В любом случае, организация у Рамиля что надо, можно только позавидовать...
Он не договорил.
- Я об этом и базарил, - холодно произнес Магомедтагиров.
- Мы понимаем друг друга буквально с полуслова.
Гость не заметил шпильки.
- О Гамлете - разумеется.
- Чтож, в этом вопросе мы, в кои-то веки, пришли к соглашению. Можешь уверенно положиться на меня, да и забудь про прошлые разводы. Самому досадно вспоминать. По любому, лучше будет нам как в былые времена порешить дело миром. Новые битвы явно не нам с тобой на руку, Миржон Садирович. Гость охотно кивнул. - Вышли мы из того возраста, когда на машинах с молодцами по городу гоняли, остепенились вроде как, в мирное время вросли так, что и не вырвешь. У Гамлета все это впереди, конечно, если он до этого доживет. Знаешь, при всех моих счетах с ним, я на это надеюсь. Все же он человек проверенный, мы его знаем, к чему нам лишние хлопоты с незнакомцем каким. Даже притащит суда своего Тедеева, и то договориться сможем. Уж я постараюсь, не в том возрасте, чтоб за "пушку" хвататься. Мое слово, - он хотел было добавить, что эти кое-какие счеты к Рамилю Османову имеются и у него еще с давних времен, и он воспользуется предоставленным случаем на все сто, но от коньяка, а может, от приятных воспоминаний прошлого, которые только что прошли, во время его слов, пред его внутренним взором, не стал вдаваться в подробности, просто приветливо улыбнулся.
Она снова улыбнулась, точно услышала оригинальную остроту в моих неловких словах прощания. Уже стемнело, на улицы города опускалась мягкая туманная августовская ночь, повеяло холодком.
Мы так и стояли на крыльце уже после того, как я пожал ей руку, а затем нерешительно поднял ее, наклонился и поцеловал в ладонь. Она не отдернула руки, не пошевелилась, продолжая внимательно вглядываться в мое склоненное лицо, ярко освещенное люстрой на веранде. Лицо Тамары Игоревны скрывалось от меня в тени, лишь густая копна черных волос посверкивала, раздуваемая легким ветерком.
Против обыкновения я засиделся очень долго, было уже начало двенадцатого, до столь позднего часа я старался не продлевать визиты. Разве что в далеком прошлом были исключения: моя тогдашняя подружка по даче приглашала к себе, когда укладывались спать ее старики, часов в десять; мы играли в карты, шутили, целовались, шептали что-то друг другу, разные милые глупости. Потом поздней ночью проходил, возвращаясь домой, через ее сад, стараясь не наступить на собаку, спящую по случаю теплых летних ночей прямо на одной из дорожек густого старого сада. Иногда девушка провожала меня до калитки, мы еще долго шептались, потом она зевала, и я откланивался уже совсем, едва не наощупь пробираясь к дому. Нам было тогда лет по четырнадцать, вряд ли больше, эти встречи продолжались, наверное, больше месяца, прежде чем нам пришлось разъехаться по домам, готовиться к школе. Мы перезванивались, конечно, но это был восьмой класс, пора выбора, пора принятия новых решений, одним словом, будучи в городе, мы так и не встретились. На следующий год моя подружка не смогла арендовать ту дачу, дом стоял в запустении - новые жильцы не нашлись на него, и я бродил по заросшему чертополохом и крапивой саду в одиночестве....
Господи, как же ее звали, ту девушку? Лера, Лана, Лена? Уже не помню....
Техничку мы на помощь так и не вызвали. Тамара Игоревна сама неплохо разбиралась в строении автомобиля, ей достаточно было одного быстрого взгляда под капот "линкольна", чтобы рассмеяться и произнести: "если бы не я, вы бы не застряли здесь так внезапно". Я не нашелся, что ответить и обезоруживающе улыбнулся, когда она добавила, что глупо выдергивать провода, когда не знаешь, куда они ведут и что соединяют. Мне оставалось только полностью признать свое поражение и робко молить о снисхождении.
Она проводила меня до калитки - машина все еще стояла перед ней, правда, предварительно я поставил ее на сигнализацию. Она извинилась, что не может принять ее у себя в доме - гараж полон, появилась еще и машина телохранителя.
- А где он сам? - спросил я. Тамара Игоревна усмехнулась:
- В основном, в разъездах за покупками. Да я его сегодня отпустила, помолчала и добавила, - в основном, из-за вас.
Теперь нас окружала полная темнота, вспомнив ее слова, я невольно улыбнулся, и моя улыбка осталась со мной, Тамара Игоревна, ее не заметила, не могла заметить в чернильной мгле ночи. Мы стояли у калитки, где-то в доме негромко играла музыка - Наташа, не то слушала Александра Иванова, не то прислушивалась к нашему разговору. Вряд ли до нее донеслось хоть слово из сказанного нами, большею частью мы молчали и лишь изредка шептали друг другу незначащие фразы, за которыми может стоять все, а может - ничего.
Она целый день прислушивалась к нам, я два я вошел; именно с той минуты мне было целиком и полностью доверено ее внимание, ее быстрые взгляды в мою сторону, сопровождающие меня, куда бы я не пошел, ее негромкие шаги мое ухо различало едва не в каждой комнате дома, шум на пределе слышимости, так заглушали их дорогие персидские ковры, постеленные и в комнатах и в коридорах; когда Тамара Игоревна повела меня осматривать владения; мы замирали на полуслове, и я будто слышал девичье дыхание, едва сдерживаемое у двери.
Мы шли из комнаты в комнату, а за нами следовало эхо. Тамара Игоревна не слышала его, но я чувствовал, ощущал присутствие ее дочери и всякий раз ожидал ее "случайное" появление, оценивающее наше поведение в комнате в данный момент, выражение, застывшее на наших лицах, прерванную на полуслове беседу. Она входила, извинялась и выходила с той поспешность, что характеризует благовоспитанного ребенка, вторгшегося в недозволенную вотчину. Выходила и замирала у двери.
Их отношения ко мне были все же едины хотя бы в одном - любопытство. И та и другая долго не могли поверить, что их титанические усилия избавиться от злосчастных газетчиков могут быть решены простым набором слов, удачной их комбинацией, "фирменным стилем", если позволено будет так сказать, то, чему я обучился большей частью самостоятельно, попадая в разные передряги и пытаясь выйти из них более-менее невредимым и с необходимыми по работе сведениями или договоренностями. Произнесенная мною фраза как раз относится к той категории, которая составляет основу особого арго, жаргона, применяемого для случаев, подобных этому - подчиненный более высокой, вернее, властной инстанции дает распоряжения подчиненному менее влиятельной, но при этом они оба стоят на равнозначной ступени общественной вертикали. Лимузин лишь подчеркивает неравнозначность инстанций, но никак не людей, принимающих участие в разговоре. Оценив ситуацию, я решил использовать ее по возможности, в своих интересах, воспользовался случаем, удачно сыграв и попав с предположением в "десятку". Впрочем, иной вариант, к сожалению, трудно себе представить.
Мне и в самом деле захотелось поближе узнать эту семью, даже не столько потому, что о них столь много и долго писали, что за ними продолжали охотиться журналисты, отнюдь нет. Дело больше во мне самом, в моих действиях, результатом которых и явилось появление "линкольна" на Березовой, взятого напрокат на шесть коротких часов. Заполненных знакомствами, беседами, традиционным чаепитием, обедом по случаю освобождения из плена в ближайшем ресторанчике, где мать и дочь хорошо знали и отвели закрытый столик, возвращение домой, и, наконец, прощание вначале на крыльце, а затем уже у калитки. На обеде вне дома настояла сама Тамара Игоревна, ее дочь только фыркнула, но согласилась идти с нами заодно, не обратив никакого внимания на звонок - приглашение ее знакомого, наверное, хорошего знакомого, если не сказать больше, по имени Антон. Вообще же меня крайне удивило с первых минут нашего знакомства, с встречи у калитки, сколь семья эта была ко мне расположена, более всего, конечно, ее глава; признаться, подобного к себе отношения я не ожидал и рассчитывал, в крайнем случае, на холодный натянутый прием, недолгие разговоры и незамедлительное, что в таких случаях и происходит, прощание навсегда. Но, к счастью, моим опасениям не суждено было сбыться, Тамара Игоревна с явной охотой играла роль хозяйки дома ни секундой не греша против исходного сценария поведения; она умело строила беседу, не давая ей ни уходить далеко в сторону, ни замирать на полуслове, она была обходительна, мила, на лице ее поминутно появлялась бесподобная и вполне искренняя улыбка, поневоле заражавшая и меня, за что я ей был очень признателен.
О своем муже она не сказала ни слова, мои соболезнования пропали втуне, право же, я мог рассчитывать на холодные отношения жены к супругу, но только степень их взаимного доверия была отрицательной; То ли играла Тамара Игоревна бесподобно, но ничего, что могло бы омрачить ход нашей беседы в течение всего времени, что провели мы втроем и тем паче вдвоем, вскользь или неявно произнесено не было, ни одним намеком, ни одним даже взглядом. Во всем доме я не заметил ни одной фотографии ее мужа, точно она нарочно убрала их подальше к моему приходу. И беседа крутилась вокруг красот города, бесподобных яств, приготовленных к чаю самой хозяйкой, проблем экономики, как же без нее, политики - это святое, погоды и всего того, о чем может вестись разговор двух прежде незнакомых людей, которые внезапно ко взаимному удивлению нашли общий язык и сочли необходимым пользоваться им наиболее обширно, проникая во се его нюансы и тонкости, точно вызывая собеседника не некий поединок, блистать в котором суждено обоим участникам. Тамара Игоревна ни разу не сбилась с ритма, заданного вначале, не дала того же сделать и мне, мы, подобно танцорам, кружились вокруг общих тем, то касаясь их сильнее, то вовсе удаляясь прочь, чтобы перейти к чему-то следующему, заинтересовавшему нас, не менее любопытному. Наташа по большей части лишь наблюдала за нами, не входя в круг, не нарушая ритма, я ей не особенно показался, по самой, что ни на есть банальной причине.
Я упомянул едва ли не в самом начале нашей беседы о том, чем же занимаюсь на самом деле, я не умею искусно лгать да и прикрываться чем-либо в среде, о которой доселе мне было известно лишь понаслышке безнадежно глупо, рано или поздно неловкая фраза, неумелый жест, да и просто сам вид выдадут истинную картину. Честно рассказав о своей работе, я немало заинтересовал Тамару Игоревну и вызвал гримаску неудовольствия со стороны Наташи; оно и понятно, девушка вполне справедливо подозревала человека, подъехавшего на роскошном лимузине и разогнавшим двумя-тремя словами ватагу журналистов, его владельцем со всеми вытекающими отсюда последствиями и причудами, к которым она, за свои семнадцать лет успела привыкнуть и изучить их едва не досконально. Когда же выяснилось обратное, так, как бы между прочим, за чаем, что данный мужчина, еще на что-то претендующий, арендатор, весьма к тому же стесненный в средствах по меркам этого дома и понятиям молодой особы, и к тому же, скорее всего, завязал знакомство исключительно ради возможной поправки своего тонкого кошелька, живой интерес к моей персоне со стороны Наташи сменился подозрительностью. Чувство признательности, если таковое и имелось, тотчас угасло и началось тайное подглядывание и подслушивание, не помешавшее нам с Тамарой Игоревной провести время к общему удовлетворению.
Девушка узнала, что я живу в "Казахстане" и язвительно фыркнула, впрочем, взглянув на мать, тут же смолкла. Тамара Игоревна, напротив, проявила живой интерес, и, когда мы остались у калитки одни, попросила меня сообщить ей номер, в котором я остановился. Я охотно сделал это, она произнесла совсем уж тихо: "Спасибо вам за все". Я тут же вспомнил не слишком приятный для меня факт, что за обед в ресторане платила все же она, и выдавил из себя какую-то шутку на этот счет. Тамара Игоревна рассмеялась и предложила нам встретиться завтра ближе к полудню, так ей удобнее.
Опергруппа собралась в тесном кабинетике Громушкина. Сам он сидел на столе и возбужденно тряс ключами от только что отпертого помещения; напротив, точно за таким же столом сидел Кисурин, докуривавший сигарету, табурет, примыкающий к вешалке, заложив ногу за ногу, занимал Конюхов.
Не хватало еще двоих и, разумеется, старшего следователя, но последнего вызвали к начальству за разъяснениями, а остальные находились на задании, сорванные из отдела тревожным звонком. Обсуждение плана дальнейших действий принимал лишь остаток группы.
Громушкин, все же уронив ключи и нагибаясь за ними, быстро произнес:
- Теперь, это абсолютно ясно, в лесу с Глушенко мог быть только Рамиль Османов. Думаю, за последнюю неделю работы, сомнений вроде бы ни у кого на этот счет остаться уже не должно.
- Мы судим об этом только по косвенным признакам, Миш, - заметил Конюхов. - Хотя я целиком и полностью согласен с тобой. После того, как мы перевернули город вверх дном, кто-то иной просто исключается.
- Групповое алиби, - сострил Кисурин, туша сигарету. Громушкин не обратил на его слова никакого внимания.
- Разумеется, иначе и разговора бы этого не было.
- Ты когда-нибудь слышал, чтобы Гамлет кого-нибудь пришиб самолично? Он же работает по наркоте, тут своя специфика службы, свои отношения, которыми надо дорожить...
- Есть обстоятельства...
- А есть Гамлет. Боюсь, теперь он даже перепоручает кому-то из свиты работать с не угодившими ему гопниками. Он же пуганый, Миш.
Громушкин засунул руки в карманы.
- Да знаю я, знаю. Что толку напоминать. Не только мы на него давим. Вот и Марченко забеспокоился, тоже поисками неуловимого Рамиля озаботился.
- Если бы не он, полагаю, мы бы об Османове ничего толком не узнали, сказал Кисурин, внимательно разглядывая плакат, изображающий обнаженную девушку, разбирающую автомат Калашникова с завязанными глазами: чья-то фотошутка. - А так начал психовать, дергаться, наступил на хвост Миржону, Господи, как же его фамилия?
- Магомедтагиров, - подсказал Громушкин.
- Ну а раз такое беспокойство вышло, то и до нас докатилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18