округе скормить красным
роющим собакам. Полуночной границе: свободные Управляющие есть в таком-то
поселении; пусть они придут, взяв с собою хищных птиц и молодняк
охотничьих обезьян, а такие-то растения пустят в рост на будущие две ночи
и день..." Не то чтобы Ученые Равновесия сами не знали, что им делать. Им
были знакомы все пути и все способы - Нарана не знала ничего неизвестного
людям. Но каждый человек в отдельности помнил мало, и потому не мог
предвидеть всех последствий своих поступков. Кто из Врачей мог мысленно
просмотреть всех предков и родичей Тиами? Кто из Управляющих мог знать
поголовье всех тварей в каждом кусочке Равновесия и влияние всех этих
тварей на каждый кусочек Равновесия? Никто.
"Люди не в состоянии запомнить и познать даже дела себе подобных, -
об этом Нарана думала всегда. - Что бы они делали, предоставленные самим
себе?" А они склонны забывать, что благополучие их началось в дни
Скотовода, когда На-ра-на, прародительница, стала запоминать все
случайности: каждую ветку с крупными и сладкими плодами, и каждого теленка
от каждой коровы, и всякое снадобье, вылечившее больного. Она не боялась
пользоваться случайным, у нее не было прошлого и потому не было страха.
Она росла. Ко дню смерти второго Хранителя она имела уже три Уха Памяти, и
день и ночь сменялись у Ушей, рассказывая ей новости и выслушивая советы,
двенадцать Хранителей - бестолковые, суеверные малоголовые, неспособные
отличить причину от следствия. Уже тогда прародительница решилась изменить
их мозг...
- Родилось Ухо Великой Памяти! - пропел старец. - Радость, радость! -
Он восклицал, руки его дрожали. Он знал, что в момент рождения Уха Нарана
вдохновляется и создает великую мысль.
...По всем звеньям Нараны прошел приказ Немого Уха, координатора.
Решалась загадка "железных головастых", которые не знают существ, подобных
Наране. Животных употребляют в пищу. Для охоты сооружают железные убивала,
разящие без промаха. Они - Головастые высокого уровня;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17