Вам не стоит...
- Слушайте, не говорите мне слова "формальность". В ваших устах это всегда - какое-то испытание, некое исследование сущности человечества, в данном случае, представленное в моем лице.
Следователь усмехнулся.
- Вы - чрезвычайно мнительный человек. Уверяю вас, что... впрочем, я могу все вопросы задать сейчас, без протокола.
- Хорошо, - не без колебаний сказала она. - Я вас слушаю...
- Валерий Васильевич. Давно бы так. Право же, ничего сверхъестественного и тем более страшного не произойдет, если я вас кое о чем спрошу, а вы мне кое-что ответите. Разговор довольно пустячный пускай не на пару минут, но едва ли много больше.
- И стоило из-за этого огород городить? Могли бы просто позвонить.
- А вы бы тогда согласились? Нет, разумеется. Вот и пришлось принимать контрмеры.
- Очень остроумно, - она помолчала, давая возможность следователю начать свой разговор в привычной для него форме вопрос-ответ. Тем не менее, он по-прежнему молчал, точно собираясь с мыслями, потом вздохнул и медленно произнес:
- Странно, вы с ним прожили двадцать лет... - и снова замолчал.
- Что в этом странного.... Хотя, вы правы, я и сама толком не знаю, как прожила с ним все эти годы.
- Он вас старше на семь лет.
- Он уже работал и неплохо зарабатывал, когда мы сыграли свадьбу. Если на то пошло. Я тогда и представить не могла, что будет с нами потом... Он меня никогда в свои дела не посвящал, я, иной раз и понятия не имела, чем он занят. Впрочем, до того, что выяснилось... ну вы можете себе представить. Он занялся политикой, когда... как бы вам лучше всего объяснить... - женщина замялась. - Знаете, он был непредсказуемым и невыдержанным. И нетерпимым. Если бы не ребенок, я давно бы с ним разошлась, несмотря на все его доходы и прочее, я сильная смогла бы прожить, занималась бы чем-то своим.... Если бы решилась сразу, то растила Наташу и без его участия, он ведь сам никогда не занимался ничем, что было бы ему неинтересным, не приносило ощутимой выгоды. А ребенок - это скорее из раздела постоянных тревог и волнений, ему подобного и так хватало по работе, а когда ничего не чувствуешь к своей дочери...
- Он ее избегал, я так понимаю?
- Угадали, - она невесело улыбнулась, - Откупался, чем мог, практически никогда не разговаривал, только если ему было что-то надо... Наташа сама к нему не приставала никогда ни с расспросами, ни с просьбами абсолютно бесполезно. И притом он мог раздражиться и...
- Поднимал руку?
- Нет никогда, но обидеть ведь можно и словом. И куда больнее. Хорошо еще, не удивляйтесь, что я так говорю, хорошо, что он не так часто бывал дома, чтобы... наверное, будь его работа менее ответственна, отнимай она меньше времени, требуй к себе меньше внимания, постоянных скандалов, ссор, стычек и тому подобного не избежать было. А так мы жили как бы в разных временах, почти независимых, если не считать редких его выходных. Работать он мне не разрешал, ну и...
- Я понимаю.
- Вряд ли, - женщина покачала головой. - Все это надо пережить на себе.
- Значит, вы не жалеете, что...
- Я вам уже говорила об этом. И давайте больше не будем возвращаться к данной теме, мне она попросту крайне неприятна.
- Я прошу прощения. Еще раз извините.
И долгое молчание.
- У вас отвратительная работа, - неожиданно сказала она.
- Вы правы, - он не стал спорить, - Иногда она попросту непереносима, но... что ж поделать... приходится мириться и не с таким.
- Я понимаю. Простите меня, что я наговорила вам... не так давно... вы понимаете, после того, что случилось, мне было очень плохо. Попросту я была не в себе.
- Я прекрасно вас понимаю. Вам лучше было разрядиться немного, вот вы и разрядились.
- Об вас.
- Не имеет значения.
- Как скажете, - она пожала плечами. Следователь остановился и неожиданно тихо произнес, женщина едва поняла его слова:
- Знаете, я вам сейчас задам вопрос, что называется, из разряда идиотских, - и, помолчав, добавил: - Надеюсь, вы не обидитесь.
- Нет.
- Вы ожидали подобного... подобной развязки?
Она помялась.
- Как вам сказать. Если честно, - она вздохнула, - то да.
- Давно?
- Давно. Может быть, больше двух, трех лет. Я не знаю, не помню уже. Когда живешь с этой мыслью, то постепенно к ней привыкаешь, примиряешься с ней как с необходимостью, потом вовсе перестаешь замечать. Она как бы уходит в подсознание и... словом, я не знаю, что и ответить на ваш вопрос.
Следователь молча посмотрел на нее.
- Я, безусловно, кажусь вам кошмарной, страшным человеком без души, без совести. Но что я могу с собой поделать, если никогда, вы слышите, никогда не любила своего мужа. Если на то пошло, я вышла за него только потому, что... словом, между нами была близость, и в результате этой близости я забеременела. К тому же все считали его очень хорошим человеком, я - не исключение, он тогда и был вполне нормальным парнем, более того перспективным женихом, в финансовом плане, в отличие от прочих кандидатов. Знаете, у меня их было в свое время немало, что скрывать. Я выбрала его. Наверное, потому... нет, не буду вам говорить, вам это неинтересно, да и ни к чему, а мне. Считайте, что исходила из соображения стерпится-слюбится, упрощенно, наверное, так. Но не вышло. Первого ребенка я потеряла преждевременные роды, что же до второго, то лучше бы я воспитывала Наташу одна. Впрочем, почти так оно и было. Я вам готова признаться, что, может быть, лучше было бы...
Она не продолжала. Следователь кивнул.
- А каковы были его мотивы? Я имею в виду, на брак с вами?
Женщина пожала плечами.
- Слишком простой ответ, он вас не устроит. В свое время я считалась неприступной красавицей, крепость изо льда и снега, довольно много парней ухаживало за мной, но дальше этих ухаживаний дело не доходило, все без результата. Не знаю, чего я тогда ждала от жизни... И в школе, и позднее, в институте... А он... ему я сдалась без боя... не могу объяснить отчего, не бес попутал же в самом деле. Просто было в нем... что-то... какая-то странная привлекательность, пугающая, я бы так ее назвала. Это сейчас она трансформировалась в откровенную озлобленность не весть мир, а тогда... Она ему даже шла... - она закрыла глаза.
- А что вы делали после его исчезновения?
Женщина изумленно взглянула на следователя.
- Я же вам уже говорила, - и нетерпеливо сделала несколько шагов вперед. Следователь послушно двинулся следом за ней.
- Прошу прощения, я запамятовал. Знаете, я спросил потому, что... как бы вам это объяснить...
- Не объясняйте ничего, - отрезала она, - тем более мне.
- Хорошо.
- Тем более что мы уже пришли. Извините, что не позову вас к себе, это было бы выше моих сил. Еще раз простите.
Не дождавшись ответа, она открыла калитку и прошла к своему дому. Следователь молча смотрел, как женщина поднялась на три ступеньки и захлопнула за собой дверь.
Что ж, я себя могу поздравить с отлично выполненной работой. Настолько хорошо, что я получил вполне заслуженный двухнедельный отпуск, правда, мне давно его обещали, и все как-то выходило, что я должен был съездить еще куда-то и сделать еще то-то, но нынче - все. Последними своими делами я добился своего, поставив начальство, можно сказать, в угол. Моему шефу уже ничего не оставалось сделать, как подписать бумажку, освобождающую меня на некоторое время от выполнения своих обязанностей, да еще с количеством денег, и по нынешним нелегким временам считающимися приличными.
Может, мне попросту повезло, что шеф заехал в тот самый городок, в котором квартировался и выполнял последний этап его поручений и я, быть может, при ином раскладе сил, мне достались бы новые обещания, только теперь это не имеет значения. Теперь я на две недели сам по себе.
Если быть точным, то почти на две, но маленькое дельце, задерживающее меня в этом городе, я довольно быстро уладил ко взаимному согласию сторон и снова оказался свободным как ветер.
Конечно, я не могу пожаловаться на свою работу, она меня не тяготит, скорее, развлекает. В определенном смысле я сам себе голова, ограничения лишь накладываются на сроки и места действия. А в остальном приходится действовать самостоятельно, подчас на свой страх и риск. Что соответственно и оплачивается.
И, несмотря на все это вряд ли что-то можно сравнить с отпуском, пускай и на две недели, пускай и так неудачно разорванным пополам. Но это уж моя вина. Теперь, когда бумажная волокита отшелестела и осталась за горизонтом, я могу взвесить все шансы все "pro et contra" и спокойно решить, где же мне проводить долгожданные четырнадцать дней.
Месть-то особенно не много, выбрать можно либо из собственного города, либо отправиться на юг и потратить полученные от шефа средства там. Или махнуть к знакомым в Прибалтику, в Даугавпилс, не знаю, правда, как они меня встретят. Кажется, в прошлый раз я им успел надоесть, будем надеяться, что только кажется. Стоит позвонить и намекнуть, осторожно так, мол, уж очень мне понравилось прошлое лето и ваши новые картины, это я имею в виду супругу моего знакомого, которая, кстати, не раз уже выставлялась и имела с продаж своих неоимпрессионистских полотен неплохой доход. Позволяющей ей и ее мужу жить безбедно. У них собственные полдома в пригороде, у самого берега Даугавы. Очень симпатичное место.
Да, хорошо вот так распоряжаться собственным временем, пускай и не всегда это удается, мне кажется, даже лучше, что не всегда. Долгожданные минуты покажутся несоизмеримо дороже и важнее. А что до планирования свободного времени, то обычно приступают заранее, за месяцы до появления отпуска на горизонте, измеряют его длительность проездом к месту, встречами и расставаниями, новыми впечатлениями и старыми знакомыми. Вспоминая прошлые отпуска, что-то меняют, а что-то оставляют прежним, соглашаются на компромиссы или оставляют важнейшие решения "на потом" или спорят, настаивая на своей, безусловно, верной точке зрения.
Наверное, я люблю свободное времяпрепровождение именно в сочетании со временем, подаренным государству на то, чтобы прокормить себя. Слишком хорошо усвоил я уроки, преподанные в детстве, предназначенные для другого мышления, другого времени и другого мира. Тем не менее, они живы в моей памяти, тогда мне приходится, а частенько именно так и бывает, повторять их с удивительной настойчивостью, точно от этого зависит мое дальнейшее существование.
Но это на работе. Вне ее я стараюсь поменьше помнить о ней. В самом деле, гораздо спокойнее забыть обо всем на краткий миг, иначе, вспоминая нерешенные накопившиеся проблемы запросто можно сорваться или стать трудоголиком. Ни то ни другое меня не утешает, поэтому к работе я стараюсь относиться философски и делать ее только в отведенные на то часы и минуты. А в остальное время... ну, если повезет, планировать это остальное время и заниматься осуществлением своих планов. Чем я, собственно сейчас и занимаюсь.
Она подошла к телефону, сняла трубку. Частые прерывистые гудки свидетельствовали о том, что на том конце ее успели положить. Женщина нахмурилась и положила трубку на базу.
В комнату вошла дочь.
- Кто звонил? - поинтересовалась она, глядя с надеждой на аппарат.
- Не знаю. Повесили трубку. Думаю, ошиблись номером. А ты куда-то собралась?
- Мне Антон должен позвонить, мы с ним договаривались. А что?
Она пожала плечами.
- Да нет, ничего. Я не возражаю.
Но неприятной холодок, затаившийся под сердцем после звонка без адреса, не оставлял ее в покое. Дочь ушла к себе в комнату, у нее был свой аппарат, перед которым она могла оказаться первой, когда позвонит ее приятель с предложением "куда-нибудь прошвырнуться", как обычно говорил сам Антон, Наташин одноклассник, в общем, и целом, симпатичный молодой человек, против которого она ничего не имела и не возражала бы, если он и дальше...
Телефон зазвонил снова. Первой трубку сняла дочь, торопливо схватила, она слышала, в своей комнате соседней с гостиной. Взволнованно прокричала: "Але"! и еще раз: "Але"!
После чего телефон в гостиной тренькнул, другая трубка была положена на рычаги. Дочь что-то недовольно буркнула про себя, она не разобрала слов, и решила позвонить сама.
Женщина села в кресло и включила телевизор. По каналу, появившемуся на экране, шла программа новостей, диктор тусклым бесцветным голосом зачитывал выдержки из сообщения, сделанного сегодня главой правительства; речь шла о повышении акцизов и таможенных сборов с некоторых видов продукции. Ничего интересного, она переключила телевизор на другую программу.
У англичан есть омерзительная пословица: "the dog return to his vomit", омерзительная еще и тем, что я нахожусь, как бы помягче выразится, под властью именно этого странного с точки зрения обывателя из России, собачьего инстинкта. Видимо, он развит исключительно на территории Соединенного Королевства и его колоний и доминионов, раз уж стал там притчей во языцех.
Мне никогда не давался этот язык. Семь лет в школе, два года в институте, плюс курсы по окончании его, а мой словарный запас оставался на низшем уровне, едва ли я мог связать пару фраз в разумный сказ. Но даже при таком неудачном раскладе я пытался поступить в престижное совместное предприятие, требующее многого и многое же сулящее. Я был молод и полон неосуществленных идей. Что ж, половина из них так и осталась лежать в багажнике, нет, гораздо больше, чем половина. Как это обычно и случается. Странно, что это обычно и случается, ведь до тридцати мало кто плывет по течению, всяк рассчитывает на собственные неодолимые силы, на свой гонор и темперамент, на свою отвагу, которой - несть числа, с которой - как пьяному - море по колено. Иногда это выплескивается наподобие бури в стакане воды и на собственный письменный стол, иногда, но только иногда, выливается в действительно важное и решительное предприятие, бросок в неизведанное, приводит почти к моментальному результату, неожиданному изменению, в лучшую, худшую ли сторону, неважно, лишь бы он был, этот скачок, совершенно дискретный - из грязи да в князи или наоборот, но лишь не постепенный, не гомановский эллипс - медленный, плавный, неторопливый переход с родной житейской орбиты на другую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18