Фермер стал их записывать, и мир обрел музыкального гения! Конечно, читал я и о других, совсем не привлекательных последствиях грозного атмосферного явления, но положение мое было безвыходное и мне ничего не оставалось делать, как только поджидать грозу.
И вот наконец средь бела дня горизонт почернел, разбух и стал стремительно надвигаться. Я влил в себя бутылку «Лучистого» и вышел на обрыв самой короткой в мире речки с самым нелепым названием – Мородынка. После неистовых порывов горячего ветра… Началось!
Я стоял на краю, доступный и уязвимый. Но юркие молнии шныряли по черному небосклону, совершенно не обращая внимания на мою преклоненную голову. Громовые раскаты сотрясали подо мной почву. Колючий дождь хлестал по щекам. Я рухнул на колени и, обливаясь слезами, просил Всевышнего о снисхождении, требовал справедливости, угрожал, что если он не смилуется и не озарит меня, я брошусь с обрыва в самую вонючую в мире Мородынку вниз головой и пойду ко дну без всякого покаяния…
Но, видно, шелест ливня и взрывы грома поглощали мои стенания, не допуская их до Божьего уха.
Обессилев, я уснул, так и не дождавшись ответа.
А на утро в пелене похмельной тоски я ощутил тяжелое, неумолимое присутствие Безысходности. С тех пор это чувство всегда со мной, и по сей день из меня так ничего и не получилось.
Резкое торможение поезда прервало мои размышления. Вагон остановился, женщина поднялась, двери распахнулись, и она вышла. Я смотрел ей вслед с чувством неприязни. Своим жалким поведением эта неудачница пробудила во мне темные силы, которые пошатнули мою уверенность в завтрашнем дне. А завтрашний день был особенно важен для меня. Потому что он должен был стать первым днем моей Новой жизни! Моей Надежды!
«Новая жизнь! Уж не очередная ли иллюзия закралась мне в душу?» – все сильнее свербело у меня в мозгу.
«Так – стоп!» – судорожным натиском обветшалой воли подавил я подступающий приступ малодушия.
«Опять чуть не сорвался в пропасть. Нет уж, хватит. В тридцать три это непозволительная роскошь. Контроль над мышлением – вот что спасет меня! Хватит всеохватывающих обобщений! Надо подчинить свой мозг только одной задаче – достижению конкретной цели. Да! Наличие конкретной цели – вот краеугольный камень Новой жизни! Вот панацея от всякого хаоса!»
Бодрость духа постепенно возвращалась ко мне. Я закрыл глаза и попытался представить себе свою конкретную цель.
Абсолютно черный экран повис перед моим внутренним взором.
«Чего я хочу добиться?» – пытался я направить мысль в нужное русло. Но вместо спасительной конкретики весь экран одна за другой, словно капли налетевшего дождя, заполнили ослепительные кляксы и принялись копошиться там, как опарыши на дне консервной банки запасливого рыбака.
Мне стало дурно, но я силился не открывать глаз.
Удивительное дело! Я с легкостью воспламеняюсь самой невероятной идеей и способен беззаветно служить ей, укрепляя и развивая в своем воображении, но такое заурядное словосочетание, как «конкретная цель», действует на мою фантазию удручающе – от смятения до паралича.
– Мам, вот швободное мешто! – послышалось совсем рядом.
«Может, потребуется уступить место?» – с облегчением подумал я и открыл глаза.
Напротив, стоял малыш в шубке и кожаной шапке с козырьком. Щеки у него были пухлые и розовые. Вообще-то, дети мне нравятся, даже очень, но от того, что я не решаюсь завести собственных, они меня раздражают.
– Ну, шадишь быштрей, – голосил пухлощекий в сторону, идущей по проходу пышной женщины в китайском пуховике и с объемными сумками в руках.
– Не кричи, – спокойно сказала женщина и со вздохом «уф-алла» опустилась на сидение.
Бутуз тут же вскарабкался ей на колени и с усердием кошки, готовящейся справить нужду, стал усаживаться. Мать, не обращая на его возню никакого внимания, разглядывала рекламные наклейки и трафареты, заполняющие стены и окна вагона. Наконец малыш угнездился и обратился к родительнице:
– Мам, ты видела брелочки, там в ларьке?
– Видела, сына.
– Мам, вот тот крашненький, помнишь, мне очень нравитшя.
– Сына, он пятнадцать рублей стоит.
– Ну, мам! – загнусавил малыш и вдруг воодушевленно продолжил: – Он такой маленький, крашивенький! Разве пятнадцать, это много, мамуль?!
– Это две буханки хлеба, сынок, – продолжая изучать рекламу, ответила мать.
У мальчугана отвисла нижняя губа, некоторое время он сосредоточенно думал.
– Мам, а вон тот, ш кнопочками, правда, он не такой крашивый, но тоже может мне понравитьшя, – ласково улыбаясь, снова заговорил малыш.
– С кнопочками двадцать пять стоит, сына, – сказала женщина доставая из кармана какой-то чек и огрызок карандаша.
– А это сколько буханок? – настороженно спросил сын.
– Четыре, – машинально ответила женщина и принялась записывать телефон агентства недвижимости «Мартьянов amp; Клондайк».
Малыш часто-часто заморгал, и по его пухлым розовым щекам покатились крупные слезинки.
Конечно, я был выпивший. Но если бы я пребывал в совершенной трезвости, то все равно бы расчувствовался. Я очень сентиментальный. И что хуже всего, мне это нравится. Я специально выдумываю различные душещипательные истории и, выдавая их за быль, рассказываю своим знакомым только для того, чтобы в финале самому лишний раз испытать это чудное состояние, когда в груди у вас вдруг что-то дрогнет, потом всколыхнется и наконец прорвется с такой силой, что вам уже на все наплевать. Потому что Душа ваша, непомерно разбухшая и отяжелевшая, разрождается спасительным ливнем слез!
В общем, я так расчувствовался, что мгновенно не только потерял контроль над мышлением, но и лишился разума. Ну и, естественно, повел себя слишком откровенно. Я выхватил из кармана деньги и сунул их малышу в руки:
– Держи, парень! – так громко и отчаянно выпалил я, что мальчуган отпрянул и вытаращился на меня, как на Кинг-Конга.
– Вы что, с ума сошли?! – подпрыгнула мамаша. – Вы чего ребенка пугаете?! А ну забирайте свои деньги! – затараторила она, вырывая бумажки из рук сына и запихивая их мне в карман. – Умник нашелся! Что это за новости такие?!
– Да нет, вы не поняли, – растерянно забормотал я и почувствовал, как вспыхнуло мое лицо. Я ведь очень стеснительный. Иногда доходит до того, что от стеснения я чуть не теряю сознание. Вот и сейчас в глазах у меня потемнело, а в груди сделалось пусто и холодно. К счастью, вагон остановился, двери распахнулись, и я бросился в них, как наблудивший кот со стола.
За спиной раздался пронзительный рев малыша.
Со мной такое случается сплошь и рядом. А все потому, что восприятие у меня какое-то извращенное, а ответная реакция просто гипертрофированная. В раннем детстве я даже чуть не погиб через такое неблагоприятное сочетание свойств моего организма.
Помню, было мне лет шесть, когда родители впервые взяли меня с собой в поход. Каждое лето во время отпуска они и еще несколько семей совершали какое-нибудь путешествие. То спускались на байдарках по реке Юрюзань, то отправлялись «дикарями» к Черному морю.
В то злополучное лето выбор пал на озеро Аслыкуль. Было решено за недельный срок обойти озеро берегом и стать лагерем еще на неделю, для рыбалки.
Сборы были недолгие, но кропотливые и основательные. Я старался изо всех сил и всем очень мешал.
Наконец тронулись.
К вечеру на рейсовом автобусе экспедиция добралась до деревни Алга и пешком двинулась к высокой горе, за которой, по указу местного пастуха, находилось желанное озеро.
Я был ошеломлен заново открывавшимся для меня миром.
Куда ни глянешь – просторы, просторы, просторы!
Синее бездонное небо, желтые поля подсолнечника и красное вечернее солнце сливались в моем девственном сознании в необузданно-радостную картину бытия.
Когда мы достигли подножия, стемнело.
Взрослые разбили лагерь, весело отужинали и улеглись спать. А я неотрывно, в каком-то душевном онемении, пялился на черную вселенную, кишащую мерцающими тельцами планет, и воображал. Так и уснул с открытыми глазами.
Проснулся я раньше всех, выполз из палатки, помочился на паутину, сотканную между двумя кустиками, и отправился на вершину горы – мне не терпелось увидеть озеро.
Я шел, глазел на просыпающийся мир и чувствовал, что со мной происходит что-то небывалое. Меня всего, как говорится, распирало изнутри, и казалось, что вот-вот разорвет на мелкие кусочки.
Я не выдержал и что было сил побежал.
По ту сторону горы покоилось великолепное голубое озеро, простирающееся почти до самого горизонта. И в тот самый момент, когда я выскочил на вершину горы и замер от удивления и восторга – над озером появилась солнечная макушка. Поверхность воды вспыхнула, и от самого горизонта к подножию горы выстлалась алмазная дорожка.
Вся жизнь представилась мне тогда вот таким же утром – наполненным восторга и неистовства. Я вдохнул воздуха столько, сколько позволяли мои легкие, и с безумно-радостным воплем полетел к солнцу.
Очнулся я уже в палатке с жгучей болью во всем теле.
Рядом, закрыв лицо руками, сидела мама.
Сквозь пальцы ее капали слезы.
Может быть, для всех нас было бы лучше, если бы я не увяз тогда в кроне одинокой березы, а разбился бы в дребезги о гряду прибрежных камней?
Возможно. Потому что проявившиеся во мне в то утро способности не только не вытряхнулись из моего изодранного тела, а напротив, укоренились и стали активно развиваться, поражая своими выходками и меня и окружающих.
Почти тридцать лет понадобилось мне для того, чтобы только лишь выявить их, как первопричину всех своих бед. Но во что я превратился за это время?!
Ну, слава Богу, с завтрашнего дня все пойдет по другому! И я представил себя будущего – независимое выражение лица, непроницаемый взгляд, безукоризненная логика мышления и филигранная точность движений. Отлично! Значит, завтра:
6.00 – подъем;
6.30 – физзарядка!
Пружинистым шагом направился я по перрону к эскалатору.
Мой непроницаемый взгляд отметил молодого парня с длиннющими волосами, собранными на затылке в хвост. Он стоял, упираясь обеими руками в мраморную стену и мучительно блевал в урну. К нему двигалась работница метрополитена в желтой форменной жилетке и с железным совком в руке.
– Вам что, молодой человек, заняться нечем? – сухо спросила она, грозно помахивая совком.
Я спокойно отвел свой новоявленный взгляд и шагнул на эскалатор – чем у них там дело закончится, меня уже не интересовало. Я жил завтрашним днем. Я поднимался вверх и сквозь пелену иронии смотрел на уплывающий вниз людской поток, постепенно наполняясь лилейным чувством превосходства.
8.00 – контрастный душ;
8.30 – легкий завтрак.
21.37 – Озерки.
Выйдя на воздух и не пряча лица от мороза, я прошествовал к трамвайной остановке.
Толпа, вразнобой переминаясь с ноги на ногу, вглядывалась в даль.
Даль холодно чернела.
«Общественный транспорт – горькое бремя малоимущих», – вдруг промелькнуло у меня в голове.
Да, это серьезное препятствие на пути к Новой Жизни! Человек, пользующийся общественным транспортом, не принадлежит себе, он во власти случая. Может случиться, а может и нет! Типичная модель хаоса.
Толпа встала на обе ноги и замерла. Я невольно обернулся.
Из черноты надвигались два ярких глаза.
«Будет жарко», – кисло думал я, сливаясь с потенциальными пассажирами…
– Тетка, проходи вперед, середина же пустая!
– Я выхожу на следующей! Зачем я буду проходить?!
– Дай войти! Видишь, дверь не закрывается!
– Никуда я не пойду! Я привыкла заранее
готовиться на выход!
– Так а мне-то что ж, теперь из-за твоих блядских привычек прикажешь жопу морозить?!
Диалог шел над моей головой, а я стоял на средней ступеньке, прямо между дискутирующими, и всеми членами ощущал на себе их непримиримость.
«Будем стоять, пока не закроем двери», – индифферентно объявил водитель.
И тут тот, который так беспокоился за свою нижнюю выпуклость, засопел и стал просачиваться вглубь, выдавливая меня вон.
Ох уж мне эти сильнохарактерные личности. Продыху от них нет.
Да, видно, сегодня я еще не был готов к Новой жизни. Слишком одряхлел во мне самый приоритетный наш инстинкт – инстинкт самосохранения. А иначе чем можно объяснить то, что я добровольно вышел из вагона на мороз?
По правде сказать, этот инстинкт изначально не внушал мне доверия. Помню, еще в раннем детстве, когда я жил у дедушки с бабушкой, он (инстинкт) проявил себя во всей своей несуразности.
В то время в доме напротив жил мальчик – чернявый татарчонок. Ух и гадостливый же он был! Как все мамаево Иго. То яйцом голубиным в меня запустит, то помочится на макушку, притаившись в ветвях дерева – ну проходу не давал своими забавами. Я его жутко боялся и всячески избегал, чем, естественно, подзадоривал его необузданное воображение.
Все мои родственники советовали мне сойтись с ним в честном поединке и биться до тех пор, пока «этот паршивец не обсикается!»
Но такой метод совершенно меня не устраивал. Вообще, все, что касалось малейшего противоборства, даже в таких гордых проявлениях, как футбол, хоккей и т. п., вызывало во мне отвращение.
В общем, я продолжал упорно пасовать. Но вот однажды получил я в подарок велосипед – маленький, но с надувными колесами. Это больше всего нравилось мне в моем велосипеде – как у настоящего, и даже насос прилагался!
Я сам накачал свои колеса и выехал за ворота.
Но не успел я преодолеть и пяти метров, как все три колеса зашипели и испустили дух. Тут же послышался радостный смех юного террориста. Я спрыгнул на землю и обомлел – вся дорога была усеяна мелкими и острыми гвоздями!
А смех все журчал. Он веселился, этот потомок Золотой Орды, подло укрывшись за своим забором.
Что было дальше, я помню отлично, но до сих пор не могу осознать, как это произошло. Вернувшись домой, я выбрал в ванне для мусора бутылку из-под шампанского; там была и другая стеклотара, но мой выбор был именно таков. Спрятав оружие за спиной, я пошел к шалуну.
Хитреца на лето всегда брили под ноль, поэтому я видел, как брызнула кровь из его макушки, после того как бутылка опустилась и раскололась на его большой не по годам голове, а сам диверсант рухнул к моим ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30